Курятник

Курятник

Курочка Петунья жила в небольшой клетке. Ее голова упиралась в решётчатый потолок, так что подняться она не могла. Да, по чести сказать, никогда и не стремилась. Над ней, под ней и по бокам, в таких же крохотных клетках жили другие курицы. Петунья точно не знала сколько всего куриц жило в старом, сбитом из  досок курятнике узком и длинном.

Три раза в день сторож – лысоватый мужичок в потрепанном ватнике, собирал яйца. Он открывал дверцу клетки, одной рукой придерживал её жительницу за шею и обшаривал свободной рукой дно клетки на наличие яиц. Петунью он за шею никогда не хватал – к ней у сторожа было особенное отношение. Перышки у Петуньи на голове пушились. И сторожу нравилось гладить ее. Она с готовностью отзывалась на его ласки. И терлась головой о шершавую руку.

Клетки, в которых жили курицы, сторож называл ячейками. А куриц чаще всего – вложениями. 

Поутру он обычно выходил из комнатушки в конце курятника и, потянувшись, спрашивал:

- Ну что, вложения, подоспели мои проценты?

Сказав это, он смеялся, не громко и не долго, и шёл собирать яйца.

Иногда утро начиналось с тарахтения мотора грузовика за стенами курятника. Тогда сонный сторож выскакивал из комнатушки, мчался через весь коридор, распахивал тяжелую деревянную дверь и возвращался минут через десять-пятнадцать. Вместе с его возвращением двигатель под стенами курятника прекращал тарахтеть.

Так случилось и этим утром. Двигатель перестал тарахтеть и в курятник вернулся сторож. Вернулся не один – с новой курочкой подмышкой. Та кричала, вырывалась и пыталась махать крыльями, но сторож крепко держал новую пленницу.

- Что за напасть такая! Что за характер! Разоралась – весь дурдом на уши поднимешь! – ругал ее сторож.

Ячейка по соседству с Петуньей пару дней как пустовала. И сторож насилу затолкал туда новую курочку.

- Чёрт дернул эту дуру директоршу купить именно тебя! Нельзя ятить её за ногу ячейкам пустовать! Свято место пусто не бывает! Тьфу! – и сторож захлопнул за курицей дверцу.

Курица кричать и биться не прекратила, но ограниченное пространство клетки быстро усмирило ее физическую активность. Теперь новенькая просто орала – при чём, не кудахтала – именно орала, во всю куриную глотку.

Сторож ругаясь на новую жилицу курятника, достал из кармана ватника бумажку и карандаш. На бумаге он вывел цифры: 1213, и прикрепил к клетке.

В курятнике ни у кого не было имен – каждой курице присваивался номер. Петунью именем наградил сторож.

- Не по-людски как-то по номеру то… - сказал он в тот вечер. И подарил ей имя. Самое лучшее имя. Петунья – звучало как музыка. Курочка сразу поняла, с таким именем она обязательно будет счастлива и проживет долгую жизнь…

 - Раскричалась, - проворчала Петунья.

Новая курица бросила на неё колкий взгляд и продолжила истошно орать.

- Ох, - Петунья манерно склонила голову на бок. – Как можно так голосить?

Новенькая, вместо того, что бы прислушаться к намеку Петуньи и умолкнуть, заорала ещё сильнее.

– Ты тут не одна! Замолчи! – прикрикнула на нее Петунья.

- Я буду кричать пока меня не выпустят, - резко ответила та и закричала с двойным усердием.

Петунья от такой наглости онемела.

- Хамка, - бросила Петунья через плечо и обиженно отвернулась.

- И правда! – подхватила чёрная курица с самого верхнего яруса. – Сколько можно орать!? Мы против! Весь курятник на уши подняла.

- Ну за всех говорить, это ты лишнего хватила, - взбунтовала рыжая курица с верхнего яруса. – Сама бы помолчала. Новенькая дело говорит. А ты – лишь бы Петунье поддакнуть. То же мне, курица!

- Сама курица! – резво нашлась черная. – Помалкивай, рыжий отброс!

Черная как всегда взъелась на своего вечного рыжего врага. Они не упускали ни одной возможности для ссоры.

Но в этот раз стычка захватила весь курятник. Ой что началось! Вечные склочницы не упустили повода поорать друг на друга, мирянки хотели тишины и покоя, некоторые всерьез заинтересовались вопросом свободы.

И лишь новенькая ликовала, думая, что разбудила в них тягу к вольной жизни.

1213 заорала сильнее. Ее ликующий голос слился с общим потоком. И в этой буре эмоций каждая курица почувствовала грандиозный прилив сил.

 - Эй, новенькая, - прорвался сквозь гомон ора гнусавый голосок.

Новенькая удивилась, что этот голос не теряется в общем шуме, приникла к прутьям, но так и не смогла разглядеть обладателя голоса.

- На что тебе свобода?

- Там, за дверью… - начала 1213, но голос прервал ее.

- А ты хоть день за дверью жила? Или под дверью?

Голос булькнул и перетек в хриплое хихиканье.

1213 больно кольнуло под сердце.

«Нужно продолжать кричать», - приказала она себе. И закричала. Теперь ее крик звучал как истерика: истошно, с надломом.

Гомон нарастал.

Толстая курица Ряба, жившая по соседству с Петунией приоткрыла глаза. Её объёмные телеса занимали всю ячейку, так, что даже перья торчали в разные стороны через решётки. Имени её никто не дарил. Номер на ячейке подзатёрся. А прозвище, прицепившееся со стародавних времён говорило об авторитете среди местных, маркеровало старожилу насестов.  

- Что разорались!? – властно спросила она. – А ты то Петунья, вроде не цыпленок. Посмотри на новенькую – мала еще. Подрастёт поутихнет. А теперь умолкните – сторожа разбудите. Нас у него много, а он у нас один.

Ряба нахохлилась и втянула голову в жирное тело. Она медленно закрыла глаза.

Петунья испытала что-то вроде угрызений совести – и в правду, что это она? Даже о стороже забыла. Не хорошо… не красиво.