Курьер

Курьер

Курьер

Я на белой рубашке золотом,

Ваше имя сегодня вышила.

Я люблю Вас до неба звездного,

И про это все ветры слышали...

Фаина Николас

Температура поднялась под утро. Машка ворочалась во сне, скидывала тяжелое толстое взрослое одеяло, сопела и сухо покашливала, не открывая глазок.

Над спящим ребенком склонились три женщины. Две - молодые, родные сестры-погодки. Мать девочки – старшая сестра Ольга, высокая, по-девичьи стройная, смачивала лобик охлажденной в уксусно-спиртовом растворе марлей. Другая сестра - Анна, невысокая и плотная, с решительным, хмурым лицом, стояла напротив детской постели в своей любимой позе, уперев кулаки в бока. С другой стороны кровати, на принесенном из кухни табурете, ссутулившись, сидела их бабушка - Вера.

В комнате было сумрачно. Желтый электрический луч косо падал из коридора. За низеньким, чуть перекошенным оконцем занимался голубоватый мартовский снежный и сырой рассвет.

-Все еще растет, - Ольга, с тревогой смотря на ребенка, передала сестре градусник. -Ибопруфен у нас закончился еще в прошлый раз. Нужно было купить про запас, я не подумала, - тихо пробормотала она.

Аня хмуро и сонно посмотрела на старый градусник, повернув его блеклую полоску на свет, а затем опустила руку и прищурилась на окно. Времени было – начало шестого.

-Сейчас я съезжу на такси. В центре есть круглосуточная аптека.

-Может, лучше скорую?

-Нет, не нужно. Днем вызовешь педиатра. Что толку от скорой? Всадят ей укол и уедут. Она же только разорется спросонья.

Сказав это, Анна вышла из спальни. Ее низкая, густая тень последовала за ней, и в комнате стало чуть светлее. Ольга и Вера не отрываясь смотрели на Машку, Вера протяжно, беззвучно и беспомощно вздыхала.

Аня достала с полки телефон и потерла залапанный экран о свой живот, затем приблизилась к кухонному окну. Изнутри на стекле матово поблескивали крупные прозрачные капли, это снаружи, сквозь старые деревянные рамы просачивалась в дом сырость. Герань, бурно разросшаяся на подоконнике, задетая Аниным круглым голым локтем, тут же пустила свой терпкий душок.

-Алло, здравствуйте, работаете?…Я подъеду, спасибо….что? Нужно жаропонижающее. Ребенку. Пять лет…, да. Даже так? Да. Хорошо, так удобнее, конечно. Революции, дом двадцать пять. Да, дом частный. Ждем, спасибо.

Закончив разговор, она тут же заглянула в спальню и сказала сестре шепотом:

-Заказала доставку. Привезут в течении двадцати минут. Выйдешь – расплатишься и заберешь. Не забудь сегодня позвонить на работу и в детский сад. Вера, а ты - иди спать. Оттого, что ты там сидишь, ничего не изменится. Все, я буду собираться, время.

Через отмерянные на старых советских лакированных часах положенные двадцать минут, Ольга отошла от кровати, оставив дочь на старую прабабку. В тесной прихожей, накинула поверх короткого халата пуховик, сунула свои босые белые ноги в Верины растоптанные сапоги и так вышла на улицу. Дверь за ее спиной, разбухшая от сырости, тонко скрипнула, Ольга придержала ее, чтобы та не хлопнула, и спустилась с низенького, расшатанного крыльца.

Под ногами было снежно, мягко и сыро. Влажный, нежный весенний ветер опустился сверху и погладил ее по распущенным волосам, пощекотал голые лодыжки. Она поплотнее запахнула пуховик и подняла лицо вверх. Кое-где еще мерцали звезды, высокое серое - синее небо было уже чуть розоватым на востоке. От старых, наваленных где попало и подтаявших сугробов шел холод и слабый свет. Мокрый, пахнущий холодом снег, казался голубым и вечным, потому что весна все никак не могла прорваться в их город.

Начинался обычный день, один из многих, одинаковых дней в этой затяжной, простудной, сырой и туманной зиме. Ольга вздохнула, предчувствуя тяжелый день с капризным, заболевшим ребенком. Снова придется просить начальницу, оправдываться, - с тоской думала она. А после – неделю бегать на отработки, возвращаясь затемно и едва переставляя ноги от усталости и недосыпа.

Хотелось прямо сейчас куда-нибудь уехать. Но это, в принципе, было невозможно, поэтому даже такая маленькая прогулка в одиночестве была ей в радость. Она вдохнула носом свежий, холодный запах влажного снега, и горький аромат мокрого дерева, идущий от старой яблони, с шершавым, толстым сырым стволом, крона которой покрывала собой весь дворик. За воротами было тихо. Улица, на которой они жили, узкая и тупиковая, машины по ней не гоняли, соседи в такую рань все еще спали. Ольга прислушалась к этой временной, блаженной утренней городской тишине, отперла ворота, с трудом подтянув вверх старый железный засов и вышла на дорогу.

На дороге стояла в луже серенькая «двенашка». Двигатель был заглушен. В салоне автомобиля горел желтый свет. Была видна широкая черная спина водителя и клочок развернутой газеты, которую он держал перед собой. Ольга нахмурилась, подумав о температурящей дочке. Она решила постучать в окно, но подойдя ближе и увидев водителя в профиль, остановилась перед машиной, замерев на одном месте.

Разве они с этим человеком не встречались прежде? Было стойкое ощущение, что она его знает. Вот только откуда? Глубоко дыша холодным сырым воздухом, она словно провалилась в свой самый приятный и легкий сон. И, затем, незаметно вылетела из своего незначительного, хрупкого тела вместе с мартовским сквозняком. Ее, как пылинку, несло вдаль, тянуло по берегу реки, царапало по сухим серым полевым стеблям, волокло по макушкам рощи. Поделать с этим она ничего не могла, лишь смотрела и смотрела на него глазами. И душою - внутрь себя.

Сырой, сумрачный, голубоватый рассвет. Глубокая рассветная тишина и повисшая в воздухе влага. Что это за человек? Она замерла, схватив на груди великоватый ей пуховик, забыв про холод и мокрый снег. И когда он медленно, как будто с трудом повернул к ней свое лицо, продолжила смотреть на него. Он тоже смотрел в ответ, чуть клонив голову набок, удивленный. Казалось, довольно долго. Точно сам забыл, для чего он здесь.