Куклино желание

Куклино желание

Сделанная из стекла, подкрашенного нежно-розовой краской, с крыльями, с проволокой, торчащей сзади из шеи и удерживающей жёлтое кольцо над головой – нимб, я считала себя почти совершенной. Нимб светился в темноте, но из-за того, что он был закреплён неправильно и постоянно кренился набок, у меня ужасно болела спина. Спина у меня была очень прямая, укрытая ниспадающими складками просторного платья, тоже сделанного из стекла.

Напротив комода, посередине которого я стояла, висело трюмо, и в те времена его – вот уж не знаю, случайно ли так вышло, или люди сделали это намеренно – прямо по центру делила надвое моя тоненькая фигурка, и взгляд мой был прикован к глазам напротив. Боковым зрением я могла охватить всю комнату, отражённую в трюмо, но кухня, видневшаяся в дверном проёме правее трюмо, была едва различима. Рядом на комоде стояла открытка, которую привезли сюда вместе со мной и некоторыми другими подарками спустя несколько дней после того шумного торжества десятилетней давности, когда маленькая квартирка в центре города переполнилась свадебными подарками. Не знаю, почему именно эта открытка попала на почётное место рядом со мной на комоде. Я неплохо читаю, но открытка стояла боком, совсем близко ко мне, и я могла различить лишь одно-единственное слово: «любовь…».

Я не знала, что такое «любовь», и сейчас не знаю. Потому что мало чего видела за свою жизнь. Но, похоже, это для них очень важно. Откуда-то я знала, что я – нужна жителям этого дома, может быть, потому, что хозяин часто смотрел на меня, задумавшись, и иногда вспоминал обо мне вне дома – тогда у меня в груди становилось тепло; а его мать раз в неделю осторожно протирала моё лицо, нимб и руки влажной губкой.

Я не могла двигаться, но вот хозяин этой комнаты – мог. Он радовал свою мать, а заодно и меня, вестями из своей жизни. Он вернулся в дом матери четыре года назад. До того я проводила дни наедине со старухой, в тишине, которую нарушали только тиканье часов да движение сотен пылинок в лучах солнца.

Старуха передвигалась маленькими шажками, и было понятно, что её сгорбленная спина с холмом, обтянутая ситцевым платьем в мелкий цветочек, уже никогда больше не разогнётся. Глаз её различал только самые близкие вещи, и поэтому она ходила в очках; ухо слышало только самые громкие звуки, и поэтому в него был вставлен специальный прибор; желудок переваривал только самую пресную пищу, и поэтому от неё пахло лекарствами. Её пальцы дрожали, сморщенные, как бумага, которую она разжигала в камине, стоя на коленках, чиркая спичками, пару раз она меня чуть не уронила. Камин, расположенный слева от моего комода, в трюмо отражался справа. Дальше, у боковой стены с окнами, стояли два кресла, а над ними, за окнами, в углу, который уже не отражался в зеркале, висели друг над другом два больших, не различимых с моего места, пятна цвета осенних листьев. В левой части трюмо отражалась софа, на которой спал сын старухи, хозяин комнаты. Он всегда спал ногами к двери, на что сетовала старуха, но в ответ он только отворачивался лицом к стене и подтягивал колени к груди, выставляя напоказ лысеющий затылок над клетчатым одеялом.

По субботам он пододвигал оба кресла ближе к камину, и в мягком оранжевом свете они усаживались беседовать о его жизни и её памяти – он пил пиво и курил, старуха пила чай с печеньем. Вчерашний разговор был о новом заказчике, о женщине, которой нужен был белый тигр. Их главный, Самжет, предложил ей взамен двух обычных, ведь белых не так-то просто найти. Одна особь на десять тысяч с обычным окрасом – так он сказал. Но клиентка наотрез отказалась: в её питомнике уже была пара индийских тигров, и она надеялась привлечь посетителей редчайшим белым тигром. Придётся нашим отправляться на отлов. Хотя не каждый зверолов видел белого тигра, кто-то из жителей деревушки в пяти часах на вертолете к северу видел одного такого.

– Сколько же она за него заплатит? – спросила старуха. Сын ей назвал сумму, и она покачала головой, размачивая в чае печенье. – Какие деньги, какие деньги! В жизни таких не видела!

– Это будет для нашего питомника сделкой века… Только, мама, о белом тигре – никому ни слова. У нас слишком много конкурентов, чтобы хвастать этим отловом. Самжет велел всё держать в секрете.

– Почему? – жуя дёснами кашу из печенья и прихлебывая чай, спросила старуха.

Хозяин комнаты помолчал, доставая сигарету, потом ответил:

– Так сказал Самжет.

Чиркнула спичка; виднелось первое облачко дыма. Пламя в камине разгорелось и сделало его руку на подлокотнике кресла светящейся (значит, на лицах тоже играет пламя; но в отраженье видны одни затылки над спинками кресла).

– Ребята отправятся на рассвете… – сказал он. Второе облачко дыма догоняло первое, уже распластанное где-то под потолком. – У нас уже как-то был белый тигр. Его след искали долго, месяцев пять. А когда нашли, сразу потеряли. Но всё равно поймали. Он жил у нас две недели, я один кормил эту тварь и убирал за ней клетку. Жрал он в полтора раза больше обычного, был здоровенный, сильный… Снотворного на него нужно больше раза в четыре! Ох и намаялся я с ним… Дикий зверь, не желающий жить в неволе. Он ведь был совсем уже старый…

– Старый? – переспросила старуха. Сын её кивнул.

– Только наши клиенту об этом ничего не сказали. Самжет мне лично был благодарен: никто не осмеливался приблизиться к той клетке. Да только прибавки я так и не дождался. И на отлов не взяли. Не спешат брать. Уже сколько жду…