Кулон на счастье

3

– Варвара, осторожней, эта штука очень тяжелая!

Евдокия Леонтьевна причитала внизу, старательно придерживая стремянку. Шаткая лесенка знавала лучшие времена и держалась на паре ржавых гвоздей.

Мы разбирали кладовку.

Хозяйка надумала пустить в дом жильцов, но для этого требовалось оборудовать спальню. Подходящая комната в доме была, однако еще до войны в нее начали складывать разные ненужные вещи. Те, что и выкинуть жалко, и «вдруг еще пригодятся» и в гостиной держать стыдно. Обшарпанные стулья, промятая кровать, какая-то посуда. Пачки старых обтрепанных книг. Прачечный бак и откуда-то принесенные обитые дерматином двери…

Часть вещей я уже рассортировала. Стулья ждали очереди в печку. Старую одежду мы увязали в мешки и приготовили выносить («Посмотри, Варюша, это платье почти новое, может, возьмешь? Надо будет только в талии убавить!»).

Евдокия подарила мне найденную среди посуды фарфоровую сахарницу, шелковый платок с маками и большой медный будильник.

А сейчас пришла очередь антресолей, на которых в черном чехле ждал своей судьбы фотоувеличитель. Принадлежал этот дорогой прибор погибшему перед самой войной мужу Евдокии Леонтьевны и стоил немалых денег. А тут на него как раз нашелся покупатель – доктор из больницы.

– Осторожней, не урони…

Я со всей бережностью сняла тяжеленный увеличитель и установила посреди стола. Хозяйка тут же стянула чехол, принялась смахивать пылинки.

На улице звякнула калитка и через несколько мгновений в дверь постучали. Мы поспешили навстречу гостям.

– Добрый вечер, хозяева! Здравствуй, Варя.

– Евдокия Леонтьевна, это Виктор.

Когда он вошел в прихожую, я вдруг заметила, какая она маленькая. Какие старые, деревенские вещи ее наполняют. Евдокия поспешно сунула в карман фартука пыльную тряпицу.

– Здравствуйте, Виктор. Проходите в дом! Варя так мне о вас ничего и не рассказала.

– Да что там рассказывать. Человек как человек! Ну, где там ваша непосильных размеров мебель?..

Старый шкаф и щелястый ларь мы вытащили к дверям, насколько смогли. Евдокия Леонтьевна, хоть и знала, что Виктор специально пришел помогать, все равно всплеснула руками:

– Ой, вы поможете? Спасибо вам большое!.. Вот… Вот эта мебель.

– Ну что же. Не так и много. Приступим!

Он опять старался выглядеть веселым и беззаботным. И я бы в это даже поверила, если бы не было предыдущих наших разговоров.

Последний шкафчик вынесли на двор, когда было уже совсем темно.

Невидимый в темноте, накрапывал мелкий дождь.

– Хорошая она женщина, – утратившим наигранную жизнерадостность голосом заметил Виктор. – Варь, ты ее давно знаешь?

– Примерно с тех пор, как здесь живу. Я обещала за ней ухаживать. Помогать по дому. Сейчас-то она уже ничего, даже сама в магазин выбирается. А летом слегла, ноги отнимались. Я почти жила в ее доме.

– У нее кулон приметный…

– Да. Это от сына памятка. Он погиб в Польше.

Он несколько секунд пристально всматривался в темноту за моей спиной, потом нехотя сказал:

– В нем магия. В кулоне.

– Да?

Нахмурился. Мы стояли на перекрестке, у самого фонаря, и потому я заметила.

Потер ладонями виски. И словно в продолжение какого-то незаконченного разговора, произнес:

– …а может, и в правду из-за лекарств мерещится.

– Виктор, вы…

– Так и будешь ко мне всегда на «вы»?

Я осторожно попробовала в уме сказать ему «ты». Как будто кто-то дверку приоткрыл в чужую комнату и дал на миг посмотреть, что в ней.

Фонарь чуть покачивался на ветру. На ветках березы мерцали капли.

– Мне показалось, ты о чем-то беспокоишься. Из-за кулона?

– Нет, Варь. Не из-за кулона. Хотя теперь и из-за него тоже. Все сложно.

Под ногами поблескивали в желтом свете опавшие листья. В темноту идти не хотелось, и я медлила, ждала, что он скажет.

– Я не чувствую магию. Я могу ей пользоваться, но интуитивно, неточно. Это как внезапная слепота. Поэтому иногда…

После некоторой паузы продолжил:

– Вчера ты сказала про серый коридор без окон, ведущий во тьму. Это то же самое. То же ощущение. Я говорю это, только чтобы ты не боялась. Только не меня, хорошо?

Поджал губы:

– Здесь, на Татарской, это особенно заметно.

– Мне здесь уютно. Иногда до слез не хочется уходить домой. Я ведь очень плохо помню то, что было до Энска. Как-то обрывочно. Иногда кажется, что это и вовсе не мои воспоминания. А на Татарской живут славные люди. Мне с ними легко и они мне рады.