Кукушонок

День шестой. В пути.

День шестой.

Утром меня разбудили удары в дверь. Долбили сильно, с некоторой хозяйской уверенностью. Открыв дверь, я увидел очень крупных мужчин в доспехах и с оружием. Один из них, что стоял ближе всех ко мне, выглядел настоящим одноглазым разбойником. Никогда прежде я не видел таких серьёзных и жестоких черт лица, такого расстрельного взгляда:

- Ты Замгри, - он не спрашивал, а утверждал, загоняя свой взгляд мне под подбородок, как отточенную сталь.

- Ты поедешь с нами.

Я ничего не понимал, кроме того, что мне не стоит спорить с ними. Но выторговать себе хоть лишний вздох стоило попытаться. В сумраке я заметил Алну, несколько других селян, и понял, что меня не похищают бандиты. Возможно, дело было даже хуже, но пока стоит хоть что-то сделать:

- Мне надо собрать вещи.

- Не нужно, в замке тебе дадут новые вещи, крестьянский хлам там никому не надобен.

- Господин Денкель, у него есть вещи из болота. Может быть, стоит собрать их, - встряла в разговор Ална:

- Я пока помогу ему собраться, а Вы откушайте. С ночи ведь в седле, и не спали вовсе.

Одноглазый Денкель ухмыльнулся:

- Сейчас есть некогда. Вещи помоги ему собрать, а поесть нам с собой дайте. Рыцарь в седле рождается, в седле живёт и помирает. Так в седле и поедим.

Ална схватила меня за руку, и потащила в дом. Пока мы собирались, за нами смотрел один из солдат. Ална начала быстро шептать мне на ухо:

- Запомни, Замгри, твой настоящий отец — граф Орёл. Я написала ему письмо, и его люди повезут тебя в замок. Не робей, отец тебя не бросит, но и не дерзи ему. Ты для него пока ещё холоп, вот проверят тебя на волшебном камне, тогда может признает. Не бойся, к отцу едешь, не к тварям болотным на ужин. Человек он хороший, люди его не лютуют. Справедливый он.

Она поцеловала меня в лоб и разревелась. Я сунул в рюкзак пару кусков хлеба и пучок местного лука. К этому моменту рыцари разобрали припасы, их командир приторочил рюкзак к седлу, сел на коня, и посадил меня перед собой. Солнце только готовилось выбраться из-за горизонта, окрашивая весь мир в дикое сочетание цветов. Ехали мы молча, а я думал.

Когда в дверь только постучались, и мордовороты пришли по мою душу, я уж решил, что моя песенка спета. Бросят меня в тюрьму за нарушение какого-нибудь запрета на сбор синей травянки в сезон цветения бабочкокрыла, или сожгут на костре за выход из болота с недостаточно восторженным образом мысли. Несколько секунд и слов отделяли ужас страшной неопределённости от неясности туманной перспективы.

Рыцари были элитой общества. Они были рослыми и крепкими, у них была добротная одежда, их лошади не походили на рабочий деревенский скот, поражая силой и красотой. А уж сколько на них было железа… В сравнении с жителями Заболотной рыцари жили в другой эпохе. Средневековье во всей его красе оказалось намного гнуснее, чем придуманные пасквили и рассказы о разнообразных феодальных ужасах. Плохо здесь было не то, что могло произойти, а то, что случалось постоянно, и считалось нормой жизни. Бесправие.

Когда-то давно меня учили, что на смену рабовладельческому строю древности, когда большая часть работников — это имущество, приходит средневековье. И средневековье — это время, когда свободные люди подневольно трудятся. Теперь мне кажется, что это просто усовершенствованная версия рабовладения, более рабовладельцу не надо думать о пропитании, одежде и крове для раба. Его работник — свободный человек, пусть сам себе всё достаёт. Труд ничуть не изменился. Раба стали несколько меньше урабатывать, чтобы он жил и работал подольше. Теперь забота о неспособном более к труду рабе ложилась на плечи его родственников. А от вредных мыслей крестьянина, или ремесленника всегда спасало бесправие.

Заболотная осталась за спиной, и я мог насладиться истинной пасторалью. На холмиках пасся скот, в долинках крестьяне выращивали овощи и зерно, радостные крестьяне счастливо улыбались проезжающим рыцарям. Стоило нам проехать, как лица крестьян разительно менялись. Те, кто стояли подальше от дороги, даже не думали корчить верноподданнические рожи. Их жизнь была тяжёлой, и эти защитники-грабители делали её только тяжелее. Деревни их были намного богаче, чем Заболотная, но ярмо феодализма висело и над ними тяжким грузом. Крестьяне трудились в поте лица, отдавая время и плоды своего труда феодалу в обмен на сомнительные обещания.

И всё же здешние виды были намного приятнее прежних. Дома были больше и аккуратнее, было какое-то единство облика. Я решил, что это связано с большей плотностью населения и его платёжеспособностью: при строительстве чаще пользовались услугами профессионалов в этом деле. Поля были похожи на лоскутное одеяло. Тут клочок одного крестьянина, а там другого. На этом фоне выделялась земля феодала. Крупные ровные куски лучшей земли с лучшими растениями. В средневековье не нужно иметь большого ума, чтобы держать людей под контролем, достаточно несколько раз в год объезжать свои земли.

На окраинах я замечал работников грязных профессий: кожевенников и красильщиков. Их скорее чувствуешь носом, чем замечаешь. В деревнях были отдельные мастера разных профессий, или скорее опытных в чём-то любителей. Большую часть времени, они работали в поле, как и вся деревня, занимаясь ремеслом от случая к случаю. Постепенно, поля слились в единое море зеленого, жёлтого, оранжевого, синего, пурпурного и фиолетового. Среди этого моря торчали островки отдельных рощ и лесов, но их было совсем немного. Лес стеной жался ближе к горизонту, прячась от недоброго взгляда лесоруба.