Кукла и Наследник Тутти

Подкидыши

Август и Августа: сами их имена, казалось, говорили, что эти двое созданы друг для друга, клоун с нелепым лицом вечного балбеса и тихая, полная, хромая костюмерша с такой мягкой улыбкой. Конечно, они поженились. Как спорилась в её руках работа с костюмами всей немаленькоц труппы, так и ладилась у Августы семейная жизнь: легко, словно без усилий, она окружала себя и мужа уютом. Оба были тихо счастливы, что так редко бывает в цирковых семьях.
Жаль было одного: Господь не дал им детей. Потому, наверное, когда в цирк принесли крохотного курчавого мальчика, плод греховной любви графской дочери и мимоезжего цыгана, Август и Августа забрали его в свой фургончик.

По церковным книгам он был Альберто, по цирковым афишам — когда настало время для афиш — Тибулом, поскольку по цирковой традиции у акробата должно было быть летучее нездешнее имя. Такие имена нравились публике, это во-первых, а во-вторых, помогали обвести смерть вокруг пальца. Она-то, божья посланница, искала по крестильному имени, так что даже упоминать настоящее имя считалось плохой приметой.
Через несколько лет в фургончике Августа и Августы появилась и девочка. Они хотели бы звать её дочерью, как и Тибула — сыном, но всё те же старые обычаи запрещали им. Подкинутые дети должны были знать, из какой они местности, и твёрдо помнить, что не знают, от каких они родителей — чтобы не жениться случайно с братом или сестрой.
И всё же Тибул и Суок были их детьми.
Как они были непохожи один на другую! Он — со смешливыми пухлыми, почти негритянскими губами, с большими чёрными глазами, с шапкой чёрных кудрей, смуглый, высокий. Она — пепельная блондинка, сероглазая, с озорным курносым личиком и очень белой кожей, тоненькая и маленькая, всё время чуть меньше своих цирковых ровесников.
Как они были похожи один на другую! Весёлые, бестрепетные, неистощимые на выдумку и и шалость и безгранично добродушные. Для этих двоих не было ничего проще обзавестись приятелями в любом месте, где цирк останавливался дольше, чем на три дня. Будто настоящий старший брат, Тибул всё время придумывал, как ему порадовать свою маленькую подружку. Он исчезал в горном лесу, чтобы вернуться с узлом из своего шейного платка, полном ежевики; пропадал в городских переулках, чтобы прийти с замысловатой латунной заколкой, чудной марионеткой или старой музыкальной шкатулкой. Суок визжала от радости — Тибул светился от счастья и гордости.
Девочка пела названному брату незамысловатые народные песенки. Голос её был необыкновенно чист. Может быть, говорил Август Августе, её мать была певицей и не из последних. Августа обижалась: я ведь и сама неплохо пою, говорила она. Август обнимал её и заверял, что, конечно, всё дело в этом. Девочка выросла на её колыбельных; не лучшая ли то из музыкальных школ?
К цирковому искусству девочка тоже была одарена чрезвычайно. Уже к восьми годам она делала половину выручки всей труппе: зрители валом валили на её совместный с дрессировщиком тигров номер и на их с Тибулом танцы на канате. Когда Суок, напевая, выплясывала под самым куполом шатра, когда она вертелась, как маленькая пёстрая рыбка в воде, в руках у висящего вниз головой Тибула, зрители задерживали дыхание. Не от страха — от восторга.
Пятнадцатилетний Тибул не только помогал маленькой подружке — он ревниво следил за её славой и так же норовил усложнить свой сольный номер, и светился от гордости, слышала далеко под собой дружное "Ах!" Единственные двое, кто ахал в такие моменты не с восхищением, а с ужасом, были пожилой клоун и хромая полная женщина с ворохом костюмов а мягких белых руках.
В стране тем временем назревало беспокойство. Богачи становились богаче (особенно три министра), бедняки — беднее (особенно мастеровые на министерских заводах и шахтах), и король всё не находился. Наследника тоже не спешили являть народу новым королём, и люди в озлоблении говорили, что три министра украли у них принца Антонио. Ропот превращался в крики бунта, как рокот морских волн порой превращался в грохот ударов о скалы.
"Никто не знает о Софии, верно?" спрашивал один из верховных министров. "Нет никого, кто стал бы о ней говорить," отвечал другой. "Если будет надо, то и эти не смогут говорить уже никогда." "Нам надо беречь нашего маленького наследника," добавлял третий.
Лучшие врачи страны принимали меры к укреплению здоровья мальчика. Ему возили из-за города, где море было чисто, воду для купаний; его энергично обтирали по утрам, давали разные полезные микстуры, научили лечебной гимнастике. Результат был, но не слишком хорош. Стоило принцу испугаться, разозлиться, просто разволноваться, и он белел, как полотно, хватаясь за грудь.
"Попробуем гипноз," предложило очередное медицинское светило. "Внушайте мальчику неустанно, каждый день, что у него крепкое, неутомимое, буквально железное сердце".
Все вокруг принца теперь только и повторяли как заклятье: "У нашего.волчонка сердце из железа". Но юный потомок Ромула по-прежнему белел и хватался за грудь.
"Никто ведь не знает о Софии?" спрашивали друг друга министры, но сами верили в это всё меньше. Убийство наследника и власть, уходящая к кому-то неясному, держащему в руках девочку Софию, снились им по ночам. Наконец, они просто решили, что маленькой Софии быть не должно. Как и тех, кто может рассказать о её появлении в цирке.