Квартира

Квартира

   В такие дни Москва особенно отвратительна.
   Тёмно-серые тучи; мелкий, холодный дождь.
   Грязь, бесконечная грязь повсюду. Окурки, обрывки газет, рваные картонные коробки, смятые пластиковые бутылки.
   Грусть без конца и день без надежд.
   Небо кажется уставшим и тяжёлым. В такой день противно быть небом.
   Не хочется высоты. Не хочется быть домом для ангелов. Старым, обшарпанным, от начала времён не знавшим ремонта домом для ангелов.
   Тяжело быть тёмным и облачным.
   Водянка замучила.
   Беден красками такой день.
   Серое, чёрное, белое, коричневое.
   Вот, пожалуй, и всё...
   
   Длинный автобус-"гармошка" с тяжёлым гулом вошёл в долгий, затяжной поворот.
   Плеснула из лужи ледяная каша. Брызги наотмашь хлестнули по борту автобуса.
   Дождь, отброшенный ветром, скользнул назад, длинными, размазанными струйками отчаянно цепляясь за стекло.
   "Март... Серая, долгая весна в этом году" подумал Дмитрий. "Тяжело в такую погоду работать".
   Эту квартиру он заприметил давно.
   Молчаливая, безжизненная, она выделялась своими слепыми окнами на сияющем огнями в долгие стылые вечера типовом многоквартирном доме.
   Три чёрных провала. Череп с тремя глазами.
   Один глаз смотрит в прошлое.
   Второй - в настоящее.
   Третий - в будущее.
   Зашипели тормоза, двери открылись медленно и важно. Пахнуло горелой соляркой.
   Дмитрий вышел.
   Мысленно прочертив маршрут от остановки до дома, он повернулся, обошёл перевёрнутую и распотрошённую урну, и направился к тому месту, где в разрыве между двух девятиэтажных коробок краешком виднелся дом.
   Тот самый дом.
   Дмитрий обрабатывал квартиры медленно, но наверняка.
   Этой он занялся ещё в конце февраля.
   Завершалась вторая неделя.
   Он ничего не знал о людях, живущих в этой квартире. И вообще, казалось, что она нежилая.
   Но о самой квартире он знал теперь многое. Почти всё.
   С крыш близлежащих домов он подолгу рассматривал её в бинокль.
   Вычислил точный адрес. Нашёл по справочнику номер телефона.
   Первые несколько раз он названивал осторожно. Один раз утром, один днём, один вечером и один - глубокой ночью (и при этом трубку он держал у уха минуты три). Потом, осмелев, названивал через каждые два часа.
   Трубку никто не брал.
   В бинокль никакого движения в квартире не было заметно. Свет никто не включал, шторы не двигал и внутри комнат не перемещался.
   Пару раз он поднимался на пятый этаж (где находилась квартира). Звонил. Ему никто не отвечал. Дверь не открывали. Никто ни о чём не спрашивал.
   В тишине дневного, вымершего дома он прислушивался - не стоит ли кто с другой стороны двери. Присматривался - не блеснёт ли в дверном глазке включённый в прихожей свет. Не прошелестят ли чьи-нибудь тапочки по полу, не скрипнет ли дверь...
   Но было тихо. Только время от времени гудел в шахте лифт и шелестела, пробегая по трубам, вода.
   Квартира была мертва.
   Выжидать далее не было смысла. Прошло уже много времени. Если хозяева уехали в отпуск - они могли вернуться в любой момент. Или позвонить кому-нибудь из друзей и попросить проверить квартиру. Или даже пожить в ней.
   Временно. До возвращения хозяев.
   И кто знает, что ещё может случиться.
   В свой предпоследний визит Дмитрий тщательно осмотрел дверь и дверной косяк. Подсветил себе ручным фонариком.
   Определил тип замка. Проверил наличие сигнализации.
   Ни проводов, ни "жучков", ни датчиков, ни особых, скрытых запоров и блокировок он не заметил. Похоже, их и не было.
   Правда, по горькому опыту он знал, что далеко не каждую сигнализацию можно обнаружить при таком осмотре.
   Но решил рискнуть.
   В общем то, риск был не слишком велик. Расположение комнат он знал теперь достаточно хорошо и маршрут движения по квартире наметил и распланировал во всех деталях.
   На всё посещение он отводил минут пять, не больше, с учётом возможных непредвиденных задержек. А если всё пройдёт по плану - минуты две-три.
   Даже в самом худшем случае этого времени хватило бы для того, чтобы разминуться (хотя бы на полторы-две минуты) с нарядом милиции. Если вдруг у них на пульте и сработает та самая, скрытая, не обнаруженная им и очень хитрая сигнализация.
   Перед тем как войти в дом, он позвонил из уличного таксофона.
   Молчание.
   И на этот раз трубку никто не взял.
   Тогда он вошёл в дом.
   Поднялся на пятый этаж (по счастью, в лифте он был один).
   Подошёл к двери. Позвонил.
   В ответ - всё то же молчание.
   Из соседних квартир так же не доносилось ни звука.
   Только откуда-то сверху долетали комканные, приглушенные стенами обрывки мелодии.
   Концерт. Радиопередача. Но где-то далеко. Через этаж.
   Дмитрий посмотрел на часы.
   Семь минут первого. Двенадцать часов двенадцать минут - выход. И ни минутой позже.
   "Двенадцать и двенадцать" подумал Дмитрий. "Везёт".
   Вынул отмычки (одну из которых изготовил только вчера, специально под этот замок).
   Он любил работу ювелирную, математически выверенную и терпеть не мог дилетантов, высаживающих двери и выбивающих стёкла.
   Впрочем, и попадались эти идиоты довольно быстро.
   От силы - на пятой краже.
   А он - за три года только один раз, да и то - на той самой проклятой скрытой сигнализации и собственной нерасторопности.
   Впрочем, и тогда удалось проблему решить. Уговорить хозяев стать добрее и не злиться. Не бесплатно, конечно. Но и искусство подкупа - это тоже составная часть его ремесла.
   Впрочем, дай ему бог Меркурий (покровитель торговцев и воров), чтобы до подкупа хозяев дело не дошло.
   А для этого главное - быстрота и точность действий.
   Щёлкнул замок. Дверь открылась.
   Дмитрий быстро зашёл в квартиру и аккуратно закрыл дверь за собой (но не на замок, чтобы в случае чего быстро выскочить).
   Он прошёл в гостиную, на ходу вынимая из-за пазухи тугим рулоном скрученную чёрную кожаную сумку. Большая, исключительно прочная и неброская - идеальная помощница квартирного вора.
   Первой в сумку попала магнитола. Потом, после беглого осмотра серванта, пара колец (на вид золотые), несколько медальонов, брошек, несколько кулонов (вроде, не дешёвка), моток жемчужный бус и подарочный набор перьевых ручек. Потом туда же отправился наскоро обмотанный сдёрнутой со стола скатертью (это чтобы не бился при ходьбе и не царапался) видеомагнитофон.
   Прошло полторы минуты.
   Дмитрий открывал шкафы и разбрасывал одежду по комнате. Искал главную добычу - деньги. Осмотрел шкаф с одеждой (он знал - многие прячут и там), письменный стол, до упора выдвинув при этом ящики. Но ни в письменном столе, ни в шкафу денег не было.
   Оставив сумку в комнате, он прошёлся по квартире, осматривая её на ходу.
   Телефонный аппарат ему понравился (бесшнуровой) и Дмитрий , отсоединив кабель от розетки, положил его в сумку.
   Прошло две минуты.
   Время подходило к концу.
   Пора было уходить.
   Но какое-то странное, неосознанное чувство говорило ему, что в этом месте можно найти кое-что поинтересней, чем весь этот стандартный набор дешёвых колец и ларёчного жемчуга, много раз виденный им и в других квартирах.
   Среди вещей, в беспорядке разбросанных по полу, среди плащей, рубашек, маек, брюк, смятых картонных коробок, разнообразных бумажек, пуговиц, ниток, стеклянных бус (брезгливо отбракованных) мелькнул уголок необычной, бледно-жёлтой бумаги, видом своим отдалённо похожей на древний, выцветший пергамент. Бумага эта покрыта была густым узором замысловато изогнутых разноцветных линий, причудливо искривлённых фигур и странных, никогда им ранее не виданных символов.
   Дмитрий нагнулся и поднял её и понёс к глаза, чтобы рассмотреть получше (он и сам не мог понять, почему вдруг привлекла его внимание эта бумага... а ведь привлекла, словно разом схватив взгляд, опутав узорными своими линиями).
   Сквозь причудливо выписанные буквы непонятно какого алфавита (должно быть, уж очень древнего, ничего подобного Дмитрий раньше не встречал) в косом луче, упавшем от окна, явственно проступила вдруг вереница кириллицей выписанных слов, маленькие тёмные буковки которых словно цеплялись друг за друга крохотными ручками.
   "Мы не умираем. Мы становимся пищей..." прочитал Дмитрий.
   "Кулинария, что ли?" подумал Дмитрий. "Или некрофилия ? ***ня какая-то..."
   И отбросил листок.
   "Однако, денег, как видно, нет" решил Дмитрий. "Или запрятаны они уж очень хорошо. А время вышло. Всё, убираться пора".
   Он подхватил тяжёлую, раздувшуюся сумку и кинулся к двери.
   Схватил ручку двери и потянул её вниз.
   Ручка не повернулась. Ни на миллиметр.
   Он слегка подёргал её и снова потянул.
   Потянул сильнее. Потом уже начал дёргать.
   Потом надавил, навалившись всем телом.
   Ручка не двигалась.
   "Что-то не так... Ерунда полная... Заклинило ? Я же замок не закрывал. Да и замок обычный. Или здесь защёлка какая-то хитрая ?"
   Он несколько раз провернул ручку замка. Снова подёргал дверь.
   Тщетно.
   Похоже было на то, словно весь запорный механизм этой двери залит был каким-то мгновенно схватывающимся клеем.
   "Да и хрен с тобой" решил Дмитрий. "Разберу замок".
   Из внутреннего кармана куртки достал он небольшой пенал с инструментами и, подобрав подходящую насадку для отвёртки, попытался отвернуть винты крепления замка.
   Но всё тот же невидимый клей, казалось, схватил и их. Они не проворачивались даже на долю миллиметра.
   После нескольких минут таких усилий отвёртка стала скользить, обрывая края пазов.
   "Нет, ну полная ***ня" подумал Дмитрий, складывая инструменты и убирая пенал в карман.
   Тогда он решил (по возможности спокойно) обдумать варианты спасения.
   "Через окно - дохлый номер. Пятый этаж, подоконники мокрые да и обмёрзли, наверное. Балкона здесь нет. Связать простыни и на них спуститься ? Ну да, на виду у всего двора. Если старушка какая засечёт - сразу ментов вызовет. Да и порваться эти простыни могут... С параличом и в "мусорке" - хреновый вариант. Нет, вот ведь попался!"
   Ещё через пару минут он решил, что единственно возможный вариант бегства - это резким ударом выбить дверь (благо, косяк деревянный) и быстро выбежать из дома.
   "Грохоту будет, конечно... Всполошу всех. Хотя, соседям, наверное, на это наплевать. Не к ним же я пришёл. А если даже кто и сообразит ментов вызвать - по любому минут пять у меня будет. В арку метнуться - и дворами. А чего, реально..."
   Дмитрий снял сумку и поставил её на пол.
   Отошёл назад, готовясь к разбегу.
   Втянул голову в плечи, сжал руки у груди, выставил правое плечо вперёд - и кинулся...
   Удар !
   На мгновение Дмитрий потерял слух (лишь слышал, или, вернее, чувствовал стук своего сердца) и весёлые, разноцветные точки поплыли у него перед глазами.
   "Чего это я?.. Как это?.. Дверь..."
   Дверь продолжала стоять, недвижно и неприступно.
   Словно сделана она была не из дерева, а из стали. Или толстой гранитной плиты.
   "Но это же ***ня!.. хуйня!.. хуйня!.. хуйня!.." неслось непрерывным потоком у него в голове.
   Этого не могло быть! Этого просто не могло быть!
   Нет таких дверей, нет таких замков, нет таких сигнализаций !
   Ничего подобного в действительности не бывает ! И быть не может !
   Совершенно ошалев, Дмитрий бил по двери ногами, долбил с размаху кулаком.
   Потом снова вынул инструменты и попытался разбить, расколоть или хотя бы расковырять косяк и выбить из него язычок замка ("Но какой же, на хрен, язычок!" громко шептал Дмитрий. "Я же замок то не закрывал!").
   Но и это было бесполезно.
   Но к удивление его, ни на двери, ни на поверхности дверного косяка, ни на замке, ни на ручке, ни где либо ещё не оставалось даже царапин от его нажимов и ударов, хотя при этом пазы на крепёжных винтах по попытках их отвернуть срезались удивительно легко, металл словно плавился под отвёрткой.
   Наплевав на все свои прежние рассуждения, Дмитрий попытался разбить окно.
   Но брошенная в стекло тяжёлая кастрюля отскочила так, словно стекло это было бронированное или, по крайней мере, армированное и сантиметра три толщиной.
   Дмитрий осмотрел окно и оконную раму и (уже почти безо всякого удивления) убедился в том, что стекло на вид - самое обыкновенное.
   И уж совсем не удивился он тому, что ручки на окнах не поворачиваются и окна не открываются.
   Ещё около получаса (хотя, по правде сказать, не смотрел он уже на часы) ходил Дмитрий по этой странной, ненормальной квартире, ставшей вдруг для него ловушкой.
   Всё произошедшее с ним не поддавалось никакому осмыслению, это было уже за гранью всякого, даже самого больного разума.
   Пространство быта, обитель рутины и серости, вывернулось вдруг наизнанку и, сохраняя (словно успокоительную приманку) прежнюю форму, обрело вдруг новую, фантастическую, враждебную сущность.
   Ловушка! Ловушка!
   После очередной серии ударов по двери и окнам Дмитрий остановился и в отчаянии простонал :
   - Дверь деревянная! Окна обычные! Сигнализации нет! На волю хочу!! Мудак... Мудак последний!!
   И от звуков своего же собственного голоса стало ему тошно и противно.
   И, наконец , его охватила полная апатия.
   Апатия эта постепенно наполнила его изнутри, как наполняет стакан густая, вязкая жидкость, которая лишь чуть заметно подрагивает, когда стакан потрясут, и снова замирает в стеклянной недвижности.
   Иногда, время от времени, его ещё сотрясали запоздалые приступы активной деятельности.
   Тогда он снова начинал метаться, подпрыгивать и дёргать за все ручки и выступы, которые попадались ему по пути.
   Но потом апатия и безразличие вновь брали своё.
   И третья их сестра, сонливость, пришла в свой черёд.
   И уже уставший и опустошённый до предела, Дмитрий в каком-то приступе самого наплевательского отношения к своей судьбе вынул из сумки своей украденный радиотелефон и снова подключил его к розетке.
   "Вызову службу спасения" решил он. " Скажу - дверь заклинило.. А они мне : "Какого ***?!" А я им : "А хуй знает!" Ну запомнят, конечно... Опознают при случае.. Да и хрен с ним! Хозяев дожидаться - точно срок намотать. Рискну!"
   Он долго копался среди разбросанных по всей квартире книг, газет, журналов и справочников.
   После минут пятнадцати такого поиска нашёл он довольно свежий (прошлогодний) телефонный справочник.
   С трудом перелистав страницы разбитыми в кровь, распухшими как варёные сардельки пальцами, нашёл Дмитрий телефон службы спасения.
   Снял трубку.
   Набрал номер, морщась от боли и дуя на кончики пальцев после каждого нажатия на кнопку.
   И (странное дело!) Дмитрий нисколько уже не удивился, когда на другом конце линии ровный и безжизненно спокойный женский голос произнёс : "Плоть нельзя держать взаперти. Ваша работа окончена. Пожалуйста, отключите телефон".
   "****ец" подумал Дмитрий и замер с трубкой у уха, нарушив тем самым распоряжение этой странной женщины с механическим голосом.
   Щелчок. Короткие гудки в трубке сменила тишина. Тишина, которая воистину была для Дмитрия гробовой.
   Тишина зарытого в землю гроба.
   Дмитрий попытался набрать номер ещё раз.
   Потом набирал первые попавшиеся номера, выбирая их наугад из справочника. Потом просто беспорядочно давил на кнопки.
   Тишина. Словно после первого звонка кто-то наказал его за непослушание, оборвав или обрезав кабель.
   Он положил трубку на аппарат.
   "Господи" подумал Дмитрий "как же выть то хочется!"
   Он услышал как по подоконнику стучат капли. Быстро, но монотонно.
   На одной, до бесконечности затянувшейся ноте.
   "Это не дождь" подумал Дмитрий в лёгкой, но уже обступившей его со всех сторон дремоте. "Снег на крыше тает... Март..."
   Дмитрий подошёл к сумке. Медленно, с трудом вынул из неё ворох украденных вещей и бросил их на пол посреди комнаты.
   - На подавись! - закричал Дмитрий. - Подавись, сволочь! Жри!
   И, прыгнув на этот ворох, начал бешено топтать его ногами.
   - Видеомагнитофон?! Хрен посмотришь! Кулончики?! *** поносишь!!
   Потом он стучал в стену кулаком, бросал в окно всё, что попадалось ему под руку.
   Иногда, не заботясь уже более о скрытности, начинал он орать и стучать по батарее.
   - Хозяева?! Срок?! Нет тут хозяев! Я тут хозяин!
   Квартира, раз ухватив, крепко держала его капканьей хваткой. Даже звуки, казалось, не в состоянии покинуть это заколдованное место и вынуждены с тем же отчаянием биться о стены и стёкла и затихать, словно смирившись перед этой незримой, но неодолимой преградой.
   Окончательно утратив силы, на ватных, подгибающихся ногах, Дмитрий снова подошёл к двери.
   - Выпусти, сволочь! - с угрозой сказал он. - Я тебе всё отдал. Слышишь? Нет у меня ничего! Ничего нет! Выпусти, а то я всё тут разнесу! Открывай, сука подлая!!
   Но и этот выкрик замер. И вновь наступила тишина.
   "Всё, пойду в спальню" решил Дмитрий. "Устал я уже от всей этой чертовщины. Прямо полтергейст какой-то... Пускай хозяин приходит... пусть хоть кто-нибудь придёт... Деньги отдам... Надо - ещё займу... Может, договоримся... А не договоримся - и ладно. Да только ведь... Ведь не придёт... никто... сюда".
   За окнами уже темнело.
   Дмитрий посмотрел на часы.
   Половина шестого.
   "Пять с лишним часов я тут бьюсь" подумал Дмитрий.
   И с горькой иронией добавил : "Вместо пяти минут".
   Кровать была односпальная, но довольно широкая.
   И он не лёг, а упал на неё. И почти сразу же заснул.
   Он лежал на спине, широко раскинув руки и запрокинув голову.
   Минут через десять он захрапел.
   Спал он на удивление (для своего положения) спокойно.
   Не вздрагивая, не ворочаясь. Без судорожных всхлипов и невнятного бормотания.
   Вид у него был очень усталого, но ни о чём не беспокоящегося, спокойно отдыхающего человека.
   И странно : похоже было на то, что сработавший капкан решил вдруг все его проблемы, дал ему ответы на все его вопросы... Или, вернее, сделал так, что никакие проблемы и вопросы у него уже не возникали и не могли уже когда-либо возникнуть.
   Он спал.
   Капли за окном стучали всё чаще и чаще.
   Сумерки сменились темнотой.
   В квартире было три комнаты и кухня. Четыре окна. Одна дверь. Балкона не было.
   Три окна выходили на одну сторону дома (ту, что обращена была к отходившей от проспекта улице), а четвёртое (окно спальни) смотрело прямо во внутренний, замкнутый домами двор.
   Странная, странная планировка. Три комнаты, без балкона...
   
   То ли сон это густел туманом, потянувшим по стенам, дымкой заполнившим спальню, то ли морок сонный сжался, уплотнился столь сильно, что и виден стал наяву...
   Там, за окном, покачивались на ветру огоньки фонарей.
   Ветер тянул протяжную, заунывную песню. Оборвав её на середине, словно от накатившей пьяной ночной удали, хватал он капли, летевшие с карнизов и резко, резко, с размаху бросал их в окна, как будто недоволен был тем, что не обращает никто внимание на его песни.
   Время шло.
   Минуло пять часов. Пять часов глубокого сна.
   И вот, когда вечер стал уже поздним, Дмитрий проснулся.
   Проснулся резко, словно от неожиданного, хлёсткого удара.
   Открыл глаза. Оглушённый и ошарашенный, долго не мог понять, что это за место, как он тут оказался и что вообще он здесь делает.
   И по мере того, как отступившая на время сна память возвращалась к нему, беспечность, вызванная крайней усталостью и полным упадком сил, вновь уступала место страху и беспокойству.
   Сердце заколотилось вдруг часто и тревожно.
   По мере того, как события прошедших суток, словно запись, последовательно считанная с прерывисто тянущейся ленты, постепенно восстановились одно за другим; по мере того, как осматривал он всё более проясняющимся взором захватившее его в плен жилище (по крайней мере ту его часть, где он в данный момент находился) - смутное беспокойство, общее ощущение абсолютной ненормальности сложившейся ситуации стало сменяться ощущением странного сдвига, смещения пространства, в котором он находился в данный момент, относительно того пространства, в котором застал его сон.
   Ему показалось, что в квартире что-то не так.
   Что-то явно изменилось, пока он спал.
   Похоже было на то, что спальня, а то и вся квартира сместилась вдруг в пространстве на миллиметр, или даже доли миллиметра относительно того положения, в котором находилась она несколько часов назад, но сознание Павла, сознание человека, который в квартире этой находился, осталось в прежней точке, не изменив своих координат и в результате оказалось смещённым относительно нового положения квартиры.
   И каждый предмет теперь зримо и явно двоился, будучи при том и самим собой, и призраком самого себя. Словно два пространства, равные друг другу и с абсолютно идентичным набором точек, образующих предметы пространства, и с абсолютно идентичным набором взаимодействий между предметами, образующими явления пространства, совмещены были одно с другим, но с некоторым сдвигом координат. И смещение это порождало призрачность обоих этих пространств, и нельзя уже было сказать, какая точка пространства первична и реальна, а какая - вторична и является лишь отражением точки пространства реальности.
   Дмитрий, покачиваясь и периодически потряхивая головой, встал с кровати.
   Его мутило и тошнота подкатывала к горлу, словно отходил он сейчас от тяжёлого похмелья, что часами не отпускает страдальцев, вновь и вновь сжимая и выворачивая желудок длинными рвотными спазмами.
   "Отравился я, что ли? Не ел, вроде... С утра. Воздух тут... Чем же я дышу? Может, дурь тут какая?"
   Глянув же на пол спальни, увидел Дмитрий, что странностей в квартире побольше будет, чем показалось ему поначалу.
   Над полом, на высоте сантиметров десяти, стоял голубоватый, слабо светящийся туман.
   Он не клубился, не поднимался волнами, не исчезал и не уплотнялся.
   Он стоял на полом ровно и абсолютно недвижно, никак не реагируя ни на сквозняк, тянувший холодком по ногам, ни на движения и шаги.
   Потом, наклонившись, осторожно потрогал туман рукой, провёл ладонью пару раз по его поверхности.
   И не ощутил ничего.
   Абсолютно ничего.
   Словно это был не туман, а только призрак тумана.
   "А вот интересно... ****ец вот так выглядит? А вот, скажем, шизофрения?"
   Но на эти вопросы с уверенностью ответить Дмитрий не смог.
   "Нет, пожалуй, я всё-таки отравился..."
   Медленно, с опаской переступая, словно бледно-голубая субстанция эта, что стояла над полом, способна была взорваться или вспыхнуть от любого неосторожного движения, пошёл Дмитрий к выходу из спальни.
   "А может" озарило Павла уже возле самой двери "тут наркоманы какие живут? Наварили дури какой... а я надышался ? И туман этот..."
   Ноги во время сна распухли и ныли, сдавленные когда-то влажными, а теперь ссохшимися от долгого пребывания в тёплом помещении ботинками.
   "Ну не кислота же в самом деле этот туман" подумал Дмитрий. "Может, без обуви походить ? В носках ? А потом тапочки какие-нибудь найду".
   Дмитрий, схватившись за дверной косяк и балансируя поочерёдно то на одной, то на другой ноге, стащил ботинки. После всех его попыток расшевелить туман, Дмитрий был уверен, что загадочная эта субстанция абсолютно безопасна, и ходить, погружаясь в неё по самую щиколотку, можно и в одних носках.
   По крайней мере, в столь странной квартире не имело особого смысла проявлять чрезмерную осторожность.
   Дмитрий ничуть не удивился бы, если бы и пыль в воздухе поменяла свой цвет, став, к примеру, ярко-розовой. И засветилась бы вдруг или же заклубилась в воздухе полупрозрачным, но ясно различимым облаком.
   Но с пылью пока ничего подобного, чудесного, не происходило.
   А вот с комнатой...
   Когда Дмитрий вышел из спальни, когда он включил свет и оглядел гостиную, ожидая увидеть ту прежнюю картину хаоса, разгрома и беспорядка, что оставил он днём, перед тем, как заснуть, то увидел, что...
   Комната была тщательно убрана !
   И ему показалось... Странно, но это было действительно так.
   Пол был подметён (или пропылесосен), а потом, похоже, ещё и тщательно вымыт.
   Ни единой соринки. Ни единой брошенной бумажки.
   Все вещи аккуратно разложены и расставлены по своим местам.
   Тёмный, даже ни вид влажный ещё паркет. Чуть заметный, едва ощутимый запах влажных паркетных досок.
   Влагой, тёплой, тёмной влагой пропитано дерево.
   Недавно...
   "Хозяева, что ли были ?" Дмитрий вполне отдавал себе отчёт, что рассуждает как полный идиот, но не проснувшийся ещё мозг напрочь отказывался работать в таких ненормальных условиях.
   "Надо же... Всё вымыли, всё убрали... И меня не разбудили".
   Ещё минуты две Дмитрий рассуждал о добрых, тактичных и трудолюбивых хозяевах, для которых покой гостя, пусть даже и непрошеного, это нечто святое и нерушимое...
   Потом хлопнул себя по лбу.
   "Нет, здесь чушь какая-то ! Дверь бы открывали... Шаги, движение в комнате... Я бы услышал. И проснулся. Обязательно бы проснулся ! Так кто ж тут был? Ведь кто-то же был! Вещи же сами по себе не прыгают! И туман ещё этот... "
   Дмитрий оглянулся назад.
   Голубоватый отсвет расходился по потолку и по стенам спальни.
   Туман не пропал. Он даже как будто ещё более сгустился и поднялся ещё выше.
   Предчувствие уходящего одиночества, беспокойство, предваряющее появление чего-то нового... или, вернее, кого-то (мысли спросонья всё ещё путались), какого-то существа... чего-то разумного, движущегося, уже пришедшего сюда извне и лишь ждущего подходящего момента для того, чтобы возникнуть, появиться, образоваться, тёмным сгустком выплыть из густеющего воздуха - предчувствие это охватило его, сначала лишь неясным, смутным волнением, а потом и холодной, знобящей дрожью.
   "Здесь кто-то есть".
   Кто-то есть. Или будет. Нет, есть!
   Был с самого начала!
   Возможно, даже ждал его...
   "Нет! Бред! Чепуха!"
   Ждал? Как он мог ждать?
   "Он? Почему он? О ком я вообще думаю?"
   Дмитрий вышел в коридор и, нащупав в полумраке выключатель, зажёг свет.
   "Но ведь кто-то же убрал комнату! И не ушёл. Наверняка не ушёл. Он здесь, он ещё здесь..."
   Дмитрий не мог понять, отчего же он так уверен в присутствии этого "некто" (или "неких") в квартире. Но ему казалось... Да нет же, он был уверен - кто-то ждал его пробуждения. Терпеливо, тихо, без единого звука.
   И теперь...
   Щёлкнул выключатель на кухне - и на приоткрытой двери ванной свет резко вычертил тень, смутную, угловатую, неясную, словно плывущую в воздухе.
   Дмитрий сделал шаг вперёд - и очертания тени стали ярче, контрастней.
   Она качнулась, словно от набежавшего ветра и послышался (ясно, отчётливо) шорох (как будто кто-то переступил осторожно с ноги на ногу).
   На кухне кто-то был.
   "Интересно, это он..."
   Дмитрий сделал ещё один шаг. Он и сам не мог понять, испуган ли он появлением этого "некто" (а то, что загадочный "некто" наконец-то появился - сомнений у Дмитрия не было) или же просто взволнован... а то и обрадован...
   Нет, понять совершенно было невозможно - чувства и мысли смешались, перепутались, переплелись колючими, спутанными нитями в клубок, узлами схватывая друг друга. Не отделить, не развязать, не распутать...
   Не понять. Не сообразить.
   Слова, понятия, движения, звуки, мысли и тени их, скользнувшие по краю сознания, образы, картинки, возникающие в кажущейся пустоте и темноте в пространстве за закрытыми глазами; синие, оранжевые, зелёные, огненно-красно-жёлтые круги, вспышки; драконы снов, откусившие кусок луны; собаки, уплывающие в небо; рыбы, глотающие песок; сковорода, взлетающая в прожаренный, звенящий воздух; ночь, ночь, ночь - всё вместе, вместе.
   Дмитрий сделал ещё один шаг.
   Морок, туман... Он потёр лоб, несколько раз резко тряхнул головой, словно пытаясь вырваться из затянувшегося сна.
   Ещё шаг.
   - Вечер...
   Дмитрий остановился.
   "Он здесь... Здесь..."
   - Вечер добрый, Дмитрий...
   "Мне бы..."
   Да, сейчас бы удивиться. Сделать круглые глаза. Быть может, даже вскрикнуть от испуга.
   "А откуда вы знаете моё имя?!"
   Ну, скажем, незнакомец выйдет из кухни. Это будет мужчина средних лет с усталым, серым от долгого сидения в кабинетах лицом. Под глазами - тонкая сеть морщин. А глаза - серые, под цвет сегодняшнего неба. Пустые, безразличные. Двумя пятнами оконной замазки на лице.
   На мужчине будет милицейская форма. Помятая, собранная в складки.
   И он скажет: "Вы и паспорт на дело берёте? Очень удобно! Не надо тратить время и личность устанавливать. Ну, что, выспались? Теперь..."
   - Ужинать пора, Дмитрий. Кстати, паспорт ваш совершенно нам без надобности. К чему нам паспорт то ваш?
   Незнакомец не вышел, а, скорее, выкатился в коридор - и Дмитрий совершенно остолбенел от удивления.
   Квартира, похоже, в самом конце долгого и переполненного самыми странными событиями дня, решила поразить его самым небывалым в его жизни зрелищем.
   Видом гнома.
   Самого настоящего гнома.
   Нет, Дмитрий, конечно, точно не знал как выглядят гномы. Когда-то давно, очень давно, в детстве он читал о них в книгах (впрочем, сказку о Белоснежке терпеть не мог, считая слишком уж сентиментальной и откровенно сопливой), ну и, конечно, разглядывал иллюстрации... Гномы были на одно лицо - седобородые (впрочем, при этом без усов), низкорослые человечки в ярких, разноцветных куртках с крупными, яркими, металлическими пуговицами; в длинноносых башмаках и в смешных островерхих шапках с помпонами или бубенчиками (вроде бы, шапки эти на самом деле назывались колпаками... да вспомни теперь эти сказки и что там и как называлось...).
   Человечек, стоявший в коридоре, ростом был с того самого, среднесказочного гнома (Дмитрию - ниже пояса, карлик, настоящий карлик...). Просто поразительно, почему Дмитрий не определил сразу его рост по тени на двери ванной (хотя, в его состоянии, пожалуй, не слишком удивительно... да и по падавшей наискосок тени трудно что-то определить).
   Человечек был горбат и горб его поднимался над плечами выше головы, словно надвигаясь на неё со спины. Казалось, большой, уродливый, остроконечный горб этот придавливает человечка к полу, весом и размерами своими превосходя все остальные части тела и подавляя их безобразным своим величием, несоизмеримо большим для такого маленького куска плоти.
   Как будто опустившаяся, ушедшая под тяжестью горба вниз голова оказалась у человечка где-то на уровне груди, ниже плеч. Грудь же совершенно срослась с животом, отчего короткие ножки начинались чуть ниже морщинистого, выступающего вперёд подбородка (сантиметрах в десяти, не больше).
   Одет человечек был в ярко-малиновый кафтан с золотыми застёжками (ну, может, и не золотыми... покрашенными под золото... но блестели, даже под тусклой лампой в коридоре, так, что глазам было больно). На локти были нашиты коричневые кожаные заплаты с неровно обрезанными краями.
   На ногах у него обтягивающие брюки чёрного атласа (отчего толстые, короткие ноги походили на два обрубленных, кривых полена).
   На голове... Нет , не колпак. Красная вязаная шапочка с тремя пушистыми, подлетающими при каждом движении вверх, синими помпонами на длинных шёлковых нитях, покрытых полосками всех цветов послегрозовой июльской радуги.
   Забавная, в чём-то сказочная, но совершенно немыслимая для уважающего себя гнома шапочка, из-под которой (так резко контрастируя с аляпистой, беспечной красотой, с ярмарочным буйством красок) выбивались спутанные, липкие даже на вид космы бледно-серых волос, в которых седина как будто смешалась с мелкой, многолетней, всепроникающей пылью (казалось, что липкие, немытые свои волосы карлик специально прикрыл таким легкомысленно-ярким нарядом).
   Шапочку эту карлик ловким движением стянул с головы (помпоны синими огоньками полетели в воздух и тут же упали вниз, повиснув на радужных нитях) и, низко поклонившись, церемонно отвёл в сторону.
   "Ну прямо как в этом... как его... Версале!" подумал Дмитрий.
   - Приветствую вас, Дмитрий Петрович, в скромном нашем жилище!
   "А мне что говорить надо?" призадумался Дмитрий, совершенно не представляя, как надо общаться с загадочными (быть может, даже сказочными) карликами, и надо ли сними общаться вообще. "Может, сказать, что меня злая мачеха из дома выгнала и я вот к ним в квартиру нечаянно забрался? Дескать, холодно было, погреться зашёл... Или вот, скажем... Да нет, бред какой-то в голову лезет! Что же говорить то?"
   Человечек, не разгибаясь, застыл всё в поклоне, словно не желал поднимать головы, не дождавшись положенного ответа (горб при этом выступил далеко вперёд, словно съехав на затылок).
   - Ну это... Здравствуйте, - выдавил, наконец, Дмитрий. - Я тут... поспал немного. Мне бы домой пойти.
   Карлик поднял голову, надел шапку и лукаво подмигнул ему.
   - А у нас, поди, плохо вам, Дмитрий Петрович?
   "Чего несёт, зараза горбатая?!" с внезапно нахлынувшим раздражением подумал Дмитрий. "Ему какое дело - плохо или хорошо? Выпускай немедленно!"
   - В гостях, как говорится,.. - Дмитрий вздохнул. - В общем, домой мне пора.
   - Куда это? - карлик помахал Дмитрию рукой, явно приглашаю пройти на кухню. - Из общежития вас выгнали... то есть, простите, выписали. Вычеркнули, так сказать, из списков.
   "Имя знает... отчество знает... про общежитие знает..." Дмитрия это уже нисколько не удивляло, он просто повторял про себя, словно перечислял, эти свидетельства необычной информированности загадочного незнакомца.
   - А с курса, интересно, с какого... С третьего? - переспросил карлик.
   Дмитрий кивнул.
   - С третьего курса отчислили, - с некоторым даже удовольствие произнёс карлик. - А почему, интересно?
   "Неинтересно" прошептал Дмитрий.
   - За банальнейшее воровство! - торжественно заявил карлик и показал пальцем куда-то в сторону потолка. - Есть высшая справедливость?
   - Нет, - ответил Дмитрий.
   - Есть! - возразил карлик. - Прошу к ужину!
   "Да он чего..."
   Стол был накрыт к гурманскому, долгому чаепитию.
   Старомодный, фарфоровый чайник накрыт был аккуратно сложенной клетчатой салфеткой. Посредине стола стояла плетёная ваза с горкой масляно-жёлтого, ароматного печенья. Слева от неё, чуть ближе к краю стола, стояли две тарелки с ровно выложенными пирамидами бутербродов (слой прозрачных кусочков хлеба, накрытых тонко порезанной ветчиной, чередовался с хлебными квадратиками, укрытыми длинными овалами продольно порезанной копчёной колбасы с кружками свежих огурцов).
   Хлебница со свежими булочками, две фарфоровые чашки с блюдцами, две розетки с вареньем и стеклянная ваза, доверху набитая шоколадными конфетами в глянцевых, многоцветных фантиках, - всё это, торжественно и чинно, в особом, тщательно продуманной порядке, расставлено было по столу, как будто хозяин (этот ли карлик или кто-то другой) заранее подготовился к приёму дорого, долгожданного гостя.
   - Присаживайтесь, - и карлик протянул руку, показывая на заранее отодвинутый стул.
   "Интересно" подумал Дмитрий "допустим, на кухне было темно... Свет то он не включал! Точно, когда я в коридор из комнаты вышел - на кухне было темно. Это потом он выключателем щёлкнул. Так что же получается, он всё это на столе в темноте расставлял? Или расставил, а потом свет выключил? И ждал, когда я проснусь?"
   - Да вы садитесь, не стесняйтесь. Для вас же всё готовил...
   - Для меня? - удивлённо переспросил Дмитрий.
   "Вот номер! Первый раз залезаю в квартиру, где меня с такой радостью встречают. Да и вообще, в первый раз залезаю в такую странную, ненормальную квартиру..."
   - Да, представьте себе, для вас.
   Он присели за стол (карлик при этом смог забрать на стул только с третьего раза, забавно подпрыгнув и схватившись за спинку стула скрюченными, но, судя по всему, довольно цепкими пальцами).
   - Мне, знаете ли, стол кажется великоватым, - словно оправдываясь, заметил карлик. - Не дотянусь. Так что вы уж сами себе наливайте. Да и мне можете, если не затруднит.
   "Он же до стола не достаёт!" догадался Дмитрий. "Как же я сразу это не понял! Он же под стол может зайти, едва нагнув голову. Как же он накрывал тогда? На стул вставал? Да и это ему сложно. Или это не он?.."
   Дмитрий наполнил чаем две чашки и одну протянул карлику.
   - Весьма, знаете ли, признателен. Мерси, я бы так сказал...
   Карлик с громко, со всхлипом, отхлебнул чай и блаженно зажмурился.
   - Благодать неземная... Да вы тоже попробуйте, Дмитрий Петрович. Не ждите, горячей не будет.
   "А я, может, и не хочу горячей..." подумал Дмитрий.
   И вдруг иная, более тревожная мысль пронзила его:
   "Да один ли он тут?! Может, здесь ещё какой-нибудь уродец прячется? Или десяток таких вот уродцев?"
   Карлик, прикрыв глаза, смотрел на лампу и, причмокивая, глоток за глотком, без перерыва, отпивал чай.
   "Ишь, дорвался" с нарастающей неприязнью думал Дмитрий. "Еле дождался, пока я проснусь. Хоть бы рассказал чего-нибудь. Что, скажем, это за квартира. И туман здесь откуда. И как он сам здесь очутился. И как, в конце концов, выбраться отсюда".
   - А никак, - ровным голосом, как бы между прочим, заметил карлик.
   Дмитрий вздрогнул.
   "Он же мысли читает!! Блин, точно! Он же ещё про паспорт сказал!.. А я не проснулся, видать... Не понял сразу то... Гад! А я про него!..."
   - А про меня никто ничего хорошего никогда не думал, - всё тем же спокойным и совершенно безразличным голосом заметил карлик. - Даже мамаша родная, бывало, прижмёт меня к груди... ну, я маленький тогда был, ещё меньше, чем сейчас. Так вот, прижмёт она меня к груди, гладит даже вроде, а сама то думает : "И в кого ты, урод, вышел такой? Папа у тебя великан, самим королём за силу и благородство отмечен. Мама - фея небесная, добрейшей и чистой души..." ну это, замечу, она сама о себе так думала, у меня то на этот счёт завсегда своё мнение было. Так вот, думала она "...добрейшей души волшебница, что голубые дожди золотым небесным лугам дарит. А папа твой молнии куёт в горной пещере, чтобы благодатные грозы на земле прошли да её, бедную, от нечисти избавили. А ты то в кого такой, карлик мерзкий?" Это, она, прошу заметить, про меня так говорила, мамаша моя предобрая, фея чистой души. Про младенца так она говорила. Думала, то есть. Ну, да мне всё равно - говорила или думала. Я всё слышу, всё...
   "Псих" подумал Дмитрий. "Ой, извините!"
   - Ничего, ничего, - миролюбиво заметил карлик. - Конфетку мне передайте, Дмитрий Петрович. Если не затруднит.
   - Отчего же, - ошарашено ответил Дмитрий. - Нисколько. Не затруднит. Извольте. Не беспокойтесь.
   "Охуеть можно!"
   - Можно, - согласился карлик. - Вы вот изволили выразиться в том смысле, что я не совсем нормален...
   - Да я... Это вовсе не то...
   - А я вас понимаю, - сказал карлик, разворачивая конфету. - Ой, шоколад да с вафлями! Чудо! Я и у Локи такого не ел! Нет, конечно, есть свои радости и в этом мире. Тут Локи не прав, когда говорит, что это форменное издевательство: хорошего специалиста на четыре века в дежурные Белой сферы записывать. Дескать, в Оранжевом кубе легче было бы. Это ведь ещё как посмотреть! Вы согласны?
   - А как же, - с готовностью согласился Дмитрий (окончательно отказавшись от попыток что-либо понять). - В Белой то сфере... оно тоже... иногда...
   - Так вот, - продолжал карлик, - вы ведь не первый, кто психом меня называет. Первым, а точнее, первой именно мамаша моя и была. Фея чистой души, добрейшая волшебница, покойная ныне, царствие ей не скажу какое...
   "Покойная... Намекает, что ли?" с некоторой опаской подумал Дмитрий. "Ой, чего это я опять думаю?!"
   - От старости померла, - твёрдо и наставительно заметил карлик. - Так всем и передайте, Дмитрий Петрович, от старости померла мамаша моя. Слаба стала, плоха совсем. Дождь начала делать, споткнулась на небесном то лугу (а луга на небесах скользкие, больно уж трава там влажная), головой то ударилась - да и померла. Так всем и говорите.
   - Кому - всем? - уточнил Дмитрий. - Мне отсюда что-то не выбраться никак, а здесь, кроме вас, и нет больше никого...
   - Ну, это только так кажется, - заметил карлик, снова потянувшись к чашке. - Не всех заметили пока, Дмитрий Петрович. Оно и не удивительно. Квартира то большая, комнат пятьсот. Сразу всех и не заметишь.
   "Каких пятьсот?! Ерунда, тут три комнаты... Всех? Тут ещё кто-то есть? Точно, я ведь знал... Нет, не знал. Чувствовал, чувствовал это!"
   Дмитрий уже не опасался того, что карлик прочтёт его мысли. Впрочем, и удивление и полное замешательство скрыть было невозможно.
   "Господи... куда же меня занесло то?! Куда?!"
   - По порядку, - сказал карлик. - Всё по порядку. Что вам положено знать - узнаете. Я что не положено - того и знать не надо. Ни к чему. В том, как говорится, скорби много, а толку мало. Так что не дерзайте лишнего узнать. Несварение будет...
   - Несварение? - переспросил Дмитрий.
   - Слишком много вот здесь, - и карлик постучал пальцем по лбу. - У многих потом несварение будет. Некоторые блевать даже начинают, не к столу будь сказано. Слишком многое внутри... распирает... Тарелочку с бутербродами подвиньте, пожалуйста. Премного благодарен.
   Если бы квартира была не такой необычной, если бы карлик не мог читать его мысли, если бы был он сейчас на свободе, а не в загадочной, так глупо прихлопнувшей его ловушке - с какой радостью и облегчением послал бы Дмитрий болтливого и, похоже, безумного этого карлика куда подальше (возможно, даже дальше, чем на ***) и забыл бы через минуту о самом его существовании и о всех сказанных им словах, но теперь, в таком вот совершенно ненормальном положении...
   - Да нет уж, вы слушайте, - с лёгким нажимом в голосе произнёс карлик. - Вот не любопытны вы и мысли ваши земным горизонтом ограничены. По горизонтали вы ходите, головы не поднимая, оттого много не видите. А если и увидите что случайно - не замечаете. Хорошо ли это, Дмитрий Петрович? Я понимаю - удобно, спокойно. Но хорошо ли?
   Дмитрий пожал плечами.
   - Хорошо! - воскликнул карлик. - Для вас - так просто замечательно. Именно так и надо жить. Лично вам. А по другому нельзя. Несварение будет.
   "Заладил он" подумал уже безо всякого стеснения Дмитрий "с несварением своим. Далось оно ему!"
   - А потому как, - пояснил карлик, - что пища - основа всего. Мирового, так сказать, порядка. А что есть пища?
   Карлик откусил край от бутерброда, прожевал, и, с трудом проглотив непомерно большой для его глотки кусок, ответил:
   - Всё!
   - Так уж и всё? - с несколько наигранной иронией заметил Дмитрий.
   - Всё! - подтвердил карлик. - Всё, без остатка. Всё, что вы видите, слышите, осязаете, всё это есть пища.
   - И мусор на улице? - с некоторой иронией спросил Дмитрий (впрочем, спорить с этим странным карликом ему вовсе не хотелось... так, позлить немного, уж очень сильно успел ему карлик этот поднадоесть с загадочными и явно безумными своими речами про фею доброй души, кузнеца небесных молний, разноцветные сферы, непонятные дежурства и какого-то загадочного Локи, у которого хорошими конфетами, судя по всему, не разживёшься).
   - А ведь это как посмотреть, - спокойно заметил карлик. - И это тоже кто-то кушает, уж вы мне поверьте. И камни, и воду, и землю, и море, и Солнце - всё можно съесть. И когда-нибудь это съедят. Это я вам точно говорю!
   Карлик неожиданно ударил кулаком по столу (так что чашки с жалобным звоном подлетели в воздух и капли чая упали на скатерть).
   Дмитрий вздрогнул (он совершенно не ожидал от забавного старичка таких резких, если не сказать - опасных, движений).
   - Съедят! - выкрикнул карлик с неожиданно нахлынувшей злобой.
   Потом, посидев минуту в молчании, успокоился, и продолжил:
   - Для того всё в мире творится, для того и создаётся. Одно питает другое. Круговорот энергии. А материя...
   Карлик вдруг хихикнул и почесал в затылке, словно подивившись лукавости собственной мысли.
   - ...Да её и нет вовсе, материи вашей!
   И, не сдерживаясь уже, прыснул со смеху.
   - Как это - нету? - удивлённо переспросил Дмитрий.
   Не то, чтобы ему так уж было жалко эту самую материю или от её отсутствия жизнь его могла бы стать хуже (нет, хуже бы она, конечно, стала, ведь коли нет материи - так что тогда и воровать?.. да только коли её уже нет, а воровать пока получается - так вроде это и терпимо... в общем, чушь какая-то!). Только вот очень уж не понравилась ему уверенность карлика, с которой он глупые свои речи произносил, а в особенности - противный этот смешок.
   - А вот так! - утирая пролившиеся от смеха слёзы и слегка отдышавшись, заявил карлик. - Съели уже всю, съели без остатка!
   - А я тогда где живу? - не спросил даже, а скорее возразил Дмитрий. - Чего-то не сходится... Ведь живу же я! И все тут живут...
   - Где? - с искренним удивлением спросил карлик.
   - Там, - сказал Дмитрий и махнул рукой в сторону окна. - Там, на улице. Ходят же там, дышат...
   - Воздух вот тоже едят, - внезапно погрустнев, заметил карлик.
   - На автобусах ездят, - продолжал приводить доводы Дмитрий. - Детей рожают...
   Он подумал, чтобы ещё можно было добавить, и, не придумав более весомого аргумента, закончил:
   - ...На машинах ездят! Вот, я прямо сейчас звук слышал - машина проехала. Может, и её нет?
   И, очень довольный безупречно выстроенной системой доказательств (а в особенности тем, что так легко разоблачил бестолковую ложь безумного этого карлика), потянулся за бледно-розовым, изумительно ароматным кусочком ветчины.
   - Для вас - нет, - отрезал карлик, спрыгивая со стула.
   - Как? - от такого ответа Дмитрий замер и рука его недвижно повисла в воздухе.
   - А вот так, - сказал карлик, отодвигая свой стул к стене. - Вы, Дмитрий Петрович, думаете, что от мира отрезаны. Жалеете, небось, думаете, как бы улизнуть отсюда. Думаете, верно ведь?
   Карлик подмигнул ему и показал язык.
   "Гад... Издевается! Нет, здесь до гроба сидеть буду!"
   - Ага, - согласился Дмитрий (и рука его, так и не дотянувшись до ветчины, бессильно хлопнулась на стол рядом с тарелкой).
   - Вы на вещи по другому смотрите, - наставительно заметил карлик. - Истинная природа вещей только из окна этой квартиры и видится. Вот, скажем, вы из окна прохожего увидели. Что это значит?
   - Что? - Дмитрий уже и не пытался строить догадки, поняв, что любой его ответ почти наверняка будет неверен.
   - Ничего! - карлик щёлкнул пальцами. - Пшик! Есть он или нет его? Тайна, вовек неразгаданная! Как вы проверите, есть он или нет его?
   - Так это... окликну? - предположил Дмитрий.
   - Окна заперты, - возразил карлик.
   - Ну, на улицы выйду... Или не получится?
   В голосе Дмитрия послышались слабые нотки прорвавшейся из самых затаённых глубин души слабой, но очень живучей надежды.
   - А дверь то закрыта! - с гадкой улыбкой заметил карлик. - Жизнь ваша здесь, внутри. И только здесь эта самая жизнь и есть, потому что только то, что внутри квартиры - истинно. А за её пределами - видения, миражи, иллюзии. Ложь, творимая демонами! И чем дольше вы будете находиться вне квартиры (если вас когда-нибудь обманом отсюда и выманят), тем видения эти будут всё более и более устрашающими, зловещими, мрачными. И так будет продолжаться до тех пор, пока вы не поймёте, что этот мир иллюзий - лишь преддверие преисподней...
   Карлик задумался на мгновение и, улыбнувшись, спросил:
   - Страшно?
   - Нисколько, - ответил Дмитрий. - Я там родился.
   - Тоже мне, нашли, чем хвастаться, - ворчливо произнёс карлик. - Прохожий за окном есть пища, но давно съеденная. Так что лично для вас его нет.
   - А если бы я был за окном? - упорствовал Дмитрий.
   - Тогда вы были бы прохожим, - несколько двусмысленно, с некоторым даже намёком ответил карлик.
   Дмитрий вздохнул и отодвинулся от стола.
   - Да вы ж не кушали ничего! - всплеснул руками карлик. - Вы на меня то не смотрите! Я то сыт уже. Пока на кухне крутишься, готовишь - сам всего и напробуешься...
   "Готовил? Может, ты и на стол накрывал?"
   Дмитрий никак не мог ни остановить, ни взять под контроль поток своих мыслей, хоть и понимал теперь, что карлик слышит их (или читает? или просто видит лишь ему ведомые и понятные образы?) так, словно это слова, произнесённые вслух (или написанные на ему лишь видимом пергаменте... а то и воздухе огненными буквами).
   Но, с другой стороны, Дмитрий решило, что предпринимать какие-то сверхусилия для того, чтобы скрыть внутренний голос свой и сказанные им слова от карлика было ни к чему. Скрывают ведь для того, чтобы не обидеть. Или произвести благоприятное впечатление. Или усыпить бдительность. Или...
   "Не нужно. Кто он такой, в конце концов?!"
   - Я то? - карлик даже в воздух подпрыгнул, словно эта мысль Дмитрия как-то особенно его задела. - Я ваше имя знаю. И отчество даже. А вы вот гостеприимством пользуетесь, хлеб-соль кушаете... То есть, конечно, пока не кушаете, что, на мой взгляд, весьма странно, ибо без обеда вы сегодня, а силы подкрепить не помешало бы. Но вот за столом вы со мной сидите и даже спорить изволите, а именем моим до сей поры не поинтересовались. Я, понятно, персона не такая уж важная и чинами высокими не отмечен, однако же замечу, что в вашей жизни роль я сейчас играю немаловажную, и если в каких других обстоятельствах вы мной пренебречь и могли бы с самой чистой совестью и даже без каких-либо последствий, то в данных условиях подобное нелюбопытство и некоторое, я бы даже сказал, равнодушие ваше не только в вашу пользу не свидетельствует, но и положения вашего нисколько не облегчает, а я бы даже сказал наоборот.
   Карлик перевёл дух и повторил:
   - Да, наоборот! Наоборот, я бы сказал... Хотя сказал именно так, а не наоборот.
   "Я это... Ни хрена себе загнул!"
   - Я это,.. - промычал Дмитрий (от ворчливого и монотонного голоса карлика с редкими вкрапления неожиданных истеричных взвизгов голова у Дмитрия, и так толком не отошедшая от тяжёлого, дневного сна, загудела чугунным, надтреснутым, гулким колоколом и острыми спицами закололо в висках). - Это... Не проснулся, видно... Не ожидал...
   - Меня встретить не ожидали? - уточнил карлик. - А кого встретить ожидали? Милиционеров с наручниками?
   "Чего привязался то?"
   - Ну, вас не ожидал, - уточнил Дмитрий. - Встретить... Не ожидал... Смешалось всё в голове, до сих пор соображаю плохо... Вот. Прошу прощения, конечно.
   - Игнатий я, - гордо заявил карлик (при этом он выставил правую ногу вперёд и правую руку торжественно поднял вверх). - Слышал обо мне?
   - Нет, - честно признался Дмитрий. - Редкое имя, мне раньше не попадалось.
   - Эх, и дикие ж тут места, - горестно вздохнул карлик, опуская руку. - Нравы простые, варварские. Население...
   Игнатий замолчал и посмотрел на Дмитрия каким-то тусклым, безжизненным, печально-равнодушным взглядом.
   И только теперь Дмитрий заметил, что глаза у него... почти сплошные зрачки! Но не чёрные, а грифельно-серые и как будто покрытые слегка отсвечивающей под лучами кухонной лампы прозрачной, но плотной плёнкой.
   "Боже мой! ****ь твою!.."
   Глаза эти не поразили даже, а напугали Дмитрия. Не странный наряд карлика, не путанные, безумные его речи, не поведение его (мало ли какие чудаки на свете живут!), а именно глаза, именно эти глаза!
   Только сейчас, окончательно очнувшись от дремотного морока, холодным страхом согнав душную его пелену, понял Дмитрий окончательно и отчётливо, что не человек (пусть даже чрезвычайно низкорослый и довольно уродливый... и с необычайными экстрасенсорными способностями), не человек стоит сейчас перед ним, не с человеком сидел он за одним столом, не с человеком вёл он затянувшийся и путанный разговор, не человек читал и читает мысли его, не человек смотрит сейчас прямо ему в глаза, а...
   Существо. Никогда ранее им (и, быть может, никем из людей) не виданное. Существо, которое может быть странным и забавным только на вид, а внутри может таить такое, что...
   - Испугались, Дмитрий Петрович? - насмешливо спросил карлик. - А всё почему? Потому что к словам моим не прислушивались. Не вполуха даже слушали, а и четверти не подставляли. И не кушали при том. Даже чаю пока не попили. Отчего так? Оттого, что, как привыкли время терять, так его терять и продолжаете. Даже здесь, в лучшем из жилищ. Да, лучшем. Для вас. А вот хорошо ли это, временем так разбрасываться? Нехорошо. Знали бы вы, сколько его у вас осталось...
   - Сколько? - хриплым голосом спросил Дмитрий (губы его неожиданно пересохли).
   - А хрен его знает, - Игнатий развёл руками. - Тут не я решаю, а вы.
   - Я? - удивился Дмитрий.
   - Вы, - подтвердил Игнатий. - Как решите, что с Клоциусом встретиться пора - так и встретитесь. Он то ни на минуту не запоздает, уж будьте уверены. Так всё от вас зависит, всё от вас...
   - С Клоциусом? - переспросил Дмитрий, чувствуя, что голова его начинает потихоньку распухать. - Кто это? Зачем встречаться?
   - Вот, - медленно, с расстановкой (словно констатируя лично ему очень приятный факт) произнёс Игнатий. - Не готовы. Пока. Зачем встречаться? А это вы сами скажете. Это вам лучше известно. Как только к встрече будете готовы - так сами всё себе и скажете. Я то что... Я то так, по чаепитиям больше.
   Карлик вздохнул.
   - Душно здесь. Проветрить надо...
   И, не успел Дмитрий и слова вымолвить в ответ, как карлик взмахнул руками - и подлетел в воздух, зависнув метрах в двух от пола.
   - Ни х-х!.. - только и смог выдавить Дмитрий.
   Он, казалось бы, видел сегодня достаточно для того, чтобы и самый крепкий ум поехал слегка на сторону. Но такого откровенно волшебного безобразия!
   Нет, так нельзя. Это же не средневековый замок, не пещера колдуна, не дворец феи...
   Феи! Что он там о фее говорил? Неужели и впрямь его матушка - фея?
   Да нет же, это бред какой-то.
   "Хорошо" подумал Дмитрий. "Скажем, я и вправду надышался чем-то. И вот сплю теперь, сплю... А если он ещё и превратиться в кого-нибудь? В ящерицу, например. Или в комара. Хотя, какой там комар. Март ведь, не сезон... Что я несу, какой сезон! Что я несу! Что у меня с головой?! С мозгами то у меня что?!"
   - Вы, верно, выспались уже, и ко сну вас часа три ещё не потянет, как минимум, я так думаю, - тихо, еле слышно пробормотал Игнатий, покачиваясь под потолком диковинным воздушным шаром. - А я вот...
   Он, подгребая воздух руками, подплыл к форточке и, повернув ручку...
   "Да здесь окна не открываются!" мысленно воскликнул Дмитрий. "Я же пытался уже!"
   ...открыл форточку.
   - Отчего же, - спокойно возразил Игнатий. - Как видите, очень даже открываются. Я вот, к примеру, открыл. Прямо на ваших глазах. Если у вас открыть не получилось, так и вовсе не значит, что не открываются. Может, вы просто не умеете. Не знаете, как правильно открывать.
   "Издевается" подумал Дмитрий. "Как их правильно открывать? В воздух, что ли, подлетать?"
   - Очень может быть, - ответил карлик, медленно опускаясь на пол. - Вполне так может и оказаться, что всенепременно надо в воздух подлетать. Так что напрасно думаете, будто я издеваюсь. Я, может, именно что подсказку хочу дать, а не поиздеваться над вами. Незачем дурное то про меня думать.
   "Да пошёл ты" .
   Дмитрий почувствовал вдруг, что сильно ослабел, да так, что стул качнулся вдруг, словно от набежавшей волны, и пелена, прежняя, сонная, дневная стала густеющей завесью затягивать взгляд.
   "Он так быстро меня замотал... замотал... Что же это за тварь такая? Что же за тварь?"
   - Я то спать пойду, - бормотал карлик, копошась возле стола (Дмитрий не мог толком рассмотреть и понять, что он там делает... похоже было, что подбирает что-то с пола... или наоборот, бросает на пол... в общем, совершенно непонятно). - Мне отдохнуть надо. А вы тут сидите, кушайте, пейте. Время у вас есть. До рассвета уж точно никто не побеспокоит.
   "До рассвета?" мысленно переспросил его Дмитрий. "А потом?"
   - А потом - утро будет. Утром то, может, и придёт кто. Так всегда бывает. Ночью, скажем, никого, а утром кто-нибудь да приходит. Тут, главное, к завтраку не опоздать. А то ведь и такое бывает, что гость голодным остаётся. Это уже никуда не годится. Гость - он сытым должен быть. Я вот всегда неловко себя чувствую, если гость голодный. Голод - это ведь...
   Карлик вдруг замолчал на мгновение и, повернувшись к Дмитрию и уставившись на него неподвижными кругами огромных свих зрачков, закончил:
   - Голод - это грех. Самый большой грех на свете. На этом и на всех прочих.
   "Ну я то безгрешен. Есть что-то совсем не хочется. Хотя чаю, пожалуй, выпью... Ну и что, что он остыл?"
   И ещё Дмитрий подумал, что интересно было бы этой ночью не спать, а просто прилечь на кровать и наблюдать. Смотреть за тем, что происходит в загадочной этой квартире, в которой, по словам карлика Игнатия, целых пятьсот комнат (из которых, правда, никак больше трёх разглядеть не удаётся).
   А что, если притвориться спящим? Только притвориться. Прикрыть глаза, оставив только узкие щёлки - и смотреть. Смотреть. Наблюдать.
   Ещё в детстве (давно, давно это было) слышал он, что всё самое интересное происходит тогда, когда мы спим.
   Мы закрываем глаза, и ночь, услышав размеренное сопение наше, открывает двери лунного своего дома, выпуская на короткую полночную прогулку странные, призрачные, причудливые создания, которые рассеются бесследно не только от самых слабых солнечных лучей, но даже и от мимолётного, едва брошенного на них взгляда.
   Ночь любит их. Эти слабые, прозрачные, тихо плывущие на землёй существа - любимые дети её. И если убить их любопытным и неурочным взглядом своим - как жестока может быть месть ночи!
   В детстве он знал - надо спать. Надо закрывать глаза. Опасно ночью держать их открытыми.
   Но теперь... Что тут опасно, что нет - кто знает? Кто может сказать, есть ли у ночи власть над этой квартирой? И есть ли тут вообще ночь?
   "Не буду спать".
   Надо только притвориться.
   Только прикрыть глаза.
   Надо только понять, откуда появился этот карлик.
   Откуда он возник. Как он пробрался сюда. И тогда, быть может...
   - Я окно оставлю, - предупредил его Игнатий. - Проветрить надо кухню. Воздух здесь... Душно. Дышать тяжело.
   Странно. С улицы потянуло прогретым, сухим, жарким воздухом. Словно и не март был (там, за окном), а середина июля.
   Дмитрий потянул воздух ноздрями (совеем по собачьи), надеясь (не слишком сильно, конечно) хотя бы по обрывкам залетевших запахов определить, с чего это вдруг так поменялось всё там, на улице.
   И послышался ему (или почудился только) тонкий, сладковатый, разбавленный ночным ветром аромат луговых цветов.
   "Бог ты мой" мелькнула у него шальная мысль. "А ведь форточка то открыта! А если закричать?"
   - А если,.. - прошептал, явно передразнивая его, Игнатий. - И не вздумайте! Налетят тогда... Не прогонишь потом...
   - Кто? - спросил его Дмитрий.
   - Узнаете, коли крикните, - загадочно ответил Игнатий. - Сами потом все щели закрывать будете. Да их потом не выгонишь... Нет, не выгонишь. Всю ночь уснуть не дадут.
   "Комары, что ли?" подумал Дмитрий и сам удивился тому, какие же глупые, странные и совершенно бессвязные мысли лезут ему в голову.
   Потом, подозрительно глянув на карлика, подумал другое:
   "Врёт, небось. Отговорить хочет. А если..."
   - Воля ваша, - просопел карлик. - А я вот пойду, постели подготовлю. Вам то в спальне, конечно. А я уж так, по походному. Я то на дежурстве здесь, мне особых то удобств не полагается. Да уж привычный, обойдусь. Вы заканчивайте, доедайте тут всё... Пойду я.
   "Воздух тёплый" Дмитрий отчего-то поверил карлику (видно, смутило его спокойствие и даже какое-то усталое равнодушие... и воздух, необычный, не тот, не тот...). "Там не улица! Там не город!"
   Дмитрий встал. Подошёл к окну.
   Всё тот же город, дома с бледно-медовыми окнами; всё тот же двор с потемневшим снегом и устало осевшими под затяжным весенним дождём сугробами; всё та же дорога у дома, сплошь заставленная припаркованными машинами, похожими на выброшенных вечерними, длинными, медленными волнами на берег-обочину разноцветных рыб с мокрыми, лоснящимися от воды, покатыми спинами.
   Всё то же. Всё то.
   "То" прошептал Дмитрий и протянул руку к форточке. "То. Там, снаружи. Только тепло как-то. Но, может, кажется всё это? Только кажется? А может..."
   У Дмитрия пересохло в горле от внезапно возникшей, такой простой, всё объясняющей догадки.
   "Может, он гипнотизёр? Может, он с самого начала был в квартире, следил за мной, ходил по пятам да прыскал в кулачок? Может, он просто внушил мне, что я не могу выйти из квартиры, не могу открыть дверь, не могу позвонить, не могу позвать на помощь? А на самом деле я просто собрал вещички, а потом под его гипнозом распсиховался, разбросал всё, орать начал... Или даже не орал, а просто думал, что ору, в дверь колочусь, замок разобрать пытаюсь. А на самом деле просто стоял на месте да мычал, как идиот последний. А потом спать лёг. А он вещички то собрал, да, хихикая, ждал, пока я проснусь. А теперь ещё и с форточкой этой дурачится. И меня дурачит. Может, он специально меня тут держит для чего то. А для чего? Поиздеваться? Развлечься?!"
   И злость, злость на гнусного этого карлика охватила Дмитрия.
   Нет тут ничего! Ни сфер, ни пространств каких-то разноцветных, ни волшебников, ни закрытых дверей.
   Только бред, сон, морок. Всё внутри, всё только внутри.
   "Да и карлика нет!" решил Дмитрий.
   Да, нет его!
   Нет!
   Это он только внушил ему, будто он карлик, летающий по воздуху. А на самом деле это мужик самого обычного роста и вида, и ходит он не в разноцветном сказочном костюме, а в потёртой синей пижаме с пятнами от чая на груди и в старых тренировочных штанах с пузырями на коленках, и летать он вовсе не умеет, а только притворяется да картинки всякие безумные в голове у него, Дмитрия, рисует, а зовут...
   "А зовут его Иван Семёныч" решил отчего-то Дмитрий. "И работает он ночным сторожем..."
   - Сторожем, - подтвердил карлик, и из соседней комнаты услышав мысли его. - И ещё завхозом, по вашему говоря...
   "Молчи!" крикнул самому себе Дмитрий.
   Он и мысли читать не умеет!
   "Это я сам. Сам ему всё подсказываю. Думаю, что думаю, а на самом деле и не думаю. То есть, думаю, но говорю... Да, вслух произношу. Я сам все свои мысли произношу вслух, а он, гад, всё слышит. И глумится, глумится, глумится!!"
   Дмитрий, встав на цыпочки, вытянул руку (занемевшую уже) и высунул наружу ладонь.
   Дьявольщина! Обман какой-то!
   И снаружи воздух был тёплый. И запах этот цветочный и самого окна, усилившись, стал тяжёлым, навязчивым, приторным.
   - Эй! - крикнул Дмитрий. - А я здесь!
   Тишина. Ни единого звука. Даже ветер стих и капли перестали стучать по карнизу.
   Ночь затихла, затаилась, словно прислушиваясь к его голосу.
   - Вызовите милицию!! - уже не сдерживаясь, заорал изо всех сил Дмитрий. - Я квартиру обворовал! Сейчас и другие пойду обворовывать!!!
   Тишина.
   - Суки! - продолжал кричать Дмитрий. - ****и!! Зовите милицию! Воруют! Меня поймали! Меня с карликом заперли! Его Игнатий зовут, он по воздуху летает! Мудаки! Пидоры глухие!! Помогите! Насилуют!
   Дмитрий замолк и прислушался.
   Тишина. Даже звуки проезжавший вдали машин и голоса прохожих не долетали теперь до окна.
   "Всё равно буду орать" решил Дмитрий. "Всю ночь. Пока не надоем. И уж тогда..."
   И вдруг темнота за окном взорвалась звенящими, резкими, бессвязными, рвущими душу воплями (словно крики его разбудили (быть может, и освободили от держащих их привязей и оков) неведомо где спрятавшихся безумцев, ответивших на безумный же его крик).
   - Что это? - ошарашено прошептал Дмитрий, отступая от окна и закрывая ладонями уши.
   Вопли, нарастая, слились вдруг в надсадный, и, казалось, взлетающий к самому небу, крик:
   - Ос-ге-е-е-е!!! Э-е-е-е!!!
   "Пресвятая матерь!" Дмитрий испуганно перекрестился. "Не могу... Не выдержу! Уши, уши мои!.. Да что же там?!"
   - Ладно, - услышал он за спиной усталый и совершенно спокойный голос Игнатия. - Закрывайте форточку, Дмитрий Петрович. Эти заразы теперь до утра не угомонятся. А то ещё и в окно полезут, коли увидят, что оно открыто. Дурной тут у вас мир, дурной... Закрывайте, иначе их не успокоишь.
   - Кого - их? - спросил Дмитрий, боязливо протянув руку и подталкивая форточку (едва коснувшись кончиками пальцев деревянной, набухшей от воды рамы).
   - Их? - Игнатий вздохнул. - Мармедонов. Вот ведь заразы горластые!
   "Марме..."
   Дмитрий (уже безо всякого удивления) увидел, как оконная ручка повернулась сама собой и прямоугольник форточки прижался, словно приклеился к раме, вновь наглухо запечатывая квартиру.
   Крик затих.
   И капли снова глухой дробью застучали по жестяному выступу карниза. И голоса, далёкие, приглушённые расстоянием и двойными стёклами голоса, простые, тысячу раз уже слышанные голоса поздних прохожих донеслись, долетели с улицы.
   Словно из другого мира.
   "Из другого. Другого?"
   - Всё-таки я... пожалуй... поем немного.
   - Хорошо, - согласился Игнатий.
   
   Дмитрий заснул поздно.
   Часа в три ночи.
   
   В ту ночь ему снился сон.
   Длинный, затянутый до безобразия, словно гриппозный кошмар, бессвязный, комканый, лоскутами рвущийся, умирающий и в кружении сплетающихся обрывков снова возрождающийся сон.
   Сон, пропитанный кислый запахом больной испарины. Склеенный липкой слюной, с уголка рта сползающей на подушку. Спутанный волосяными прядями. Пряхами-мойрами сплетённый, и под ножницами - разрыв, узел за узлом, тянется, тянется. Тянет, темнотою, по горло залитый - и единым движением, волна к горлу, волна на вдох.
   Не дышать. Там, внутри, рёбра так тесно сплетаются. Нет места для лишнего вдоха. Для сердца - и то нет.
   Снились ему гномы в чёрных остроконечных колпаках. Гномы с длинными, огненно-красными бородами. Сверкающими глазами-изумрудами (может, и вправду камни в глазницы им вставили?).
   Гномы летали по воздуху, проносились прямо у него над головой и бархатные чёрные, золотыми нитями расшитые туфли их едва не задевали его волосы.
   Наряды гномов (длиннополые, бесформенные - то ли плащи, то ли мантии), тёмно-синие, усыпанные белыми, вспыхивающими, переливающимися звёздами, широкими крыльями распластались по воздуху, сплетаясь друг с другом в томительно-долгом кружении.
   Гномы тянули к нему руки. Пальцы их, длинные, узловатые, словно судорогой скрюченные и изломанные, тряслись и дёргались непрестанно, царапая плотный, тяжёлый воздух.
   Они раскрывали рты, губы растягивались и дрожали, как будто они кричали что-то, но крик их не был слышен.
   И это молчание, эта тишина в тёмных кругах судорогой сведённых ртов была особенно страшной.
   Если бы хоть один звук, пусть такой же резкий и давящий, как и тот, что услышал он вечером на кухне, если бы хоть какая-то волна, какое-то движение воздуха дошло до него - не так колотилось бы сердце, и не таким бы тяжёлым было дыхание.
   И полёт этот, беззвучный и нескончаемый, тёмной воронкой тянул его за собой, затягивал, завораживал, болотной хваткой держал взгляд в самом центре очерченного звёздными плащами круга.
   "Я пойду за тобой" прошептал Дмитрий. "Только ответь. Я пойду за тобой".
   Он боялся этой тишины и боялся того, что она может закончиться, прерваться пока ещё неведомым ему, но таким же пугающим видением.
   Он уже знал, что в этой квартире, где четыреста девяносто семь невидимых ему комнат, не только за каждым углом, стеной, дверью, но и за каждым движением, шагом и даже звуком может таиться прорвавшаяся, пробравшаяся или просто пришедшая из потусторонних, подземных или надмирных пространств явь, которая в земном его сознании отразится лишающим разума, губительным видением.
   Не двигаться. Не говорить. Не дышать.
   Отчего-то именно теперь, этой ночью, в этом сне увидел он ту узкую, ненадёжную, над топкой бездной проложенную тропинку, гать из хлипких досочек, что может привести (если только выдержит шаги его) к спасению.
   Покой.
   Здесь нужны закрытые глаза. Можно глядеть только внутрь.
   Если только одна темнота, которая спасает. Та темнота, что внутри.
   "Мне не одолеть их".
   Не разоблачить их обман. Не разгадать их фокусы. Не пересчитать их.
   Слишком много. Слишком много комнат.
   Если только удастся закрыть глаза.
   
   Он проснулся поздно.
   День был солнечный. Лучи прошли сквозь тонкую щель между занавесками и пылинки серебрились в ярком полуденном свете.
   Дмитрий вздохнул и потёр виски.
   Посмотрел вверх, потом по сторонам.
   Сон исчез без следа. Впрочем, разве в какой-нибудь спальне найдётся обрывок чьего-нибудь ушедшего сна?
   Разве только на минуту после пробуждения задержится сон, зацепится краем за солнечную сеть - и скользнёт, отрываясь, и упадёт в глубины тёмной, ночной воды.
   "Но здесь же всё не так. Я думаю, что это сон. Но, может, здесь сон начинается тогда, когда открываешь глаза. А когда закрываешь..."
   Дмитрий и сам не мог понять, отчего такие мысли приходят ему в голову.
   Разум его, успокоенный долгой, привычной, кажущейся вечной и неизменной, такой понятной и измеряемой реальностью и неожиданно отключённый от повторяющихся (и повторяемостью своей гипнотизирующих) картинок земного бытия - вынужден был теперь сам рисовать картины иной, непривычной и непонятной жизни или дорисовывать привычные и хоть отчасти понятные фрагменты в тех картинах, что показывали ему загадочные владельцы захватившей его в плен квартиры.
   "Я могу понять. Не всё. Что-то. Например, понятен воздух. Им можно дышать. Понятна пища. Её можно есть. Понятен Игнатий. С можно разговаривать и даже думать, что разговариваешь и при этом всё равно разговаривать. Можно понять сон. Мне уже снились кошмары. Не такие, конечно. Попроще. Кусочек какого-нибудь чудища, что днём спит под кроватью, а ночью прогуляться и развеяться, припугнуть кого-нибудь. Лапа, мелькнувшая в воздухе. Хвост с кисточкой на кончике. Когти, царапающие простыню. Но такое... Да это карлик. Карлик! И вопли за окном. Я испугался. Просто испугался. Меня запутали и заморочили ****ские эти кошмары!"
   Дмитрий зевнул и откинул одеяло.
   "Всё, спокойно. Спокойно! Нечего тут..."
   Возможно, этот Игнатий и ночью внушал ему всякий бред. Да только и гипнотизёры не всесильны.
   "Он устанет. Выдохнется. Он сам захочет спать. Наверное, как раз теперь он спит и не держит меня за голову. Потому я так хорошо себя чувствую и мысли текут плавно, спокойно. Я думаю, а не разглядывая всяких уродов. Его власть надо мной ослабла. А то и... Вообще исчезла!"
   Его нет!
   "Дрыхнешь, скотина?!"
   Нет его!
   И тумана нет!
   Теперь всё не так. Не так, как было в прошлое пробуждение.
   Дмитрий бодро вскочил и быстро, пока ноги не остыли от тянущего по полу зябкого сквозняка, натянул носки и надел брюки.
   Ботинки, что изрядно натёрли ему ноги за вчерашний суматошный день, он задвинул подальше под кровать.
   Пол чистый. Пока можно и в носках походить.
   "А то и тапочки найду. Позаимствую у хозяев. Я же вор, в конце концов. Чего свою обувь занашивать?"
   И Дмитрий усмехнулся, приятно удивившись такой простой, привычной и здравой мысли, возникшей наконец в прояснившемся его сознании.
   "Вот так, ребята. Я во всяких переделках был. Я сам кому хочешь голову заморочу. Со мной так просто не совладать..."
   Он открыл дверь и вошёл в комнату.
   "...Я и сам таким засранцам сказки рассказывал... Ой! Ни *** себе!"
   В комнате, за накрытым к завтраку столом, сидели карлики и чинно, не спеша, в абсолютной тишине пили чай из расписных фарфоровых чашек.
   Их было трое. Вернее, двое карликов и одна карлица.
   По виду - явно родственники Игнатия.
   Горбатые, с низко, на самую грудь опущенными головами, в разноцветных нарядах и всё в тех же вязанных шапочках с пушистыми помпонами.
   У карликов мужеского пола бороды были ещё длинней, чем у Игнатия и свисали почти до самого пола (хоть сидели они на высоких стульях и ноги их сантиметров на сорок не доставали до пола).
   Карлица же (старушка с лицом маленьким, морщинистым, словно из серого, измятого в мелкую складку пергамента) была, как и подобает старушкам (пусть даже родом не из земного мира) без бороды, но зато с длинными, закрученными в колечки волосками, что росли у неё на остром, сплошь усеянном родинками подбородке.
   "Хороша компания" подумал Дмитрий, переводя дыхание. "Тоже, небось, гипнотизёры? Мысли читают, на кухне дежурят. Ну, ну..."
   - Доброго утречка, - сказал один из карликов, глянув мельком на Дмитрия.
   - Здравствуйте, - ответил Дмирий.
   Старушка покосилась на него и глаза у неё блеснули коротко и как-то недобро.
   - Какое утро? - проворчал второй карлик. - День уже, полвторого.
   - Ага, - согласилась старушка. - Уж ждём, когда проснётесь. Ждём, ждём...
   - Хлебать даже стесняемся, - проворчал первый карлик. - Чтобы не разбудить.
   - Я вот обожглась пару раз, - пожаловалась старушка и потянулась за чайником.
   - Не лезь, Феклиста! - строго сказал сидевший рядом с ней карлик и хлопнул её по руке. - Не твоя очередь!
   Старушка зашипела в ответ, но руку всё же убрала.
   "Идиоты" решил отчего-то Дмитрий и пошёл в туалет.
   Едва он повернулся спиной к карликам, как услышал звонкий шлепок.
   Старушка взвизгнула.
   - Это тебе в науку, - пробормотал кто-то из карликов. - Взяли в приличный дом - так и веди себя...
   Окончания фразы Дмитрий не расслышал.
   "Эти попроще будут" подумал он.
   В туалете было светло и покойно. Встреча с новыми обитателями квартиры ничуть не испортила ему настроение и всё те же мысли, лёгкие, светлые, чистые быстрыми утренними птицами проносились у него в голове (жаль только, что поймать хоть одну из них и чуть неспешней обдумать не было никакой возможности).
   "А если, к примеру, мне скандал какой учудить... посуду там разбить или обхамить кого... выгонят тогда?.. а если нет?.. а что будет... снаружи то там не так просто всё, не так просто... чего это они меняются всё время: то Игнатий этот, то вот новые теперь... а сколько всего их?.. а давай я их про гномов спрошу..."
   Вода забурлила, запенилась, сливаясь в унитаз.
   "Да они, пожалуй, и сами гномы!"
   Дмитрий улыбнулся, довольный собственным остроумием.
   Во время умывания он время от времени смотрел в зеркало и показывал себе язык.
   "Гномы! Уродцы!"
   Он захихикал и ткнул в своё отражение пальцем, угодив прямо в глаз.
   "Во тебе! Это чтобы не смотрел на них, не смотрел!"
   - Твари! - зашипел Дмитрий и неожиданно сорвался, затрясся в накатившем волною неудержимом, отрывистом смехе.
   - Запутали?! - Дмитрий не выговаривал, а выплёвывал слова вперемешку со стекающей с подбородка мыльной пеной. - Одолели, засранцы?! Не в жисть! Ни за что! Не...
   Смех нарастал, всё сильнее схватывая спазмами его грудь.
   И на резком выдохе, всхлипнул, Дмитрий затих. Покачнулся, схватившись за край раковины.
   "Боже ж ты мой!" подумал он. "Это что-то не то. Чего я смеюсь то? Что тут смешного?"
   Они не ушли. Бред не закончился с пробуждением. Ему так и не удалось вырваться из-под их власти.
   Так почему так радостно на душе?
   "Кого это - "их"? Чьей власти?"
   Он не мог ответить на этот вопрос. Каждый шаг уводил его в глубины этой бесконечной квартиры. Каждый шаг всё дальше уводил его от выхода.
   Ни один его вопрос не оставался без ответа. Ответы были повсюду.
   Но он или не видел их, или, увидев, не мог понять.
   "Кто знает, какого размера здесь комнаты?"
   Быть может, он и одной то комнаты пока не видел? Быть может, он вообще не в состоянии хоть что-то здесь увидеть.
   "Почему мне так легко, спокойно и радостно? Откуда пришла эта тревожная, больная свобода? Кто подарил её мне и с какой целью?"
   Здесь нельзя спрятаться даже во сне. Каждый его сон будет новой комнатой в этой квартире.
   Он заблудится. Быть может, уже заблудился.
   Дмитрий отдышался и, сорвав с вешалки полотенце, приложил его к лицу.
   Ткань показалась ему очень тёплой, даже горячей, словно полотенце подогрели, подгадав время его утреннего туалета.
   "Странно..."
   Как будто какой-то узор проступал сквозь махровые нити.
   Он развернул полотенце и , рассмотрев его, увидел, что на красном фоне плотными стежками белой шёлковой нити было вышито:
   МОЁ ТЕЛО - МОЁ СПАСЕНИЕ. БОГИ ВСЕГДА ЧИСТЫ.
   "Глупость" подумал Дмитрий и швырнул полотенце на пол.
   И с наслаждением вытер о него ноги.
   "Чисты, говорите? Боги?! Нечего мне всякую белиберду подбрасывать! Нечего! Меня на такое не купишь! Не купишь! Нет!"
   Он понял, кому принадлежал его смех.
   "Может, я теперь бог? Я же чистый. Даже ноги вытер".
   Эта мысль так же показалась ему забавной, но смеяться он уже не стал.
   "Дудки!"
   Дмитрий вернулся в комнату и, оглядев карликов (взгляд он постарался сделать максимально наглым, презрительным и высокомерным), присел к столу.
   - Ну что, карлы недоразвитые, угощать будете? - спросил Дмитрий тоном хозяина, недовольно своими нерасторопными слугами. - Что чаем то всё время поите? Водочки жалко небось? Могли бы, кстати, и котлет пожарить.
   Карлики переглянулись, спрыгнули со стульев и, словно отрепетировав встречу заранее, дружно склонились в поклоне.
   - Разрешите представиться? - почтительно прошептал один из них.
   - Валяй, - милостиво согласился Дмитрий.
   - Твои повелители и хозяева твоей судьбы, - всё так же почтительно продолжал карлик. - Я - Иеремий.
   Карлик, не разгибаясь, совал с головы шапочку и, махнув ею пару раз, снова надел.
   - А это...
   Он показал на стоявшего рядом боязливо моргавшего уродца.
   - Владыка твоей жизни Мефодий.
   Мефодий проделал со своей шапочкой те же манипуляции.
   - А она, тварь недостойная...
   Старушка свою шапочку снимать не стала, но, подпрыгнув, изобразила что-то вроде книксена.
   - Феклиста, мама твоя...
   - Очень приятно, - начал было Дмитрий, но поперхнувшись, осёкся и грозно зарычал:
   - Какие владыки?! Какая, на хрен, мама? Травы, что ли, в чай намешали?! Или обкурились до опупения?! Ты чего несёшь то?!!
   Карлики распрямили спины и, взявшись за руки, поклонились, едва не стукнувшись лбами об пол.
   Потом так же дружно (нет, репетировали, не иначе!) запрыгнули обратно на стулья.
   И снова потянулись к блюдцам и чашкам.
   - Нет, я не понял! - продолжал упорствовать в гневе Дмитрий. - Не понял! Я вам тут кто?
   - Тварь, - просто и коротко ответил Иеремий и с хрустом откусил кусочек сахара. - Люблю вприкуску...
   - А по морде? - предложил Дмитрий.
   - Горячее в обед подадут, - заметил как бы между прочим Мефодий. - Раньше не получится. Горячее остыть должно. Ему так положено.
   - Мудаки! - заявил Дмитрий и затих в тягостном раздумье.
   "Кланяются и наглеют. Точно обкуренные... Или загипнотизированные?"
   И Дмитрий уже не грозно, а лукаво глянул на троицу.
   - А Игнатий где, отцы святые и матушка? - с издёвкой спросил он карликов. - Куда Игнатия подевали, повелители мои ****утые?
   Иеремий пожал плечами.
   - Он нам не докладывается. Мы ему не ровня. Рылом не вышли.
   - Это потому что вы козлы, - злорадно заявил Дмитрий. - Козлы вы, владыки небесные!
   - Может, и так, - согласился Мефодий. - А тебе то что?
   Дмитрий вздохнул, потёр лоб и, словно решив что-то окончательно и бесповоротно, махнул рукой.
   "Их не прошибёшь. Эти любого психа переплюнут. Ну их, нечего с ними говорить".
   Есть не хотелось. Так странно начавшийся, совершенно беспутный и бестолковый этот разговор совершенно отбил аппетит.
   И было очень, очень обидно слышать такие наглые (или даже высокомерные) слова от этих уродцев.
   "Да что они возомнили?!"
   Обида переросла в раздражение.
   "Да что, я с гадами этими церемониться буду? Если я и впрямь выйти захочу - неужто они меня удержат? Ни за что! Одной левой их!.."
   На миг представилась ему сцена невероятная, но вместе с тем уморительная: он, рыча и размахивая кулаками, прокладывает себе путь к входной двери, а карлики (растрёпанные, непременно растрёпанные и потерявшие в пылу борьбы свои вязаные шапочки - именно так ему это представлялось) с писком, хрипом и проклятия пытаются преградить ему путь, кусаются, бьют его в живот туго сжатыми кулачками, пытаются, подпрыгнув, повиснуть у него на руках.
   А он идёт, медленно, но неуклонно продвигаясь...
   Дмитрий не выдержал и фыркнул, едва успев прикрыть рот ладонью (так развеселила его дурацкая это сценка, мелькнувшая на минуту в его сознании).
   "Э, нет" прервал он свои фантазии и снова было расходящийся смех. "Я то знаю, отчего смешки эти появляются и почему глупость такая мне в голову лезет. Это только кажется, будто я смеюсь. А на самом то деле, если хорошенько разобраться, это вы, друзья ситные, мне чушь всякую в голову запихиваете, да сами и смеётесь. А получается, будто я смеюсь. А вы тут только чай, вроде как, пьёте. Нет, ребята, нет! Вчера мне Игнатий ваш мозги вконец запластилинил, а теперь вы вот взялись? Не выйдет. Есть не хочу - и не буду. Может, вы в чай чего мешаете? Наркоту, например. Или таблетки. И ведь есть вашим фокусам объяснение, есть! Не просто так ведь вы меня тут держите".
   Дмитрий, нарочито грозно сдвинув брови, посмотрел на Иеремия и спросил его:
   - Ты тут старший?
   - Нет, - коротко ответил Иеремий и, зажав зубами ржаной сухарик, с хрустом перекусил его.
   Дмитрий подождал немного, но, как видно, в отличие от Игнатия этот карлик особой разговорчивостью не отличался и развёрнутых ответов явно избегал.
   - Ты не увиливай! - прикрикнул на него Дмитрий и стукнул пальцем по краю стола. - Кто тут начальник у вас? Отвечай!
   - Господин Клоциус, - так же коротко и просто ответил Иеремий и уголком скатерти вытер бороду от осыпавшихся крошек.
   "Вот как" удивился Дмитрий. "Второй раз это имя слышу. Игнатий вчера тоже что-то про этого господина говорил. Дескать, как захочу, так встречусь... Интересно, а что надо, чтобы захотеть? Это как-то показать надо или объяснить? Ведь если встретиться с этим Кло... как там его? Клопиусом? Клоц... В общем, если с ним встретиться, то, пожалуй, хоть что-то разъясниться. Надо думать, без его ведома меня бы тут не держали. Значит, и на воля только он меня отпустит. Точно, Игнатий на это намекал! Дескать, я сам себя держу... Точно, сам себя! Надо о встрече просить. Чего ж я раньше не попросил? Вчера ж ещё мог, балда! Игнатий по положению тут явно выше этих стручков наглых, он бы быстро всё организовал".
   Дмитрий и сам не мог толком объяснить себе, отчего он решил, будто Игнатий и в самом деле по положению своему выше этих карликов (по виду то он ничем от них не отличался, а слова Иеремии ничего не доказывали... да и что он сказал? "не ровня"... ерунда это всё, если разобраться, но хоть Игнатия они знают, стало быть, одна это компания, одна... хоть в этом есть определённость!).
   - Так, - словно подводя итог разговору, решительно сказал Дмитрий и встал из-за стола. - Понятно. Всё с вами понятно.
   - Это хорошо, - заметил Мефодий.
   - Молчать! - крикнул Дмитрий. - Не перебивать меня! С вами я вообще разговаривать не буду! Уяснили?
   Карлики мужеского пола на крик его не обратили ни малейшего внимания, но Феклиста (Дмитрий с тайной радостью отметил это обстоятельство) ужасно испугалась, ойкнула и, скатившись со стула, залезла под стол, потянув вниз скатерть и едва не сбросив свою чашку на пол (её, уже на самом краю, успел перехватить Иеремий и, укоризненно покачав головой, передвинул на середину стола).
   - Требую встречи с господином Клоциусом! - торжественным тоном провозгласил Дмитрий.
   В глубине души он надеялся, что после этих слов карлик побегут куда-то, размахивая руками и причитая, засуетятся, занервничают. А там и откроется в какой-нибудь трёхсотой или четырёхсотой комнате дверь и появится...
   Ничего подобного!
   Карлики преспокойно продолжали сидеть и даже взглянули на Дмитрия.
   - Вот вы как страшим то подчиняетесь, - язвительно прошипел Дмитрий. - Их просят встречу устроить, по важному делу, между прочим, а они...
   Еле слышно скрипнула дверь у него за спиной. Дмитрий обернулся и увидел Игнатия.
   Игнатий обошёл стол, остановился и, подняв голову, с доброй и сострадательной улыбкой посмотрел на Дмитрия.
   Потом так же молча повернулся, вздохнул и, шаркая по полу расписными бархатными туфлями, вышел из комнаты.
   - Пока не получится, - подал голос Иеремий.
   - Не получится, - согласился Мефодий.
   - Как это? - удивился Дмитрий. - Как не получится?! Занят он, что ли?
   - Нет, отчего же, - возразил Иеремий. - Свободен. И готов принять. Ждёт, можно сказать, с нетерпением.
   - Так какого хре!.. - начал было Дмитрий.
   - Да вы вот не хотите, - пресёк его возмущённый возглас Иеремий.
   - Ни малейшего желания, - согласился Мефодий.
   - Чушь! - заявил Дмитрий. - Чепуха! Я же сам о встрече просил. Только что просил! Забыли? Память отшибло?!
   - Это только кажется, - сказал Иеремий. - Так бывает. Кажется, что хочешь с кем-то встретиться, а на самом деле и не хочешь. Как то внушил самому себе, что есть желание, а на самом то деле этого желания нет. Есть только желание, чтобы это желание появилось. Но этого мало.
   - Совершенно недостаточно, - подтвердил Мефодий и развёл руками (дескать, извини, но этого совсем, совсем недостаточно... мало этого, в общем).
   "Нет, определённо им по морде пора дать!" всё с тем же прежним раздражением, но уже как-то устало подумал Дмитрий. "Иначе ничего не выйдет. Иак и будут вечно чушь всякую нести..."
   Он заметил, что от слова "вечно" стало не по себе и холодная игла коротко кольнула сердце.
   "Уроды..."
   - Вот к примеру, вы,.. - начал было Иеремий.
   - Ты это, - прервал его Дмитрий, - ту уж определись. А то сначала на "ты" и хамишь ещё, теперь вот на "вы" перешёл... Ты мне господин или кто?
   Дмитрий немного успокоился и голос его зазвучал саркастически, с прежними нотками лёгкого издевательства.
   - А если господин, чего выкаешь? Ты уж тыкай, повелитель.
   - Это мне решать, - торжественно заявил Иеремий.
   "Всё, тебе первому ****юлей навешаю!" решил Дмитрий.
   - Вот вы, поди, господина Клоциуса и не знаете?
   И Иеремий посмотрел на Дмитрия лукаво и насмешливо.
   Дмитрий промолчал.
   "Нечего с ними откровенничать".
   - Не знаете, - ответил за него Иеремий. - Не знаете, кто он такой. Не знаете, что ему нужно. Даже не знаете, что вам нужно от него и для чего вам с ним встречаться. А встретиться, прошу заметить, хотите. То есть, вроде как хотите. Потому что вам так кажется. А на самом деле, полагаю, вовсе и не хотите. Скорее всего, вы боитесь этой встречи. Избегаете её. А нас пытаетесь убедить, будто стремитесь к ней. Нехорошо, Дмитрий Петрович, стариков обманывать. Нехорошо! И господин Клоциус может обидеться. Он не любит неискренних людей.
   "Да срать на него!" решил Дмитрий, но от следующей мысли минутное это беспечное спокойствие вмиг улетучилось.
   "Блин, они же знают, как меня зовут! Я то точно им не представлялся. И отчество знают... А, ну да, его же Игнатий знает. Он им, наверное, и сказал. Стоп, нет! Они же говорят, что его не видели. Хотя, может только сегодня не видели, а вчера видели? Или просто врут? А если..."
   Дмитрий отступил к стене, словно старался быть теперь подальше от карликов.
   "...Если и они мысли читают? В голове копаются? Во ведь навязались, сволочи!"
   - Клоциус... А мне Игнатий говорил,.. - пробормотал Дмитрий. - Может, вы не знаете? Мне Игнатий точно говорил, что, дескать, стоит попросить только... Где он?!
   И Дмитрий, метнувшись, выскочил в коридор. Потом на кухню. Осмотрел комнаты (оставшиеся две, других он так и не заметил). Заглянул в ванную и туалет.
   Везде было пусто. Игнатий снова исчез, исчез бес следа.
   "Вот они как мгновенно то пропадают" растерянно подумал Дмитрий.
   Кровь прилила к вискам, в голове зашумело. Мысли стали похожи на маленькие цветные шарики, прыгающие беспокойно и лопающиеся во взбаламученном бульоне.
   Внезапно возникшее пёстрое мельтешение их совершенно сбивало с толку, так что и взгляд у Дмитрия стал вдруг бессмысленным, прыгающим и мутным.
   "Нет... нет его... а был... только что... они и там... он..."
   - Где?! - закричал Дмитрий и ударил кулаком в стену.
   Слышно было, как Феклиста, так и не покинувшая своё убежище под столом, взвизгнула и заскребла ногтями по полу.
   - Потеряли кого? - сочувственно осведомился Иеремий.
   - Потерял, - подтвердил Мефодий. - Как пить дать, потерял.
   Дмитрий вернулся в комнату и, тяжело дыша, опустился на пол, прислонившись спиной к шкафу.
   - Не пойму, - прошептал он. - Как вы это делаете? Где эти комнаты ваши, в которых вы прячетесь?
   - Кто прячется? - удивлённо спросил Иеремий.
   - Мы, - объяснил ему Мефодий.
   - А мы прячемся? - Иеремий пожал плечами. - Совсем плохо, бедняге...
   - Уж вы так судьбой моей распоряжаетесь! - зло бросил ему Дмитрий.
   И снова ударил кулаком по стене.
   - Где Игнатий ваш? Куда подевался?
   - С утра же не было, - спокойно заметил Иеремий. - Мы же говорили - он нам...
   - Не врать! - закричал Дмитрий. - С ума меня свести хотите? Я давно заметил, вчера ещё...
   - Вчера - не давно, - осторожно заметил Мефодий, косясь испуганно в сторону Дмитрия.
   - ...Вы меня специально путаете!
   Дмитрий вскочил и быстро, широкими шагами, подошёл к столу.
   Рот его был растянут и перекошен, губы блестели от брызнувшей на выкрике слюну. Глаза побелели и стали неживыми, словно готовые треснуть и разлететься колкими обломками шарики белёсого гипса.
   - Сука!
   Дмитрий схватил Иеремия ("болтаешь всё время?! доболтался, гад!") за плечи и резко встряхнул его, словно собираясь рывком подбросить вверх, под самый потолок.
   - Где?!
   - Кто? - всё тем же спокойным голосом осведомился Иеремий.
   - Игнатий! Он только что здесь был. На меня смотрел! Смотрел! А потом ушёл... Почему ушёл?!
   - Так ведь не было его здесь, - ответил Иеремий.
   - Ой, да поналетели тута злые разбойники! - затянула из-под стола Феклиста.
   - Молчать!
   "Что же это со мной?" подумал Дмитрий. "Что? Точно, безумный стал... То сижу спокойно, то бегать начинаю... Смеюсь, кричу. Скоро плакать начну..."
   - А ты поплачь, - медленно, с какой-то непонятной, но явной угрозой сказал Иеремий.
   И глаза его, до того бесцветные, безжизненные, словно вырезанные из мутной, песком потёртой слюды, вспыхнули багровыми, с кровавым отсветом, огоньками.
   - Поплачь...
   В голосе его не было ни прежнего невозмутимого спокойствия, ни скрытой иронии, ни выводящей из себя назидательности.
   Было... Торжество! Восторг от быстрой, легко одержанной победы. Тщательно скрываемая, но всё-таки прорвавшаяся, выдавшая себя радость.
   Он смотрел на Дмитрия с дерзким веселием охотника, загнавшего добычу в ловушку. И губы карлика, подрагивая, тянулись в ядовитой, ехидной усмешке.
   - Что? - испуганно переспросил Дмитрий и одёрнул руки (на миг ему показалось, что Иеремий, по крысиному ощерив рот, вцепится ему в палец и сдавит его, перекусывая, острыми своими зубами... нет, зубов он видел, но был почему-то был уверен, что они острые, непременно острые и прочные, словно сталь...).
   - Что такое?! Чего... чего лыбишься то?
   - Поплачь, - повторил Иеремий и показал Дмитрию язык (тонкий и чёрный, словно у гадюки, разве что не раздвоенный на конце... да мог бы быть и раздвоенным, едва ли бы Дмитрий тому удивился, разве что испугался бы ещё сильнее).
   - Поплачь.
   - Что ты заладил? Что?!
   Дмитрий уже не с раздражением, а с испугом смотрел на карликов.
   - Жизнь, она ведь,.. - Мефодий вздохнул и, взяв нож, начал медленно, размеренными движениями, намазывать масло на хлеб. - Она ведь штука такая. То смеёшься, то плачешь. А жизнь то - она проходит. Так вот, за смехом да плачами. Вот, вроде и вещи какие-то удивительные происходят. Интересные даже. Мир странным становится. Меняется вроде... Или не меняется вовсе? Может, и не меняется. Вроде замечаешь того, чего раньше не замечал. Скажем, приходит кто-то, а потом выясняется, что никто и не приходил. Ищешь, а искать и нечего. А ты это заметил. А что заметил? Ничего. Потому что ничего и не было. И всё плачешь. Или злишься. Всё вокруг тебя новое, странное такое... А смысл в том какой? Может, и никакого? Так, посмеяться немного. Да поплакать. А то ведь как без этого? Никак.
   Он протянул бутерброд Дмитрию.
   - Скушай, раб несчастный.
   А потом голосом заботливым и тихим спросил:
   - Тебя за что из института выгнали?
   - Чего? Я то... Меня...
   - За воровство! - донёсся из-под стола радостный возглас Феклисты. - Беспутный сынок то у меня!
   Разоблачение это совершенно добило Дмитрия. Он не знал, что ответить (да и что мог сказать он неожиданно усыновившей его и явно безумной старухе, которая, тем не менее, была так хорошо осведомлена о его путаной и нечистой жизни) и только смотрел растеряно на глумящихся над ним карликов.
   - Вещи у сокурсников воровал, - продолжала разоблачать его Феклиста. - К декану в сейф залез... Сор вот не хотели из избы выносить... Отчислили потихоньку. Повезло сыночку моему! Повезло! А то сидеть бы, сидеть бы в узилище. Уж как я рада за него, как рада! Ведь выпутался, кормилец, выпутался. Да к мамке то и пришёл. Проведать, стало быть. Вот ведь у меня сыночек какой!
   "Мою маму..."
   Губы у Дмитрия побелели от страха и волнения.
   - Мою маму, - тихо сказал он, - зовут Антонина Петровна. Она под Москвой... недалеко от Москвы... в Подольске. Она живёт там. Я на прошлой неделе у неё был. И не смей...
   - Не скушал бутерброд то, - заметил Мефодий и, вздохнув, положил хлеб на стол. - Всё тебе чудится что-то. Всё кажется.
   - Мама - не кажется, - тихо, но твёрдо сказал Дмитрий. - Не кажется... Не та, что под столом сидит. Не эта...
   - А ещё врал всё время, - добавила Феклиста.
   - Сука! - крикнул Дмитрий, сдёргивая рывком скатерть.
   Тарелки, чашки, ваза с конфетами, серебристый поднос - всё, смешавшись звоном и дребезгом, полетело вниз, усыпая пол осколками и пёстрой мешаниной так неожиданного прерванного чаепития.
   - Я знаю...
   Феклиста, всхлипнув, выбралась из-под стола и на четвереньках поползла к шкафу. Схватившись за приоткрывшуюся дверцу, попыталась встать.
   Да не смогла, и так замерла, полусогнутой, жалкой, всхлипывающей.
   - Ирод, - прошипела она. - Мамку тоже обманывал. Говорил, что стипендию получает, а сам не получал. Кофту вот купил... Дескать, теперь у него повышенная стипендия. Как у отличника. Батя то спился, денег домой, почитай, года три не носит. На, дескать, мама, тебе кофту... Давно ли было? А? Почитай, месяца два прошло. А вроде как вчера...
   - Я знаю точно, - сказал Дмитрий, - ты - не мама. Вы - не люди. Мрази вы!
   - Это вот,.. - хотел было возразить Иеремий.
   - Мрази! Вы чего тут сидите? Я знаю, что вы тут делаете! Знаю! Раскусил я вас, уродцы недоделанные. Я сразу заподозрил, да только сам догадке этой верить не хотел. Больно страшно было... Страшно было признать. Всё смешками отделываетесь. Насмехаетесь. А я понял! Всё понял!
   - Что понял? - настороженно спросил Мефодий.
   - Пауки вы! - заявил Дмитрий. - И не квартира это - паутина. Вы - пауки, которые людьми прикинулись. Заманили, затянули... Я вот бьюсь теперь в паутине вашей. Слабею. А вырваться не могу. А вы сидите тут, чаёк пьёте. Ждёте, пока я совсем ослабею. А потом? Потом что?
   - Кто тебя сюда заманивал? - голос у Иеремия стал вдруг наглым и появился в нём тон высокомерно-повелительный, словно и впрямь вспомнил Иеремий о том, что он - повелитель судьбы и владыка жизни беспомощного своего гостя, а не согбенный, немощный карлик в шутовском наряде. - Кто затягивал? Очнись, тупица!
   - Что?! - отбросив в сторону скатерть, Дмитрий сжал кулаки и подошёл к Иеремию.
   - Изжарю, - прошипел Иеремий, в ярости брызнув слюной себе на бороду. - Заживо! На медленном огне! Назад, тварь!
   - Его потушить лучше, - зажмурившись в гастрономическом блаженстве, протянул Мефодий.
   И, оценивающе оглядев Дмитрия, повторил:
   - Потушить! На всё том же медленном огне. И немножко соуса. И воды чуть-чуть. Так, чтобы только покрыть слегка. А господин Клоциус...
   Иеремий, развернувшись, влепил Мефодию пощёчину.
   - Заткнись!
   От хлёсткого звука Дмитрий замер. Остановился, словно наткнувшись на неожиданно появившуюся перед ним невидимую, но непреодолимую преграду.
   - Может, сразу разденешься да на поднос залезешь? - издевательски спросил его Иеремий. - Ты форточку вчера на кухне открывал?
   Дмитрий молчал.
   - Открывал, - ответил за него Иеремий. - Голоса, крики - слышал?
   Дмитрий молчал.
   - Слышал.
   - Мармедоны! - торжественно провозгласил Мефодий, подняв вверх руку и указав пальцем на потолок. - Голодные!
   - Голодные, - согласился Иеремий. - А почему?
   Дмитрий молчал.
   - Потому, - продолжил Иеремий, - что они там. Снаружи. А мы здесь. Внутри. Потому им ничего не достаётся. Ни кусочка! Вот они и воют от голода. Годами, веками. Тысячелетиями! Идти хочешь, раб неразумный? Уйти? Вырваться? А куда? Идти-то тебе некуда. Думаешь, там, вне квартиры - у тебя кто-нибудь есть? Хоть один родственник, хоть один друг, хоть кто-то, помнящий о тебе? Нет! Нет никого! Только голодные и безжалостные твари. Они равнодушны к твоей душе, к твоим чувствам, всему тому, что наполняет тебя изнутри. Им нужна только твоя оболочка. Они сожрут её! Сожрут - и следа не останется. Даже следы твои изгрызут. Даже тень твою обглодают. Здесь твоё спасение! Здесь твой дом!
   - И люди тут хорошие, - добавил Мефодий. - Добрые...
   - Мы - твоя семья! - торжественно закончил Иеремий. - Это твой дом!
   "Охренел" подумал Дмитрий. "Бред, бред и... снова бред. С ними бесполезно..."
   - Да что же вы хотите от меня? - едва не застонав от накатившего отчаяния, спросил он. - Освободиться я от вас и так не могу. Сбежать не могу. Сопротивляться устал. Чушь вашу слушать - сил нет. Кто вы?
   Карлики не ответили ему. Лица их оставались недвижными, застывшими, словно маски серого, в глубоких бороздках гипса.
   Даже Феклиста затихла, перестала всхлипывать и причитать.
   Они ждали чего-то. Ждали.
   "Они хотят услышать мой ответ" догадался Дмитрий. "Я должен понять... Или не должен?"
   Он почувствовал, что устал. Устал смертельно, до полного, абсолютного безразличия к собственной участи. До нежелания думать. Ощущать что-либо. Ходить. Разговаривать. Пытаться хоть что-то понять. Дышать...
   "Дышать? Не слишком ли?"
   И махнул рукой. Нет, увидел внутренним, мысленным взором - безнадёжный взмах ослабевшей, вялой, безжизненной руки.
   Сломленной веткой ветер взмахнул.
   Безнадёжно.
   "Да ну их..."
   - Всё, пойду от вас подале...
   - Куда? - осведомился Иеремий.
   - Да так, - неопределённо ответил Дмитрий. - Так... А хоть бы опять в спальню... Там тоже вот, гномы какие-то... Летали надо мной, всю ночь летали... Сон какой-то или, может, и наяву это было... Не могу я с вами больше. Делайте что хотите... Не могу.
   
   Он не закрывал дверь в спальню.
   Она сама с лёгким скрипом закрылась у него за спиной. То ли от сквозняка, то ли слегка подтолкнул её кто-то из незримых обитателей бесконечной этой квартиры.
   Дмитрий успел услышать обрывок фразы, долетевший из комнаты:
   "Гномы, говорит... Ишь, прознали уже... Налетели, стервятники, на свеженькое... Обжоры... Красный куб... и в наше пространство лезут, дармоеды..."
   "Надо же" подумал Дмитрий. "Они не только при мне чушь какую-то несут. Они и друг другу сказки рассказывают... Только зачем? Или всё-таки... На самом деле здесь бывают гости? Гости..."
   Он не лёг. Упал на кровать.
   И понял, что встать теперь сможет разве что один или два раза. Не больше.
   На большее просто не хватит сил.
   И ещё, всё с тем же непреходящим, не отпускающим душу безразличием понял, что не сможет, ни при каких обстоятельствах не сможет съесть ни кусочка (даже самого малого) из той пищи, что предлагают ему уже второй день подряд карлики.
   Он ведь и сейчас, и за ужином так ничего и не съел.
   "А они понимают, знают, что мне их пища не подходит. Но предлагают почему-то... Издеваются, гады".
   И повторил, засыпая:
   "Гады!"
   Заснул.
   Во сне он был маленьким и робким.
   Прятал руки за спину. Слюною пускал пузыри. Они лопались и брызги летели на подбородок.
   В темноте его сна кто-то прятался и дразнил его, больно дёргая за уши.
   Кто-то из жителей здешних мест.
   Холодными, влажными, цепкими пальцами.
   Отбегал, приближался. Будто прицелившись, выбрав момент - вцеплялся в мочку уха, резко тянул на себя. И тут же отпускал.
   И бежал прочь. И снова подходил, подбирался ближе, ближе...
   А потом затих, затаился.
   Как будто испугался, что поймают, схватят его за руку и тогда...
   "Вот бы света немного" подумал Дмитрий. "Мне бы увидеть тебя. Хоть на миг. Тебя или тень твою".
   Шаги дробным стуком, частым. Прочь.
   Он сбежал. Испугался.
   "И ты мысли читать умеешь?"
   Дмитрий улыбнулся. И показал язык.
   "Боишься?"
   Где-то далеко, в самом дальнем уголке его сна кто-то (быть может, всё тот же незримый, тайком пробравшийся в его сон обитатель квартиры) вздохнул тяжело (или, быть может, застонал?), заворочался, по-хозяйски устраиваясь в его сне, и забормотал что-то невнятное, так что и разобрать ничего было нельзя.
   "Вот ведь наглость!" с досадой подумал Дмитрий. "Ко мне в сон залез, меня же за уши оттаскал, а теперь где-то здесь и спать устроился! Зараза! Ничего, я вот проснусь - тебя найду. Найду..."
   И наугад погрозил в темноту пальцем.
   
   - Вставай!
   Ночь ещё не успела пройти; затянулась, задержалась, зацепилась сумеречно-серым краем за крыши домов; длинными пальцами тяжёлых предрассветных туч заскользила, срываясь, по изморозно-влажным их изломам.
   Катилась, скатывалась, падала в белую пропасть подступавшего дня.
   Прилипнув к окнам, каплями чертила узоры, словно силилась напоследок если не сказать, не крикнуть - так хотя бы написать что-то очень, очень важное, что так и не успела сказать в отведённую ей для жизни пору.
   И видно, и ей не хватило времени, чтобы...
   - Вставай же ты!
   Кто-то тряс Дмитрия за плечо, грубо и настойчиво.
   Существо, прикорнувшее было в его сне, вскинулось испуганно, заверещало истошно спросонья - и убежало прочь, от греха подальше.
   - Да что там? - замычал Дмитрий, отмахиваясь от этого назойливого кошмара.
   Кошмар отступил и, вздохнув, представился:
   - Дима, я это. Иеремий.
   - Господи, - вздохнул Дмитрий, приподнимая голову.
   Он протёр глаза и в сумраке комнаты и впрямь разглядел неясную, словно туманом подёрнутую фигуру.
   И впрямь это был Иеремий.
   - Что ж ты навязался то на мою голову, - проворчал Дмитрий.
   Что-то странное было в облике карлика.
   Шапочка куда-то исчезла и густые седые волосы были всклокочены так, что стояли едва ли не дыбом.
   Одет Иеремий был в чёрный шёлковый халат. Длинный, совсем не по низкому его росту. Распахнутые полы халаты тёмными крыльями разлетались в стороны и потому временами похож был Иеремий на встревоженную, суматошно прыгающую птицу с широко разбросанными, вороньим блеском отсверкивающими крыльями.
   - Вставай, - задыхаясь, словно от волнения или быстрого бега, сказал Иеремий. - Хватит спать-то. Горе у нас!
   - Чего? - Дмитрий вскочил и, прыгая по холодному полу, кинулся к двери. - Что там? В квартире что-то?
   - Э! - и Иеремий махнул рукой. - Осиротел ты, Дима.
   Дмитрий замер, пытаясь осознать услышанное.
   - Как это? - спросил, наконец, он. - От мамы новости? Или... отец?
   - Да с отцом-то в порядке всё...
   Иеремий вытер скатившуюся по щеке слезу.
   - Мамка твоя померла.
   - Как?!
   Дмитрий, поражённый этой страшной вестью, качнулся и схватился за дверной косяк.
   - Как?! Как узнали? Откуда? Да что ты несёшь, гад! Откуда тебе про маму мою знать?!
   - А чего не знать? - искренне удивился Иеремий. - Я её давно знаю. Почитай, лет двести...
   "Что несёт?" лихорадочно думал Дмитрий. "Что он опять несёт?! Зачем он пришёл? Чёрт, он же опять врёт! Врёт! Они, видно, с другого краю заходят..."
   - Говори же! - прикрикнул он на затихшего было Иеремия.
   - Феклиста,.. - Иеремий махнул рукой в сторону гостиной. - Матушка твоя горемычная... Померла!
   И карлик горько заплакал.
   - Слава тебе господи! - и Дмитрий облегчённо перекрестился. - Я то и впрямь спросонья дурость твою за чистую монету принял. Думал, и взаправду мамка моя померла. А ты вон с чем пришёл... Да что ревёшь-то, убогий? Не мамка она мне! Понял? Сколько раз тебе говорить, что я её только сегодня увидел. В первый раз в жизни. И хорошо, что в последний.
   - Ой, не надо! - заголосил карлик. - Не надо так! Она же мамка тебе, родная кровинушка! Родила тебя, купала, пеленала...
   - Идиот, - прошипел Дмитрий и обессилено опустился на кровать. - Я и так еле хожу, так ты мне и выспаться не даёшь с глупостями своими. Поднял чуть свет...
   Утирая потоком льющиеся слёзы, карлик подошёл ближе и, всхлипнув, присел рядом с Дмитрием.
   Минуты две они сидели молча.
   Потом карлик осторожно тронул Дмитрия за плечо и тихо спросил:
   - На похороны-то пойдёшь?
   - Это как это? - удивился Дмитрий. - Я бы с радостью... То есть, конечно, с самыми что ни на есть соболезнованиями... И там, со слезами даже... Но меня из квартиры не выпускают. Вы же, небось, и не выпускаете. А за окном голодные... марме... В общем, твари какие-то. И мне, вроде, с господином Кло...
   - А никуда ходить и не надо, - прервал его Иеремий. - Всё здесь.
   - Чего здесь? - не понял Дмитрий.
   - Похороны, - ответил Иеремий.
   "Ни хрена ж себе!" и Дмитрий едва не присвистнул от крайнего изумления, чуть было не нарушив трагическую торжественность момента.
   - Не может быть!
   - Может, - спокойно и твёрдо сказал Иеремий. - Прямо здесь. В квартире.
   - Прощание? - попытался вывести разговор в более разумное русло Дмитрий (хоть и знал уже по опыту, что при общении с карликами такие попытки ни к чему хорошему не приводят).
   - И прощание, - согласно кивнул Иеремий, - и похороны...
   - Где?
   - Сказал же, здесь. Прямо здесь. В квартире.
   "Нет, что-то совсем херовое они задумали!"
   - Невозможно! - решительно заявил Дмитрий. - Вы там хоть пятьсот, хоть тысячу комнат напридумывайте, хоть какие пространства насотворите и хоть какую чушь мне тут рассказывайте, но прямо в доме, в квартире человека похоронить нельзя! Невозможно!
   "Да это и не человек вовсе!" одёрнул Дмитрий сам себя.
   И засомневался.
   А вдруг и впрямь возможно?
   Ведь эти твари на многое способны. На многое.
   - Это почему это? - Иеремий как будто был даже обижен неверием Дмитрия. - Испокон веков именно так и хороним. И ничего, получается. Очень торжественно, красиво. Трогательно даже. Родственники завсегда довольны остаются.
   - Где ж вы могилу копаете? - с иронией спросил Дмитрий. - Прямо в полу?
   - А вот пойдём, - Иеремий встал и поманил за собой Дмитрия. - Посмотришь. Заодно и с мамкой попрощаешься...
   "Любопытно" подумал Дмитрий. "Очень любопытно. Прямо не знаешь, что от них ожидать. И в самом деле... Пойти, что ли?"
   - Хорошо, - сказал он. - Пойдём. Пойдём с мамкой этой... прощаться...
   
   В комнате горели свечи.
   Они расставлены были повсюду: на столе, на шкафу, на полках серванта, на стульях и даже на полу.
   От сквозняка свет их был неровен. Язычки их пламени подрагивали. Потрескивал воск.
   Тени прыгали по стенам в такт движениям пламени.
   Тяжёлый запах воска плыл по комнате.
   К удивлению Дмитрия, похороны были для столь ограниченного в пространстве места весьма многолюдны (конечно, едва ли те существа были люди, но собралось их немало... с десяток вроде, не меньше).
   Карлики (с седыми бородами до пояса и ниже) и карлицы (с узкими, далеко выступающими, трясущимися от еле сдерживаемого плача подбородками), в длинных и широких шёлковых халатах (таких же, как и у Иеремия) ровной шеренгой выстроились у выдвинутого на самый центр комнаты стола.
   На столе стояло огромное серебряное блюдо с наваленным на него высокой и бесформенной горой винегретом.
   Рядом с блюдом сидела большая, мохнатая крыса и, грозно посвёркивая глазами, тщательно, с причмокиванием, вылизывала себе хвост.
   - Ты с ней осторожней, - шепнул Иеремий, показывая пальцем на крысу. - Это Эуфимия, любимица господина Клоциуса. Она такая знатная, такая важная... Ни с кем знаться не хочет, даже сама с собой не разговаривает. Вот такая важная!
   "А крысы разве разговаривают?" удивился Дмитрий.
   И тут же решил ничему больше не удивляться.
   Здесь все явно не в себе. И он теперь с ними заодно - тоже не в себе. И крыса не в себе. Так что, может она и впрямь умеет разговаривать.
   Но ни с кем не разговаривает. Потому что презирает.
   Завидев Дмитрия, Эуфимия пискнула и, спрыгнув со стола, забилась в угол.
   - Уважает, - почтительно прошептал Иеремий.
   "Вона, смотри... пришёл..." зашушукались карлики и карлицы, многозначительно переглядываясь и украдкой кивая на Дмитрия. "Сынок её... Проститься... Почтение, стало быть, оказывает..."
   - И впрямь, - сказал Иеремий и легонько подтолкнул Дмитрия, - пойди, простись с мамкой.
   - Да я, конечно, завсегда,.. - забормотал Дмитрий, удивлённо оглядываясь, - да только где?..
   - Что? - уточнил Иеремий.
   - Тело где?
   - А, это вот...
   Иеремий подошёл к столу и поманил Дмитрия.
   - Подойди, не бойся.
   "А чего бояться?" подумал Дмитрий и смело шагнул к столу.
   - Ладони сложи, - скомандовал Иеремий.
   - Как это?
   - Вот так.
   Иеремий показал.
   - Корабликом. Или лодочкой. Одну к другой, только плотно.
   Дмитрий послушно сложил.
   - Теперь протяни ладони вперёд. Так, хорошо... Ещё ближе. Да, правильно.
   Иеремий запустил руку в винегрет и, зачерпнув горсть, высыпал её Дмитрию в сложенные ладони.
   - И чего теперь? - Дмитрий усмехнулся ("во даёт! хоть бы ложку дал..."). - Есть это, что ли?
   - Погоди, погоди,.. - озабоченно бормотал Иеремий, копаясь в винегретной горке, словно выискивая там что-то. - Погоди пока... Успеешь. Без тебя не начнём... А, вот!
   Он докинул Дмитрию небольшую добавку...
   "Тьфу! Ну и запах у этой стряпни!" с отвращением подумал Дмитрий.
   ...И тут тошнота тугим комком подкатила к горлу.
   В неверном, плывущем свете свечей ясно, отчётливо увидел он скрюченную в предсмертной судороге кисть руки, торчащей прямо из разворошенного, раскиданного Иеремием винегрета.
   - ****ь! - Дмитрий взвизгнул и отшвырнул склизкое месиво прочь, угодив прямо в халат Иеремию. - Мудаки! Заразы!
   Иеремий смотрел на него недоумённо и с некоторой обидой.
   - Ты чего это? Такой момент торжественный...
   - Вот оно!.. - кричал Дмитрий, пятясь и показывая пальцем на блюдо. - Вот оно, тело! Вот оно!
   - Оно, - спокойно подтвердил Иеремий, стряхивая с халата прилипшие куски мелко порезанной свёклы. - А как же! Какие ж похороны без тела...
   И карлики с карлицами заголосили, завыли протяжно, жалобно:
   Вот помру я, помру,
   Похоронят меня
   В винегрете прокисшем, вчерашнем!..
   - Ёбнулись! - кричал Дмитрий, пятясь к выходу. - Трупоеды!
   Голова закружилась, огоньки свечей расплылись в бледно-жёлтые пятна и едкая, жидкая рвота полилась у него изо рта.
   Испуганная Эуфимия с писком заметалась вдоль стены.
   - Эх, сынок, - укоризненно сказал Иеремий. - Не о том мечтала мамка твоя.
   - Бл-л-л-л-ля! - замычал Дмитрий, тряся головой.
   "Любит мамку" зашептала одна из карлиц, взмахивая руками. "Прямо убивается весь..."
   Дмитрий, качаясь, побрёл по коридору в сторону ванной, стараясь держать замаранные ладони как можно дальше от лица.
   Локтём нажав на выключатель, зажёг в ванной свет.
   Зажав зубами кран, повернул его, открывая воду.
   И новая порция рвоты плеснула в бегущую по краю ванной струю.
   "Нет, не выдержу" обречённо думал Дмитрий, отмывая ладони. "Не выдержу... С ума сойду. Точно сойду!"
   Красный свекольный сок казался ему кровью.
   Из комнаты доносилось чавканье и весёлый смех.
   - Сыну кусок оставьте! - кричал Иеремий. - Нечего по второму разу лапы тянуть!
   Желудок тянуло спазмой. Казалось, он вот-вот вывернется перчаткой наизнанку.
   - Не могу! - простонал Дмитрий.
   Ноги его подкосились.
   Он упал, ударившись виском о край ванной.
   И потерял сознание.
   
   В тот день Дмитрий уже не проснулся - очнулся.
   И почему-то сразу решил, что этот день - последний.
   Там, за окном, неведомо уже в каком мире был, похоже, июль или август. Деревья качали лениво в полдневном мареве серой, присыпанной пылью, усталой уже листвой. Облака (белые, будто из крошки мела выложенные на синей доске неба) смазанными, нечёткими, тонкими штрихами прочерченными краями сцепившись друг за друга, недвижным узором застыли над изломанными линиями домов.
   Город гудел сонно и нехотя, тяжёлой, бетонной тушей перевалив за середину дня, подбираясь к давно желанной прохладе близкого уже вечера.
   Дмитрий, раскинув в сторону руки и ноги, звездою лежал посреди комнаты. Пустой комнаты, в которой не было уже ни гномов, ни карликов, ни иных обитателей странной этой квартиры.
   Ни стола, ни стульев так же не было.
   Исчезло блюдо с почившей Феклистой...
   Почившей?
   Да не обман ли то был? Не морок жуткий, насмешки ради наведённый на него злобными карликами?
   Быть может, и всё остальное - тоже лишь сон. Долгий сон, длившийся...
   "Сколько ж я здесь лежу?" подумал Дмитрий.
   Он повернул голову и застонал от прилившей ко лбу огненной, резко ударившей волны (словно череп наполнен был разогретым, плеснувшим через край бульоном).
   Голова болела нестерпимо, кровь стучала в висках.
   Взгляд расплывался и темнел. Зрачки дрожали и прыгали в сумасшедшей, неудержимой скачке.
   Жёлтый узор на коричневых обоях расплывался, круги и сплетающиеся линии двоились, мутнели, сливались и расходились вновь. Казалось, что чья-то невидимая рука непрерывно, сбиваясь и путаясь, словно пытаясь вспомнить какие-то очень важные и нужные слова, лихорадочно пишет на стенах вырванные больной памятью куски из древних текстов грозных, великих, но пока ещё никем до конца не прочитанных и не разгаданных пророчеств. И тот, кто пишет это, сам не в силах данное ему откровение, слово за словом, узор за узором, наносит на истёртый, коричневый лист фразу... и не может закончить её, не зная или не помня продолжения... и, бросив на середине, спиралью исчёркивает её от первой буквы до последней и пишет снова, и пишет, и пишет... но не может вспомнить, не может понять, для чего вообще всё это надо писать, но помнит, что читал, видел или только слышал он краем уха что-то очень, очень важное, что непременно надо записать, записать, пока не забыл окончательно... и пишет, и пишет, и пишет.
   И слова падают друг на друга, и слова зачёркивают друг друга.
   И боль в голове не утихает.
   "Лето" подумал Дмитрий. "Вот так весна прошла... А я не видел. А, может, и не прошла. Это ведь не у меня весна, а у них. У этих... вечно голодных... марме..."
   Дмитрий медленно, точно отмеряя движения, встал, бережно неся вскипающую при каждом наклоне и покачивании голову.
   Ещё раз оглядевшись, окончательно убедился в том, что комната абсолютно пуста.
   "Хозяева съехали" прошептал он и усмехнулся. "Вот так, ничем поживиться не удалось. Всё с собой утащили, демоны проклятые. И меня тоже... унесли".
   Плохо ещё соображая, почти автоматический (просто задыхаясь от комнатной духоты) подошёл он к окну, открыл его... и оно открылось. Легко, одним лишь поворотом ручки.
   Не просто открылось - распахнулось, широко, всем проёмом впуская медовым летним солнцем пропитанный воздух.
   Дмитрий зажмурился, ожидая... Да чего угодно - визга, смеха, рёва, голодных воплей.
   Нет, ничего этого не было. Всё тот же, привычный когда-то шум машин, шелест листьев, смех детей, игравших в дворовой песочнице под самым его окном.
   Вцепившись пальцами в подоконник, Дмитрий перегнулся и крикнул:
   - Эй!
   А сам поразился тому, насколько же у него теперь хриплый, низкий и слабый голос. Крик получился тихим, едва слышным. Не крик - хрипение больше.
   "Ну вот" подумал Дмитрий, глядя на неспешно прогуливавшуюся под окном старушку, на ходу бросавшую крошки суетливо вспархивающим при каждом движении её рук голубям. "Меня тут чуть не сгубили твари какие-то, а эта вот... да и они все... живут. Живут ведь, как будто и не случилось ничего".
   - Эй, мать! - крикнул Дмитрий, собравшись с силами.
   Старушка подняла голову. Сощурила глаза, вглядываясь в окна... и Дмитрий в ужасе отшатнулся.
   На миг показалось ему, будто эта старушка похожа...
   "Да нет, чушь! Не может быть! Нервы, голова не в порядке..."
   ...на усопшую и съеденную Феклисту.
   Дмитрий испуганно перекрестился и выглянул снова.
   Старушка куда-то исчезла.
   "Опять, что ли, начинается?" с некоторой обречённостью подумал Дмитрий, но тут же успокоился, убедившись в том, что кроме подозрительной старушки никто больше не исчезал и все предметы в мире остались ("пока!") на своих местах.
   Дети, по счастью, всё так же играли в песочнице.
   - Эй! - ещё раз крикнул Дмитрий.
   И со страхом подумал, что ведь и дети могут теперь исчезнуть куда-нибудь от его крика.
   Но дети не исчезли.
   Они просто замолчали и замерли, глядя на него любопытными своими глазёнками.
   - Эй, малышня! - позвал их Дмитрий. - Помоги, а?!
   Карапуз в синих шортах выбрался не спеша из песочницы и подошёл ближе к дому.
   - ...го, дядя? - спросил он, запрокинув голову и козырьком поднеся ладонь к лбу.
   - А скажи, пацан, - прокашлявшись, обратился к нему Дмитрий, - день сегодня какой?
   - Тёплый, - подумав, ответил малыш.
   И добавил:
   - Искупался бы ты, что ли. Страшный ты больно, меня мамка такими пугает.
   И, довольный ответом, повернулся и степенным шагом возвратился в песочницу.
   "Купаться..."
   Дмитрий сглотнул густую слюну.
   "Купаются вот уже... Точно, июль или август. Ладно, месяц... А год то какой? Сколько же я тут пробыл?"
   Дмитрий потёр распухшие виски и, пошатываясь, побрёл в коридор. К выходу.
   "Если окно открылось..."
   Загадывать он боялся. Всё-таки квартира могла ещё сохранить (и наверняка сохранила) волшебную свою силу.
   "...то, может, и дверь откроется?"
   Он твёрдо решил, что из квартиры надо выбраться до ночи. Иначе здесь может начаться такое...
   Что именно может начаться - Дмитрий и сам толком не знал. Но был уверен, что загадочные существа, прячущиеся в четырёхстах девяносто семи невидимых комнатах в такой сонный, жаркий и такой обыкновенный полдень морок и страх наводить на него не посмеют, а вот ночью...
   "А почему ночью? Привык, видно, что всё необычное ночью происходит... Карлики-то, вон, и утром тогда появились..."
   Но не было, не было ничего пугающего или необычного в пустой комнате с открытым нараспашку окном. Комнате, до отказа уже наполненной звуками этого, его, земного, никакому колдовству неподвластного мира.
   И уже в коридоре, у самой двери, обратил он внимание на стенной шкаф. Старый, сбитый из реек и обтянутый дешёвой клеёнкой шкаф. Створки дверей, закрытые щеколдой.
   "Этого, вроде, не было тут..."
   Дмитрий вспомнил, что пришёл он в куртке. Тёплой, зимней куртке. Там ещё, во внутреннем кармане, инструменты... И сумка ещё была. Большая сумка, куда он складывал...
   "Куда всё это делось?"
   Куда?
   "Гномы с собой утащили? Выходит, не я их грабанул, а они меня..."
   Грустно усмехнувшись, Дмитрий подошёл к шкафу, отодвинул щеколду...
   "Может, сюда что сложили?"
   ...открыл двери.
   И, захрипев сдавленно (на крик не было уже сил) отпрыгнул к стене.
   В шкафу, пиджаком надетый на вешалку, покачиваясь среди пропитанных нафталином шуб, пальто и плащей, висел маленький лысый человечек с серым, боязливо дёргающимся, перекошенным, морщинистым лицом.
   Ноги человечка не доставали до пола и дёргались в воздухе, отчего показался он в первый миг внезапно ожившим висельником с грустын от тяжкой доли лицом.
   И только приглядевшись, убедился Дмитрий, что подвешен человечек, по счастью, не за шею, а только лишь одет вместе с потёртым серым пиджаком своим на вешалку, и вешалку эту отчего-то пристроили гнутым из толстой проволоки крюком прямо на поперечную перекладину шкафа.
   Человечек дружелюбно помахал Дмитрию рукой (отчего закачался на вешалке чуть сильнее прежнего).
   - Здравствуйте, Дмитрий! Разрешите представиться...
   - Как вы мне надоели! - простонал Дмитрий.
   - Я Дормидоний.
   - Ты сволочь! - закричал Дмитрий. - Ты с ними заодно! Заодно! Ты тоже мою мамку в винегрете хоронил!
   Дмитрий кинулся к двери.
   - Тебя сожрут, - спокойно и уверенно бросил ему вслед Дормидоний.
   Дмитрий замер. Потом повернулся и снова подошёл к шкафу.
   - Ну-ка, повтори, - с угрозой произнёс он.
   - И повторю, - с готовностью откликнулся человечек. - Тебя сожрут, Дима.
   - Мне что-то подобное говорили уже, - сказал Дмитрий. - И про тех голодных, что снаружи. И про похороны какие-то. И про Кло... Клоциуса какого-то. Говорили! Только я этого наслушался досыта. Только разговорами этими и питался! Хватит! Хватит мозги мне!..
   - Сожрут, - улыбнувшись, повторил человечек. - Почти сожрали уже. Ты спросишь, откуда я это знаю?
   "Не спрошу!"
   - Знаю, - человечек развёл руками. - Всё очень просто. Меня тоже съели. Только было это давно. Много, много лет назад. Я теперь здесь живу...
   - В шкафу?
   - А когда как, - Дормидоний хихикнул и потёр нос. - Когда в шкафу, когда на Луне...
   Дмитрий затравленный, мутнеющим от вновь подступавшего безумия взглядом косился в сторону двери.
   - Бежать хочешь? - спросил человечек. - Беги, дорогой, беги. От тебя объедки одни остались. Куда им бежать-то? А знаешь, почему тебя съедят?
   Дмитрий, прикрыв глаза и стараясь не слушать затягивающие его в глубину квартиры слова, на ощупь, шаг за шагом двигался к двери.
   - А сожрут тебя потому, что ты сам этого хочешь! Думаешь, мало таких ловушек в вашем мире понаставлено? Много, ой как много! Квартиры, чуланы, комнаты, подвалы, даже целые дома! Везде капканы, ловушки, сети! Открытые, молчаливые до времени, гостеприимные. Ждут, ждут терпеливо. Думаешь, есть в мире грех? Нет его! Думаешь, есть в мире наказание? Нет его! Есть только радость и любовь. И вечная жизнь! Каждый твой шаг в сторону с гиблой болотной тропы ведёт тебя к спасению. К бессмертию! Крадёшь - и спасаешься. Убиваешь - и спасаешься. Прыгаешь в яму - и летишь... А куда? В небо? В небо!! В синий, глубокий желудок, что...
   Дмитрий нащупал ручку замка, повернул её. Щелчок - и дверь открылась.
   - ...что сам выбирает себе достойную пищу. Ты размягчён, отварен, приправлен специями.
   - Люди! - заорал Дмитрий.
   - Посолен, поперчен, полит соусом. Так было всегда! От самого начала жизни твоей. Неужели ты не чувствовал, не понимал этого? Разве не искал ты для своего тела подходящих зубов, что сладко вопьются...
   - Помогите, - прошептал Дмитрий.
   - ...в тебя? Ты нашёл наилучшие зубы. Куда ещё идти тебе? Куда бежать? Давай, иди! Ты свободен! А что потом? Опять начинать всё сначала? Всё забыть, объявить бредом, сумасшествием - и снова вернуться в ту же квартиру, разве только в каком-нибудь другом доме? У тебя хватит сил на это? У тебя хватит сил на то, чтобы начать всё сначала?!
   Дмитрий с ужасом почувствовал, что не может и шагу сделать за пределы за пределы лишь обманчиво открывшей ему дверь квартиры. Ноги восстали против него. Будто обоженный, окунувшийся в кислотный желудочный сок, незрячий и бессильный, стоял он у порога - и не смел перешагнуть его.
   - Вынырнувший из желудка считается рвотой! - провозгласил торжественно человечек. - Ты хочешь до конца дней своих оставаться всего лишь рвотой? Куском изрыгнутой плоти? Это жалкая участь! Страшна участь всех, отказавшихся от бессмертия. По гроб в блевотине, по гроб!..
   - А-а-а-яй! - пронзительно и протяжно завопил Дмитрий и, размахивая руками, кинулся в комнату.
   "Выскочу!" стучало у него в голове.
   Скок! Скок! Скок!
   Он подбежал к открытому окну и...
   Облака потемнели, словно сквозь мел проступила мелкая грифельная крошка.
   ...броском...
   - Мы не умираем! - крикнул ему в спину человечек. - Мы становимся...
   ...выпрыгнул.
   Пищей!
   Становимся...
   Двор стал расти, раскидываясь вширь, изгибаться чашей с кругом поднимающимися краями.
   Удар!
   Ноги с хрустом подломились. Боль рассыпалась белыми искрами. Огнём лизнула голени.
   Дмитрий упал, выставив вперёд локти.
   Будто током пробило руки.
   Красные капли веером брызнули на асфальт.
   Дмитрий лежал. Неподвижно. Долго приходя в сознание.
   "Странно... странно... странно..."
   Чьи-то шаги, мелкие, частые.
   Кто-то подошёл к нему. Встал рядом, но не слишком близко. Словно боялся приблизиться.
   - Дядь...
   Дмитрий с трудом поднял голову.
   "Странно... Я ещё жив..."
   Кровь густеющей лужей медленно растекалась по асфальту.
   "Пятый этаж.."
   - Дядь, это ты сейчас с оkна сиганул?
   Малыш, тот самый, в синих шортах (теперь уже и с пластмассовой лопаткой в руках) стоял рядом с ним и смотрел на него с удивлением и восхищением.
   - Я тоже так могу, - сказал малыш. - Только так высоко боюсь пока. А со второго могу! Если из простыней парашют делать. Катька говорит, что кошку на зонте спускала. Да зонт - это для малышни. По серьёзному с простынями надо, мы с Колькой уже пробовали. А ты во как, без всего! Мне баба Маша...
   - Извини, пацан, - прошептал Дмитрий, выплёвывая разбитые зубы, - мне идти... надо... домой...
   - Может, в больницу позвонить? - не отставал малыш. - Во крови сколько натекло уже! Дворник заругается... Я с велосипеда упал - мне ноги бинтовали. Знаешь, как больно?
   Дмитрий, подтягиваясь разбитыми руками, цепляясь пальцами за асфальт, пополз к двери подъезда. Сломанные ноги вымокшими тряпками волочились за ним, чертя на асфальте две тёмных полосы.
   Взобравшись по короткой подъездной лестнице, он подполз к лифту.
   Вцепившись в угол стены, подтянулся и нажал на кнопку вызова лифта.
   - Кровищи тут!.. - долетело с улицы. - "Скорую" вызывайте! Наркоман, небось, от Люськи Филоновой сиганул! В прошлом году они мебель из окон кидали, теперь вон сами полетели!..
   Лифт поднял его на пятый этаж.
   Дверь квартиры всё так же было открыта. Его ждали.
   Он заполз квартиру и замер в прихожей.
   Дверь закрылась за ним. Щёлкнул замок.
   - Молодой человек!
   Кто-то позвал его из комнаты.
   - Молодой человек, не тяните. Ресурсы организма не беспредельны, уж поверьте мне. Кровью изойдёте, а мертвечину у нас только по низшему разряду подают. Карликам да убогим. С ними вечной жизни я вам не гарантирую!
   Повинуясь этому зову, Дмитрий пополз в комнату.
   Комната за короткое время изменилась до неузнаваемости.
   Стены вместо жёлто-коричневых обоев затянуты были тёмно-зелёным бархатом. Вдоль стен расставлены были старомодные книжные шкафы красного дерева, на гнутых коротких ножках, украшенные причудливой рельефной резьбой.
   Сквозь стёкла просвечивали золочёные корешки книг. Книги на полках стояли ровными, аккуратно расставленными рядами.
   Окно (и когда его успели закрыть?) занавешено было тяжёлыми, табачного цвета шторами, волнами спадавшими к полу.
   На полу же посреди комнаты разложен был пушистый персидский ковёр с коричнево-красным рисунком сплетающихся стеблями цветов.
   По ковру этому ползти было особенно больно. Ворс цеплялся за одежду. Зажатый пальцами ковёр собирался в складки, скользил по полу.
   В тинном сумраке комнаты, у самого окна, пятном проступило что-то... Какой-то предмет, большой, угловатый...
   Дмитрий увидел стол. Чёрный, массивный стол из точёного, шлифованного, лакированного, узором сквозь лак проступавшего дерева.
   За столом сидел пожилой мужчина в чёрном, с золотыми пуговицами сюртуке. Высокий стоячий ворот плотно охватывал шею мужчины и, казалось, поэтому голова его была несколько запрокинута назад и вид у него был несколько заносчивый и высокомерный.
   Мужчины смотрел на Дмитрия колючим, холодным, недвижным взглядом, лишь изредка едва наклоняя голову, поблёскивая плотно посаженным на нос пенсне.
   Длинными, сухими, узкими пальцами мужчина постукивал по столу, словно подчёркивал ненавязчиво своё нетерпение.
   - Ну? - спросил он. - Почему мы тянем время?
   Дмитрий закашлял в ответ, выплюнув сгусток крови прямо на ковёр.
   - Я - господин Клоциус, - представился мужчина. - Слышали обо мне?
   Дмитрий кивнул.
   - Раздевайтесь! - коротко приказал господин Клоциус. - У вас одежда в пыли. Ни к чему портить трапезу уличной пылью.
   И господин Клоциус указательным пальцем постучал по большому серебристому блюду, что лежало на столе перед ним.
   Дмитрий, повернувшись на бок, расстегнул брюки и, застонав (медленно, ползком продвигаясь вперёд), стянул их.
   И только тут заметил, что, всё это время он ходил (а потом и ползал) босым.
   "И к лучшему" подумал Дмитрий. "Как бы теперь ботинки то снимать?"
   Пуговицы на потемневшей от крови рубашке он расстёгивал долго, одну за другой. Пальцы саднило и каждое движение пронзало короткой и острой болью.
   Раздевшись догола, он подполз к столу. Схватился за край, подтянулся. Вскрикнув, перелез через край стола и лёг на блюдо. И спиной ощутил сладостный, умиротворяющий холод металла.
   - Молодой человек, - строго сказал ему господин Клоциус, - возможно, вас не предупредили, и, если это так, то виновные будут соответствующим образом наказаны...
   В коридоре кто-то пискнул и опрометью бросился в сторону кухни, громко шлёпая подошвами по полу.
   - ...но я люблю начинать свою трапезу с филейных частей. Так что убедительно попросил бы вас повернуться на живот. Полагаю, даже в вашем положении это не столь уж затруднительно.
   Дмитрий, схватившись за край блюда, перевернулся на живот, шлепком разбрызгав натёкшую с него лужицу крови.
   Он закрыл глаза.
   Он лежал в полусне, спокойном и безмятежном, и всё прежнее, всё бывшее с ним до того уходило прочь, капля за каплей стекая в заботливо подставленные холодные, врачующие все прежние раны, успокаивающие боль, серебряные ладони.
   Сознание уходило от него. Куда-то далеко, высоко, в синий желудок неба. И феи дождей и весенних лугов звали его, манили к себе...
   Он уже не чувствовал, как вилка с длинными зубцами вонзилась ему в ягодицу и острый нож разрезал его расслабленную плоть, отделяя от неё сочный, подрагивающий на кончике вилки кусок с ровными, прямыми краями.
   
   Александр Уваров (С) 2000 - 2003 - 2004