Кукла и Наследник Тутти

Измена

— Может быть, ты и в самом деле кукла, — говорил сестре юный принц, — Но я тебя люблю, как настоящую.
Он вкладывал принцессе в руку вертушку, и та машинально принималась её крутить.
Других детей во дворце никогда не было. Дети шумят, толкаются, норовят устроить беготню. Хотя мальчик к двенадцати годам стал покрепче, министры не хотели рисковать. Вместо друзей у принца были звери королевского зверинца, дорогие игрушки, красочные книжки и ручные лебеди.
Смута, меж тем, достигла и дворца. Несколько гвардейцев из дворцовой стражи во главе с графом Гримальди прямо во дворцовом саду окружили сидящих на траве принца, принцессу и одного из гувернёров. Когда офицеры обнажили сабли, гувернёр задрожал. Принц остался спокоен, принцесса — безучастна: оба ничего не поняли.
— Ваше Величество, — с нажимом произнёс Гримальди. — Благословите оружие, которое вернёт вам вашу по праву корону.
Он был заметно пьян. Должно быть, задуманный бунт потребовал от него больше смелости, чем у него было от природы.
— По праву, корона, — сказал мальчик, поднимаясь на ноги, — принадлежит моему отцу. Пока я не узнаю о его смерти, я жду его возвращения. И вам, как ваш принц, приказываю ждать короля.
Гримальди покачал головой (качнувшись в результате всем телом).
- Вы уже не малое дитя. Вам двенадцать. Вы должны понимать... Ваш отец не вернётся. Никогда.
Кто знает, что граф хотел добавить к сказанному, но принц побледнел и звонко, отчаянно закричал:
— Измена! Измена!
Несколько бунтовщиков шарахнулись прочь, всё ещё с обнажёнными саблями в руках; один сквозь зубы выругался, называя принца выкормышем трёх свиней. Остальные развернулись к дворцовой гвардии, бегущей на крик с оружием наголо. Гримальди пришёл в бешенство.
— Да волчонку и впрямь заменили горячее сердце на железное.
Его взгляд упал на сидящую безучастно девочку:
— А у этой и вовсе нет сердца.
Он ткнул принцессу кончиком сабли в живот, раз и другой. Девочка широко открыла глаза, потом они закатились, и она без сознания упала в траву. Гримальди произнёс, глядя на Тутти с презрением:
— На её месте должна была быть дочь моей сестры... А её убили, чтобы ты мог носить корону... Ты, который корону отверг!
Мятежники отступали с боем, а белый, словно это из его живота текла кровь, мальчик нёсся ко дворцу. За ним бежал, задыхаясь от страха и скорости, гувернёр. Никогда он не видел, чтобы принц так мчался, и заранее обмирал от понимания, что мальчик вот-вот упадёт бездыханным.
Три министра в летнем зале развлекались: обедали и рассматривали Просперо, предводителя мятежных горожан, пойманного во время беспорядков накануне. То был высокий, плечистый мужчина с ясными серыми глазами и медными кудрями. Его лицо заросло рыжей бородой до самых глаз. Кровь запеклась на его удивительно белом и гладком лбу. Пока министры и придворные развлекались, глядя на Просперо, мятежник развлекался, рассыпая угрозы. Хотя он и был закован в цепи, в голосе его было столько силы, что обещающим быстро стало не по себе. Министры приказали увести мятежника и позора ради закрыть его в звериной клетке, среди шимпанзе и тигров. Но спокойно вернуться к обеду им не дали.
— Кукла! Моя Куколка! — детский крик влетел в летний зал раньше мальчика.
— Это плачет наследник Тутти! — в ужасе воскликнул один из министров.
— Наследник плачет! — повторили за ним два других министра. Государственный канцлер взволновался.
Мальчик вбежал в зал, расталкивая придворных и слуг. Его длинные каштановые локоны встрепались, лаковые туфли покрылись трещинами. Рыдая, он выкрикивал отдельные слова, которых никто не понимал. Всё его лицо было залито слезами.
— Что случилось? — спросил самый главный министр.
— Почему наследник плачет? — спросил другой. Третий только отдувался от страха и делал знаки, чтобы срочно привели доктора. Он был уверен, что у мальчика сейчас разорвётся сердце. Кто-то подал принцу воды, и тот жадно глотал её пополам со слезами. После этого он смог выкрикнуть:
— Гвардеец проткнул Куколку саблей!
И тут же снова зарыдал.
Немедленно отменили обед. Послали, наконец, за главным дворцовым врачом и за всеми остальными врачами тоже. Стража внесла девочку на чьём-то плаще, как на носилках, и положила в летнем зале на пол. Принц продолжал плакать, несмотря на то, что ему налили успокоительного. Принцессу тщательно осмотрели.
— Она умерла? Она умерла? — повторял мальчик.
Увы, у его сестры не было никаких шансов. Она должна была умереть от перитонита, и смерть её, было ясно, будет долгой и непростой. Главный дворцовый врач предложил девочке вколоть смертельную дозу морфия, чтобы она умерла без боли. Принц закричал так, что зазвенели стёкла в окнах. Его губы посинели, и врачи принялись успокаивать его, обещая найти выход. Верховным министрам было дурно.
— Гаспар Арнери, — сказал один из врачей. — Он изобретает такие лекарства, что...
— Может превратить обычного человека в негра, а негра в китайца, — подхватил другой.
— Или остановить чахотку, когда ни у кого не было уже надежды, — вспомнил другой.
— Принцессу может спасти только Арнери, он гений, — закричали все.
Посылать за учёным и ждать его показалось слишком долго. Кроме того, возможно, сейчас секунды решали вопрос жизни и смерти. Заложили карету; в неё сел один из сановников и принял на колени завёрнутую в плащ Куколку с привязанным к животу свёртком со льдом. Впереди кареты, расчищая путь, поскакал капитан дворцовой гвардии граф Бонавентура в сопровождении двух младших офицеров. Сановник молился, чтобы принцесса не умерла прямо у него на руках. Тогда не миновать ему казни. Голова девочки с коротко стриженными русыми кудряшками безвольно лежала на его плече, словно он и в самом деле вёз куклу.