Кукла

Кукла

Темнота... Пыль... Интересно, сейчас уже утро или всё ещё ночь? Я смотрю через щель, как тихо кружатся невидимые пылинки, а затем, всё ещё продолжая танцевать, оседают на пол. Где-то негромко скрипят половицы... да нет, наверное, просто показалось. Ветер тоскливо завывает за окном, и если бы я могла чувствовать, то, наверное, сейчас бы дрожала от страха и холода, а может, отчаянно звала маму. Но у меня нет мамы, и я не могу испытывать человеческих чувств, потому что... я просто забытая всеми кукла. Время давно перестало для меня существовать: кажется, я лежу в этом чулане очень давно. Старый особняк давно заброшен, вряд ли кто-нибудь захочет жить здесь, посреди этого глухого леса; больше никто не станет со мной играть. 
Солнечный луч ласково заглянул в заколоченное окно чулана и, словно не найдя здесь ничего интересного, лениво потух. Я бы, пожалуй, закрыла сейчас глаза – если бы могла, конечно, и немного вздремнула. Видимо, уже ничто не нарушит мирный покой забытой куклы. Время летит быстро... День за днём я лежу в старом пыльном чулане, давно потеряв надежду на будущее. 
Но всё изменилось, когда однажды утром я очнулась от чьих-то голосов и хлопанья автомобильной дверцы. В один миг особняк наполнился скрипом дверей, звонким смехом... Я безучастно прислушивалась к странной возне, ещё не осознавая, насколько это может перевернуть мою тихую жизнь. 
 – Виктор! – кричал кто-то высоким, немного визгливым голосом. – Этот диван здесь не должен стоять! Посмотри, это же кухня!
– Прости, дорогая, – тут же отозвался другой, весёло-хрипловатый голос. – Я так волнуюсь, что не могу ни о чём думать. Посмотри, какой шикарный и старинный особняк! Это потрясающее место для исследований!
– Стоило переезжать в такую глушь... Неужели эта рухлядь имеет для тебя, как для историка, какую-то ценность?
Я с волнением прислушивалась к новым голосам, которые внезапно стали для меня родными и знакомыми. Рядом с чуланом послышались тихие шаги: кто-то робко толкнул дверь, и она со скрипом открылась, выпустив наружу огромное облако пыли. На пороге чулана стояла маленькая девочка лет девяти; на ней была красная футболка и коротенькие шорты, оголяющие её худенькие, покрытые ссадинами ноги. Огромные карие глаза горели нетерпением и любопытством. Поначалу, не заметив меня, она оглядывала тёмную комнатку, смешно потряхивая коротенькими тёмными хвостиками, и радостно улыбалась. Немного осмотревшись, незнакомка начала разгребать валявшиеся на полу вещи, переворачивая ящики с запылившимися игрушками. Она ласково погладила грустного деревянного клоуна, попробовала завести давно поржавевшую железную лягушку, но тут же отбросила её в сторону и занялась безглазым плюшевым мишкой. 
Наверное, ещё никогда моё игрушечное сердце не билось так сильно. Казалось, что этому улыбающемуся ребёнку никогда и в голову не придёт заглянуть под кучу тряпья, чтобы найти там прелестную голубоглазую куклу. Однако через несколько мгновений меня ослепил яркий свет: я почувствовал, как чьи-то ласковые и заботливые руки подхватывают меня и начинают кружить по комнате. Если бы я смогла, то, наверное, заплакала от счастья.  Карие глаза девочки смотрели на меня с той особой нежностью и любовью, которая присуща детям, берущим на руки свои любимые игрушки. Сложно описать, какая связь существует между обыкновенной игрушкой и ребёнком – о, это целый мир, наполненный волшебством и светом! 
Ещё не познавшие горя и зла, дети живут в своём маленьком мирке радости и надежды, который кажется им таким же естественным, как и сама жизнь. 
Но, вырастая, они сталкиваются с многочисленными проблемами и теряют способность искренне радоваться каждому наступающему дню. Почему это происходит? Может, потому что однажды они оставляют нас, игрушки? Ведь именно мы научили их этой радости. 
– Как тебя зовут? – восхищённо спросила девочка, приглаживая моё некогда пышное платье. 
Мне почему-то стало стыдно за свой жалкий вид: изъеденные молью кружева и голубые розочки, украшающие дырявое платье, рваная шляпка, еле держащиеся на побитых фарфоровых ножках башмачки (трудно поверить, что они когда-то были белого цвета). Да и некогда прелестные голубые глаза потускнели и потеряли своё былое очарование. Разве не гадко держать в руках такую неряшливую, такую некрасивую куклу?! 
Девочка осторожно прикоснулась к моему лицу.
– Тёплое, – с задумчивой улыбкой произнесла она. 
В чулане стало совсем тихо.
– Знаешь что? – внезапно зашептала девочка, наклонившись к моему уху, словно я была живым человеком. – Ты не против, если я назову тебя Вероникой? Такая красавица, как ты, просто не может называться иначе!
–  Да! – хотелось крикнуть мне, но фарфоровые губы хранили молчание.
О, если бы я только могла поблагодарить её за доброту! 
– Карина! – на пороге чулана появилась высокая, неестественно худая женщина с длинным узким лицом. Она сердито осмотрела чулан, и на её лице отобразилась брезгливость. 
– Какой ужас! – запричитала женщина, заламывая руки. – От этого ребёнка одни неприятности! Карина, ну когда ты успела так испачкаться? Как ты вообще нашла эту грязную отвратительную комнату? 
Девочка молчала. 
– Что ты там прячешь за спиной? Фу-у, какая жуткая кукла! Выбрось её сейчас же! Она может быть заразной, слышишь? 
– Пожалуйста, – Карина умоляюще посмотрела на женщину. – Разрешите мне с ней играть!
–  Ни за что! – тут же скривилась она.– Если я ещё раз увижу тебя с этой куклой, она полетит в мусорное ведро, а ты будешь наказана! К тому же... девятилетним девочкам стыдно возиться с игрушками. Пора, наконец, взрослеть! 
Женщина вырвала меня у Карины и, морщась, швырнула в угол. Конечно, мне не было больно – ведь я всего лишь обыкновенная бесчувственная кукла. 
– Тётя Наташа... – казалось, что девочка сейчас расплачется, но она лишь грустно опустила глаза. 
– Идём! – женщина взяла Карину за руку и вывела из чулана. – Быстро в душ, а затем ужинать!
Через некоторое время на первом этаже, в гостиной, зазвучали весёлые голоса: звонко смеялась Карина, оживлённо болтавшая со своим отцом. Правда, её радостную речь постоянно прерывали замечания тёти Наташи, которую почему-то многое не устраивало в поведении девочки. 
– Тебе не кажется, что ребёнку пора спать? – наконец спросила она, и попытавшийся возразить ей голос отца покорно замолк.
По лестнице послышались лёгкие шаги, которые вскоре затихли. В чулане было так же тихо, как и всегда: я лежала в своём углу и чего-то ждала, прекрасно понимая, что Карина вряд ли осмелится снова заглянуть в чулан. Но, к моему удивлению, через некоторое время дверь осторожно скрипнула и в комнату кто-то заглянул.
– Ты где? – шёпотом спросила Карина и, обнаружив меня в углу, подхватила на 
руки. – Бедненькая... – искренне огорчилась она, заметив несколько царапин на бледном фарфоровом лице. 
Девочка осторожно поставила меня на пол и, немного полюбовавшись своей находкой, зажгла крошечную лампу. Только сейчас я заметила в её руке иголку, а в другой – кусок шёлковой голубой ткани.
– Знаешь, я ещё никогда не шила, – доверчиво призналась она, пытаясь вдеть нить в иголку. – Но я много раз видела, как это делает тётя Наташа, поэтому у меня должно получиться. Ай!
Карина с недоумением взглянула на уколотый палец.
– Ничего, – улыбнулась она, принимаясь за починку моего изрядно потрёпанного платья. – В жизни бывают и более страшные неприятности. Хочешь, я о чём-нибудь расскажу? Ты, наверное, не догадываешься, но тётя Наташа  моя мачеха. Правда почему-то ей не нравится, когда я называю её мамой... Нет, вообще-то она хорошая, только часто сердится. Она говорит, что в моём возрасте нужно читать серьёзные книги, а не играть с куклами, поэтому и выбросила все мои старые игрушки. Но я не сержусь, ведь тётя Наташа желает мне добра.
Я лежала на полу и слушала историю Карины, пока она неловко зашивала дыры на моём платье. 
– Знаешь, это ведь из-за меня тётя Наташа так часто сердится...  –  голос девочки погрустнел, казалось, ещё чуть-чуть и из её карих глаз закапают слёзы. – Я приношу всем одни неприятности... она мне сама об этом часто говорит. Но с того самого дня, как умерла моя мама, я обещала, что никогда... никогда не заплачу! Я поклялась ей, что всегда буду улыбаться, что бы ни случилось!  
Девочка начала пришивать к маленькой шляпке белое кружево. 
– Я знаю, что папа счастлив с тётей Наташей – поэтому я тоже счастлива. Он знаменитый историк, и этот старый особняк нужен ему для важных исследований.
Некоторое время Карина работала в полном молчании.
– Ну вот и готово, – улыбнулась она, ставя меня перед большим зеркалом. – Ты действительно настоящая красавица!
Я не могла поверить своим глазам: поношенный наряд преобразился до неузнаваемости! Пусть розочки были пришиты к платью немного криво, а кружево еле держалось, но я всё равно была благодарна этому удивительному ребёнку. Смеясь, Карина взяла меня на руки и, расчесав растрёпанные кудряшки, уложила в коробочку, из которой она сделала кукольную кровать. Девочка пожелала мне спокойной ночи и, стараясь ступать как можно тише, вышла из комнаты. С тех пор она часто навещала меня: как только тётя Наташа уходила на работу, она забрасывала «серьёзные» книги и бежала в чулан. И каждый раз, слыша знакомые торопливые шаги, моё сердце радостно замирало и начинало трепетать. Карина постоянно о чём-нибудь мне рассказывала: о своей маме, о том, что у неё совсем нет друзей и как она рада, что теперь я её подруга, о своих мечтах (стать путешественницей), о папиной работе и т.д.  И хотя её жизнь была довольно нелёгкой, Карина никогда не плакала, наоборот, она улыбалась и говорила, что завтра всё будет просто замечательно. 
– Мой папа счастлив, значит и я счастлива, – частенько повторяла она, перед тем как уложить меня спать.
Конечно, я всего лишь кукла и поэтому не могу заснуть. Вместо этого я вспоминала о своей прошлой жизни: большой игрушечный магазин, яркая витрина, горящие восторгом глаза детей... А потом – особняк...
Первое, что я увидела перед собой, когда меня вытащили из коробки, это прелестное личико восьмилетней девочки, напоминающей скорее куклу, чем человека: искрящиеся голубые глаза, радостная улыбка, золотистые кудри...
– Посмотри, Алиса, что мне купили родители! – засмеявшись, закричала она.
– Какая хорошенькая, – сдержанно улыбнулась темноволосая девочка лет двенадцати, сидящая у окна. 
Она захлопнула книгу и поправила растрепавшуюся причёску. 
– Алиса, ты рада? – светловолосая девочка подскочила к старшей сестре и протянула ей куклу.
– Конечно, Лиза, – ласково ответила она, завязывая шёлковую ленточку в её волосах. 
С того дня я стала любимицей девочек. Наша дружба продолжалась несколько лет, до тех пор, пока Лизе не исполнилось одиннадцать и ей не подарили новую куклу. Что касается Алисы, то она в свои пятнадцать лет перестала интересоваться игрушками. Вот так я и попала в чулан, забытая, никому не нужная кукла.  Но благодаря Карине это гнетущее чувство одиночества и пустоты исчезло, уступив место чему-то новому. 
Девочка продолжала тайком бегать в чулан, пока однажды, увлекшись рассказом о каком-то зверьке, забыла о времени, и разъяренная тётя Наташа обнаружила её в чулане, весело болтающей с «жуткой» куклой. 
– Я, кажется, запретила тебе находиться в этом месте! – произнесла она ледяным 
голосом. – Но ты не только здесь, но ещё и играешь с этой... куклой! Разве я не говорила, что в таком возрасте девочки должны читать книги?!
– Да, но... – испуганным голосом возразила Карина, пряча меня за спину.
Я чувствовала, что она дрожит. 
– Отдай мне куклу! – велела мачеха тоном, не терпящим возражений. – Сейчас же!
– Тётя Наташа, пожалуйста!
Женщина приблизилась к Карине и, силой вырвав меня из её рук, вышла из чулана и начала спускаться по лестнице.
– Не трогайте её! – кричала бегущая следом девочка.
Мы оказались на улице. Тётя Наташа подошла к железному баку и швырнула меня в него. Но я не почувствовала боли –  ведь я всего лишь бесчувственная кукла. 
– Не надо! – по щекам Карины потекли слёзы. – Нет! Я же обещала себе... не плакать... – всхлипывая, бормотала она, не в силах сдерживать рыданий.
– Прекрати! – сурово оборвала её мачеха. – Не думай, что слезами ты смягчишь своё наказание! Идём!
Она цепко схватила девочку за руку и потащила к дому. 
– Утром этой куклы здесь уже не будет, – донёсся до меня затихающий голос женщины.
Незаметно наступила ночь. Я лежала на дне мусорного бака, утопая в почерневших листьях, и смотрела на небо, усеянное ночными звёздами. 
Значит, уже осень... 
В окнах особняка, окружённого лесом, приветливо горел свет. 
– Мы не можем больше находиться в этом доме! – донёслись до меня обрывки разговора. Голос, конечно же, принадлежал тёте Наташе.
– Но... – попытался возразить ей другой, мужской голос. 
Очевидно, супружеская пара вышла на улицу не для того, чтобы полюбоваться ночным небом. 
– Это место губительно влияет на твою дочь! – убеждала мужа тётя Наташа. – Представь себе, она ослушалась меня и бегала играть в этот грязный чулан! А кукла?! Я покупаю Карине дорогие книги, а она тайком играет с ней, как пятилетняя девочка! 
– Не забывай, ей только девять лет, она ведь ещё ребёнок! – заступился за дочь отец. –  Это естественное желание.
– Я пытаюсь сделать из твоей дочери настоящего человека, а ты её балуешь! Карина потом мне за это ещё спасибо скажет.
– Хорошо... Завтра мы переезжаем. 
Утро выдалось серым и пасмурным. Если бы я умела плакать, то, наверное, уткнулась бы в эти почерневшие листья и из моих глаз обязательно бы потекли слёзы. Но я молча лежала на дне железного бака и смотрела на небо широко распахнутыми глазами. 
– Ты опять всех задерживаешь! – недовольно крикнула тётя Наташа. 
Отец Карины, старательно укладывающий чемоданы в багажник машины, нетерпеливо посмотрел на часы.
– Карина! – присоединился он к зову жены.
Послышались знакомые шаги, но на этот раз они не были торопливо-радостными, к которым я привыкла. Медленно идущая по дорожке девочка была одета в серое пальто, и это ещё больше подчёркивало унылую бледность её лица, которую никто не замечал. Карина покорно села в машину, после чего дверца хлопнула ещё два раза. Прислушиваясь к гулу мотора, который никак не хотел заводиться, я мысленно прощалась со всем хорошим, что подарила мне эта девочка. Не пройдёт и пяти дней, как она забудет обо мне, своей любимой кукле и лучшей подруге. Всё равно рано или поздно это должно будет случиться: дети взрослеют, и куклы навечно уходят в прошлое. Так будет всегда. 
Послышался ровный гул: капризная машина наконец-то тронулась с места; взвизгнув, она рванула вперёд и пропала за поворотом. А я продолжала лежать. Мелкий осенний дождь забарабанил по моему лицу, и я, пожалуй, впервые обрадовалась, что ничего не чувствую. Вот бы сейчас закрыть глаза и никогда их не открывать...
– Вероника!
Крик становился всё громче. По тропинке быстро бежала Карина: холодный ветер сорвал с неё шапку, но она не замечала этого, её чёрные хвостики смешно растрепались, но она лишь смахнула лезущие в лицо волосы и, тяжело дыша, остановилась у мусорного бака. Рядом с ней тормознула тёмно-вишнёвая машина. 
– Остановись, Карина! – взвизгнула тётя Наташа, выскочив наружу. – Не смей трогать эту куклу!
– Нет! – девочка наклонилась и заботливо взяла меня на руки. – Не волнуйся, я тебя не брошу, – улыбнувшись, прошептала она.
– Если она ей так нравится, пусть забирает с собой, – высунувшись из машины, крикнул отец девочки. – Нам пора ехать! 
– Но... – женщина растеряно посмотрела на счастливую Карину, а затем на посмевшего возразить ей мужа. – А как же книги?
– Обещаю, если вы разрешите взять Веронику с собой, учёба не пострадает! – поспешила заверить её девочка. – Мне нравится читать ваши книги, но зачем лишать меня детства? Я всегда успею побыть взрослой, а ребёнком... не буду уже никогда.
–  Сейчас ты говоришь совсем как взрослый человек, – хмыкнув, произнесла тётя Наташа. 
Она отвернулась, чтобы скрыть свои слёзы: женщина почему-то узнала себя в маленькой Карине. Как часто, когда она была ребёнком, ей хотелось поиграть в куклы, а мама заставляла её заниматься более «полезными» делами. 
– Ладно, можешь оставить эту грязную куклу, – пробормотала она, забираясь в машину. – Но учти, когда приедем на новое место, хорошенько отмоем твою Веронику и сошьём ей новое платье!
– Я знала... знала, что вы добрая! – радостно крикнула Карина.
– Забирайся в машину – простынешь! – произнёс папа, не понимая её детского счастья. 
Мне всё ещё сложно осознать, что происходит. Тёмно-вишнёвый автомобиль быстро движется по пожелтевшей степи, навстречу холодному осеннему ливню. Карина сидит рядом с тётей Наташей и крепко прижимает меня к себе.
– Всё хорошо, – улыбаясь, шепчет она. – Надеюсь, ты не простудилась? Как только приедем домой, я измерю тебе температуру. 
Мачеха недоумённо качает головой: ей сложно понять существующую между нами связь. Она не замечает моего благодарного взгляда. Не замечает ласковой улыбки Карины. Странно, но взрослые ничего не замечают. Осенний ливень продолжает барабанить в стекло машины; счастливая девочка дремлет, положив голову на плечо тёти Наташи. Спи, Карина. Наша дружба  продлится до тех пор, пока ты не станешь взрослой. Пока не узнаешь, что такое зло, горе, отчаянье, и не разучишься искренне радоваться каждому дню. Засыпай... засыпай...