Курьер

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать четвертая

Темнота и тишина.

Это были первые образы, вяло колыхнувшиеся в моей голове. Темно и тихо — я умер? Это можно считать первой мыслью, которую я смог для себя сформулировать. Она не вызвала даже отголоска страха. Умер, значит умер. Значит, так и надо. Здесь темно, тихо… и спокойно. Спокойно — это очень хорошо, я не могу представить себе ничего лучшего. Здесь хорошо…

А где это — здесь? Эта мысль была неправильная. Подобно брошенному в тихий пруд камню она нарушила мое спокойствие, сделала темноту пугающей, а тишину — тревожной.

Где я? Что со мной?

Но даже как следует испугаться сил не было. Камень лег на дно, погрузившись в мягкий ил, муть осела, круги на воде разошлись. Снова все спокойно…

Собрав всю волю в кулак, я постарался заняться неимоверно трудным делом — подумать. В ушах зазвенело от напряжения. Итак, себя я помню? Да. Имя, фамилия… все помню достаточно четко. Уже неплохо. События последнего дня… вспоминаются. Не скажу, что без труда, медленно, кадр за кадром, но восстанавливаются.

Дождь. Был дождь, это я почему-то увидел мысленным взором ясно и в деталях. Мокрая мостовая, рябь на лужах. Звонок… Включилась быстрая перемотка. Квартира Якова Вениаминовича, чай, разговор… Тоннель!

Слово ударило в голову подобно тяжелому молоту. Картина Тоннеля всплыла внезапно и полностью, вплоть до самого последнего момента. Так что, я в самом деле умер?!

На этот раз мысль эта оказалась отнюдь не успокаивающей. Я попытался сосредоточиться на ней. Нет… ерунда. Уже то, что я мыслю, говорит о том, что я не мертв. Или смерть сильно отличается от моих о ней представлений. Я усмехнулся…

Черт, я действительно усмехнулся! Почувствовал слабое движение губ, напряжение лицевых мышц. Жив! Может, и не живее всех живых, ну так на это я никогда и не претендовал. Но почему так тихо? Так темно?

Ага… а если глаза открыть? Вдруг поможет? Радуясь своей мудрости и превозмогая слабость, я разлепил веки. И тут же снова зажмурился. Не от ужаса увиденного — я вообще ничего увидеть не смог — а от полоснувшего по глазам яркому свету. Ну-ка, еще раз, только осторожнее. Одного глаза для начала будет достаточно… и по чуть-чуть. Приподняв веко буквально на миллиметр, я постепенно расширил щелочку до приемлемого размера.

Что-то белое… Белый шар? Чушь, какой шар, передо мной плоскость. Когда мне удалось проморгать мешавшие слезы, я определил, что плоскость во-первых, не белая, а, скорее, светло-светло-серая, а во-вторых, разделена на ровные квадраты. Потолок. Точно, потолок, теперь уже вне всяких сомнений. А я, соответственно лежу. На кровати, судя по всему. И несомненно не дома. У Якова Вениаминовича? Нет, у него потолок другой…

Мысли ворочались с трудом, неуклюже. Как онемевшие конечности, которые необходимо сначала размять. Вполне естественно, что тут я постарался пошевелить руками-ногами, и… не смог. Парализован?! Прокатившаяся по сознанию искра ужаса придала на короткий миг сил, и я едва заметно шевельнул сначала пальцами на руках, а потом, с невероятным трудом, и на ногах. Ничего, все нормально. То есть, не то, чтобы нормально, но в неподвижную статую я не обращен. Просто неимоверная слабость. Я что, пролежал здесь месяц, и все это время меня не удосужились покормить хотя бы внутривенно?

Где это здесь? — мысли вернулись к началу круга, но уже, можно сказать, на новом уровне. Шевелить извилинами стало чуть легче, восприятие окружающего мира приблизилось к нормальному. Если не выдумывать ничего невероятного, то я в больнице. Я открыл оба глаза — свет уже не казался нестерпимо ярким — и, не поворачивая головы, обвел взглядом окрестности. Получилось это, кстати, на удивление легко.

Стены примерно такого же «веселого» цвета, что и потолок. Белые двери. Белое окно, в которое заглядывает предполуденное, скорее всего, солнце. Точно больница. Палата небольшая, и кроме моей, других кроватей в ней нет. Тумбочка и стул, на котором сложена моя одежда, вот и вся спартанская обстановка. Правда, дверей две, и если одна точно входная, то вторая почти наверняка в маленький персональный санузел. Одиночная палата в неплохой больнице. В какой именно, не могу сказать. Бог миловал, никогда в сознательном возрасте не лежал в больнице, да и навещать кого-либо не приходилось очень давно. Только в детстве, когда папа лежал с аппендицитом…

Сюда меня «сгрузили» Яков Вениаминович с Робертом, тут двух мнений быть не может. А вот что со мной — над этим стоит подумать. Ну, Тоннель меня не убил, это во-первых и в-главных. Но шандарахнул по башке здорово. Это пусть будет во-вторых. А вот насчет в-третьих что-либо сказать сложно. Успел я таки в последний момент выйти? Или меня выкинула та самая накрывшая меня пустота, проявив похвальное милосердие? У кого искать ответы? Если я сам не могу точно сказать, то Тоннель разговаривать не умеет. Да и не тянет меня что-то пока с ним общаться…