Кукушонок

Дни с сорок первого по сорок восьмой.

Дни с сорок первого по сорок восьмой.

Первым, кого я увидел, был Денкель. Выглядел он отлично, словно и не проходил на днях по тонкой грани между жизнью и смертью. Левая рука оказалась только вывихнута, и они с Салди вправили её прямо на Болоте, а к синякам и ссадинам он привык. Впервые я смотрел на этого рыцаря, как на друга, и он отвечал мне тем же, широко улыбаясь:

- Я не знаю, кто ты на самом деле, но могу поклясться, что теперь у тебя появились двое верных товарищей. Не по своей воле тебя забрали из деревни, не ты послал нас в Топь, не из-за тебя на нас напали чудовища, но именно ты спас меня от смерти. Такие долги я привык возвращать. Помни об этом.

В Мальвикии бедные рыцари могли быть либо разбойниками безо всякой чести, либо очень щепетильными в этом вопросе людьми. Никогда бы не подумал, что Денкель относился ко вторым. Вместе с Денкелем пришла Амаис. Она порывалась стать сиделкой при мне, ей не разрешила Валотия, дозволив лишь навещать меня почаще. Прежде мне никогда не доводилось столько скучать и лениться. Слабость после ранения превращала даже чтение в утомительное занятие. И я предпочитал, чтобы Амаис читала мне вслух.

Граф пришёл навестить меня только вечером, желая дать мне проникнуться всем неудовольствием Викора Орла. Честно говоря, мне стал совершенно безразличен его гнев.

- Я дал тебе лучших своих людей и отличное снаряжение, а ты притащил мне только горсточку травок и меч-переросток.

Ради приличия стоило позащищаться:

- Всё шло хорошо, покуда один из егерей не спятил.

У Викора была своя правда:

- Но ведь и до этого всё, что вы нашли — это маленький шарик. Зачем ушли из Топи без трофеев? Я уже понял, что ты научился искать артефакты. Чего тебе стоило взять ещё несколько? А теперь я и не знаю, как буду объяснять всё Его Величеству…

- Топь была против, - пробормотал я в спину уходящего Викора.

Граф потерял десять человек, лишился меченного, а в качестве возмещения получил никуда негодную игрушку. Я хорошо понимал его. Искалеченный вояка с отличным оружием — это какое-то издевательство над мечтами Викора. Авантюра стоила всё дороже, а дохода с неё не было. Большая часть находок так и осталась в болоте, включая синий шар. Последние события несколько поколебали уверенность Его Сиятельства в собственной непогрешимости, и предательские мыслишки о завершении конфликта с герцогом любой ценой посещали графа всё чаще. Гордость не позволяла смириться с поражением, и Викор решил залезть в долги, но вернуть себе Хегль. Я часто видел людей, не понимающих разницу между реальной ценностью их труда и его восприятием. Граф угодил в ловушку переоценки вложенных ресурсов: потратив на свою затею значительное количество денег, рассорившись со многими влиятельными людьми, он просто не мог списать все эти траты в убытки. Ему требовался несомненный успех, который окупит всё и подтвердит его правоту.

Больше он ко мне не заходил. Я лежал, скучал и проводил время между тревожными снами, в которых продолжал рубиться на болоте, и тягуче ленивой , похожей на кисель бодростью. Все мои планы пошли прахом, и составлять новые не было ни сил, ни желания. Кто-то подбросил мне письмо от бургомистра, в котором он сетовал на постигшую нас неудачу, надеялся на моё скорое выздоровление и новую попытку. Запах крови пропитал действительность. Если раньше я думал только о спасении собственной жизни, и никто не смеет ставить мне в упрёк это желание, то теперь я видел, что вне зависимости от моих планов вокруг льётся кровь. Попытка бегства стоила шестнадцати жизней, покорность судьбе — восьми. Где-то на горизонте маячили события посерьёзнее: столкновение Вепря и Орла убьёт и искалечит десятки, или сотни, если же граф возьмёт Хегль, то число жертв пойдёт на тысячи. Я не имел никакого права сидеть сложа руки, помимо того, что моя жизнь всё ещё оставалась мне нужна.

О хрупкости человеческой жизни мне постоянно напоминала рана на ноге. Одно время я боялся, что она загноится, очень уж сильно болела нога. Лекарь успокаивал меня. Раз кость цела, и нога не посинела, значит отрезать её пока нет никакого смысла. Врач предпочитал навещать меня пореже: как и прочие слуги, он меня боялся. Я оценил местные обезболивающие средства, и всего за несколько дней смог собрать из них действенный коктейль, как бывалый наркоман. Столь же большим гурманом я стал и по части боли: оказывается, у неё столько самых разных оттенков, о которых не догадываются здоровые люди… Временами хотелось выть, грызть мебель и лезть на стенку. И тогда меня навещала златовласая фея замка.

Амаис рассказала мне о том, что Лагрум после возвращения отряда из Топи посмотрел на нас, крепко выругался и уехал из замка с несколькими слугами. Викор ходит бешеный после побега сына и грозит сменить наследника. Не придумав ничего лучшего, он стал пропадать на охоте вместе с детьми Валотии, заезжая лишь для кратких инспекций войска и замка. Мачеха озадачена внезапным ожесточением мужа и слуги уже дважды видели её плачущей. Семейство Орла начало рушиться, отчего я ещё сильнее чувствовал себя вестником недобрых перемен.

- Я боюсь войны, - призналась графская дочь.

Она сидела под лучами солнца и вышивала. Я любовался ею и не мешал вопросами.

- Отец много раз бывал на войне, и я каждый раз боялась за него. Но эти войны были далеко, а сейчас бойня подбирается к моему дому. Кажется, даже слуги на кухне готовятся сражаться. Новый повар готовит не так вкусно, как Ылга. Везде шмыгают солдаты, вынюхивают крамолу, а на самом деле боятся оказаться в следующей экспедиции в Топь.

Я сглотнул подступивший к горлу комок.

- Война и Болото. Теперь в замке только об этом и говорят. Войны боятся даже меньше, чем Болота. А я боюсь войны. Отец, когда напьётся, любит рассказывать о войне, а у меня кровь в жилах стынет от этих ужасов.

Амаис искала утешения, или поддержки, но не могла получить его от своих знакомых и подруг. Бравада молодых рыцарей и смазливых солдат закрывала от девиц горькую правду: война состоит не из картинок геройского сшибания чужих голов, а из периодов мужества пред угрозой неминуемой гибели, чередуемых с лишениями самого разного толка.