Курортный многоугольник или "А олени лучше!"

ГЛАВА 8. Бабка в образе разведчика Исаева

Олени легко бежали по влажному покрову тундры, Урнэ задремала, покачиваясь на нартах, раздражение и злость на любовницу её мужа Тимофея сменились на равнодушие: «Погулял, что с того! Погулял, что с того! Погулял, что с того!» — в такт движению оленьей упряжки, звучало у неё в голове, свесившейся на грудь. События прошлого дня начали расплываться в сознании, и она заснула.

— Урнэ! — рано утром забежала к ней в избу соседка, — твой-то муженёк полюбовницу себе завёл.

Урнэ только-только замесила тесто и собиралась пойти во двор, затопить глиняную печку и напечь хлеба на несколько дней.

— Ай, Нга, забери его душу! — завопила на всю избу Урнэ так громко, что разбудила двух младших сыновей - подростков. — Двое детей в доме, а он снова за своё! Ай, Нга, забери её душу тоже! Что у неё дел нет по хозяйству? Да что же это за паразитка такая, какой же мужик допустил, что его жена с полюбовником милуется?

(Здесь я сделаю небольшое отступление и поясню, что Нга - это самое злое божество у народов Севера, это его просила Урнэ забрать душу её мужа Тимофея и его любовницы).

— Да что же ты так орёшь, Урнэ! — попыталась утихомирить её соседка, — парнишек разбудила.

Урнэ не обратила внимания ни на увещевания соседки, ни на проснувшихся сыновей.

— Скажи кто она, я ей лохмы-то повыдираю, паразитке такой! Нечем ей больше заняться, как миловаться с чужим мужиком! Хозяйством лучше бы занялась. Неряха, наверное! Когда ей за хозяйством смотреть, если с полюбовниками шастает! Шила бы лучше к зиме малицы мужу, ребятишкам, ягушку новую бы для себя сшила, да пимы для всей семьи, глупости в голову и не лезли бы! А она вон что вытворяет! — продолжала она вопить на всю избу.

— Да уймёшься ты, наконец? — соседка была уже не рада, что забежала сообщить Урнэ новость. У них в деревне и новостей-то никаких нет, а тут целое событие. Марпа (так звали соседку) уже предвкушала - будет о чём поболтать с другими соседками, на полгода хватит разговоров, а то и на целый год. Она и не ожидала, что Урнэ так близко к сердцу примет измену мужа. Ну, изменил! Подумаешь! «Не мыло - не измылится!» — как гласит народная мудрость. — Знала бы я, что ты так орать будешь, ни за что бы тебе ни чего не рассказала! — разозлилась соседка.

— Ну, не буду! Не буду! — согласилась Урнэ. Тут надо пояснить, что Урнэ не очень-то и огорчилась, узнав об измене мужа и даже, как бы странно это не звучало, немножко (самую малость) обрадовалась. Причина была та же самая, по которой Марпа примчалась к ней в избу ни свет - ни заря, слишком однообразная у них жизнь, а тут такое событие! Но она, как порядочная замужняя женщина Севера, просто обязана обозначить своё недовольство поведением мужа и, в первую очередь, нравственным поведением его полюбовницы. — А кто она? — щелочки глаз Урнэ заискрились любопытством, и она даже заулыбалась - есть о чём посплетничать, — уж, не из нашей ли деревни? Уж, я ей лохмы-то повыдираю, паразитке такой! — повторила она снова, уже не вопя так громко, потрясая кулаком, скорее потому, что так положено, а не от души.

— Давно бы так! А то орёт и орёт, слова вставить не даст! Я уже уходить собиралась! — укорила Урнэ соседка.

— Рассказывай - рассказывай! — поторопила Урнэ Марпу.

Соседка, захлёбываясь от восторга, принялась рассказывать всё, что ей было известно, не забывая, конечно, несколько преувеличивать и добавлять от себя некоторые подробности, пришедшие ей в голову по мере повествования. Двух женщин ничуть не заботило, что при разговоре присутствуют двое младших детей Урнэ.

— Не наша она! Из города! Наша женщина разве позволила бы себе такое! — издалека начала Марпа.

— Погоди! — остановила её Урнэ, чаю попьём с вареньем из морошки. Ей хотелось насладиться новостью в полной мере - поохать, «промыть косточки» беспутной женщине. Ругать почём зря своего мужа, припоминая все его, маленькие и большие, грехи.

— Мам! Мы есть хотим! — заныли подростки.

— Ну, вас! Не маленькие! Сами ешьте, не мешайте нам! — женщинам не терпелось обсудить новость.

Урнэ быстренько накрыла стол на две персоны - себе и Марпе, не обращая внимания на нытьё пацанов. Не каждый день происходят такие интересные события! Они, не торопясь, отхлебнули чая.

— Городская говоришь! — покачав головой из стороны в сторону, ахнула Урнэ.

— Не наша она! Из города! Наша разве бы себе позволила такое! — снова повторила Марпа.

— Ну-ну! — подбодрила её Урнэ, — рассказывай.

Марпа отхлебнула чай и зажмурилась, предвкушая наслаждение от новости:

— Бабка из соседней деревни рассказала. Из той деревни, в которой изба Ивана стоит.

— Да ты что! — Урнэ оказалась благодарной слушательницей - впитывала, ахая и охая, каждое слово произнесённое Марпой.

Бабка, жена беззубого старика, встретившего упряжку оленей везущих Ивана и его гостей к нему в избу, из окна увидела, что её старик с кем-то ведет диалог и выскочила во двор. Любопытство - одна из черт женской половины северных народностей, и не только их, бабка тоже принадлежала к числу любопытствующих, там более, что, как мы выяснили, жизнь в северной глубинке не отличалась разнообразием. Прильнув к щели в заборе (так пылко, в молодости, она прижималась к своему мужу), бабка изучила женщин, сидящих на нарах, «сфотографировала» их глазами, чтобы впоследствии, с высокой долей точности и с минимально допустимыми погрешностями, доложить сведения всем немногочисленным женщинам, всё ещё живущим в деревне. Упряжка оленей, после того как Иван перекинулся несколькими фразами со стариком, помчалась дальше - к нему во двор. Старик пошёл в дом, а бабка, как молодая олениха, быстренько ретировалась во двор, делая вид, что ничего не видела, ничего не слышала и, вообще, у неё забот «полон рот» и ей не до праздного рассматривания приезжающих в деревню, мало ли кто к кому приехал - её не касается!