La Farfalla

4

Золотистые лучи сентябрьского солнца играли отблесками в воде все еще теплого Тирренского моря. Воздух и теперь был по-летнему напоен ароматами оливковых деревьев, соленого бриза, разнотравья и ванильной выпечки, распространявшейся каждое утро по улице, где стоял ресторан Делла. Звуки городка были под стать сентябрю. Шумные вскрики торговцев в лавках, не менее шумные разговоры за столиками летних кафе – от местных сплетен до чтения газет вслух. Злые голоса агитаторов, врезавшиеся в веселый гомон, раздававшийся в этих краях со времени первого поселения. Впрочем, гомон от того менее веселым не становился. Оттенки одобрения в нем звучали отчетливо и сменялись приглашениями на обеды и ужины. Конец лета и начало осени ознаменовались фразой Муссолини, прилетевшей из Милана: «Короне ничего не грозит ... Фашисты не против короны, они за Великую Италию». Но едва ли теперь это влияло на привычную жизнь в Монте-Арджентарио. Хороший урожай винограда и приезжавшие отдыхать на побережье богачи составляли главные ценности городка. И сплетни. Разумеется, сплетни.
Так, никто не ожидал увидеть в середине сентября под окнами ресторанчика Делла знакомый автомобиль, который здесь узнал бы всякий. Но вместе с тем именно владельцу автомобиля здесь делать было нечего. Если, конечно, он не приехал просто отдохнуть от городского шума. Лишь Алессия, вышедшая на улицу убрать со столов, была уверена, что приехал Леопольд ди Риньяно совсем по иной причине. Не сдержавшись, она радостно улыбнулась, скинула передник и спешно подошла к нему.
- Я знала, что ты приедешь, - шепнула она. – И не верила тому, о чем говорят.
- Умница, - ответил Савелли, отлепившись от капота автомобиля, к которому по привычке прислонялся, коснулся ее щеки. – Сбежим?
Она кивнула, не спрашивая «куда». Махнула рукой появившейся в дверях матери. И больше не отводила глаз от Леопольда, не замечая любопытных или насмешливых взглядов соседей. Ей показалось, что на мгновение стало тихо.
Хотя никакой тишины и не было. Улица продолжала жить привычной своей жизнью. Лишь только чуть пристальнее поглядывали на Фарфаллу, летевшую на свет. Предостерегающий взгляд матери и запоздалое приветствие Савелли.
- Синьора Делла, я верну вам ее еще до захода солнца!
А потом она оказалась в автомобиле, и они тронулись с места.
Много позже с закатанными до колен брюками он брел по кромке воды на диком песчаном пляже и вел ее за руку – босую, без чулок. И пальцы его гладили ее ладонь и запястье, от чего можно было сойти с ума.
- Не знаю, как я прожил без тебя эти недели, - мягко сказал Савелли. И голос его тоже казался лаской.
- Может быть, так же, как и я? – спросила она негромко, принимая его нежность. – Я старалась много спать, потому что ты мне снился. Мне приходилось слушать других людей, когда хотелось говорить с тобой. Я представляла, как ты приедешь и увезешь меня. Я ходила в поместье, воображая, что там по-прежнему ты…
- Зачем тебе это понадобилось, Фарфалла? – коротко хохотнул Леопольд. – Там ничего уже не осталось от нас. Одни разочарования.
Он был прав. Ничего не осталось. И оба знали, что случилось это куда раньше, чем синьор Торнабуони купил виллу ди Риньяно – когда после войны Леопольд уехал жить в Рим, возвращаясь домой лишь наездами. Беззаботное детство давно ушло. Мальчик стал воином. Девочка выросла. Но они все еще любили друг друга. Пусть декорации давно разрушены.
- Послушай, я виноват перед тобой, - снова заговорил он, когда на берег накатила волна – будто на вдохе. – О помолвке успели объявить прежде, чем я смог изменить это. Но это ничего не значит для нас, понимаешь?
- Понимаю. Я хочу знать, что это значит для тебя.
- Что безболезненно не получится, - Леопольд остановился и заставил остановиться ее. Взял за вторую руку, развернул к себе и решительно сказал: - Я не позволю управлять мною. Довольно того, что нам приходится расплачиваться за грехи предыдущих поколений ди Риньяно. Но не такой ценой.
Он помолчал некоторое время, глядя в ее темные глаза, в которых отражались золотистые лучи заходящего солнца. А потом продолжил:
- Если кто и может быть моей женой, то только ты. Клянусь тебе.
Сердце Алессии быстрее забилось, когда она услышала эти слова. Она положила голову ему на плечо и мечтательно заговорила:
- Я люблю тебя, Леопольд. И без всяких клятв верю тебе. Ты же знаешь, мне многого не надо. Чтобы ты был рядом, чтобы тоже любил меня.
- Больше жизни! – пылко воскликнул он и коснулся горячими губами ее бархатистой щеки. – Вот что… через несколько дней отец будет в Риме. Я скажу ему о своем решении. До того времени переговорю с Анной Викторией. Едва ли она согласится выходить замуж за мужчину, который ее не хочет. И когда все это будет улажено, я вернусь за тобой. Через неделю. Самое большее – через две.
- Хорошо, я подожду еще. Это совсем недолго.
Она улыбалась. Себе, ему, его словам, своей надежде. Теплому сентябрьскому дню и, несмотря ни на что, неожиданному приезду Леопольда. Она нежилась в его объятьях и совсем не хотела наступления вечера, когда он повезет ее домой, как обещал.
- Я подожду, - повторила она.
Теперь все стало легко.
Он легко выдохнул, и, кажется, вместе с ним выдохнуло море. Легко подхватил ее на руки и закружил у кромки воды, разбрасывая брызги вокруг их сплетающихся в объятиях тел. Легкими поцелуями касался ее лба, щек, губ, шеи, глубоко вдыхая ее запах. Оказывается, одно-единственное верное решение способно изменить все. И больше нет прибивающих к земле обстоятельств. И больше нет невыносимой тяжести неизвестности на плечах. Есть только объятия Фарфаллы и ее неровное дыхание.
У прибрежных скал, скрытые от посторонних глаз, нашли они свой приют. Там целовал он ее будто впервые в жизни. И не мог нацеловаться. Как если бы после мучившей долгие часы жажды не мог напиться прохладной воды. Там сминал пальцами ткань платья, обнажая все выше стройные ее ноги. Не в силах остановиться или замедлить ход времени. Там шептал ей раз за разом клятвы любви, каких никогда и никому не говорил прежде. И там слышал ответный шепот, слетающий с губ Фарфаллы. Путаясь в мыслях, она испытывала смущение, чувствуя его руки на своей коже, и поддавалась истоме, которую рождали в ней его прикосновения. Она целовала в ответ, несмело расстегивала пуговицы рубашки и прикрывала глаза, замирая от прикосновений его губ к своей груди. И только сердце стучало все громче, заглушая шум моря и дыхание Леопольда. Да тело пылало все сильнее, требуя любви, которой Фарфалла еще не знала.
Он вернул ее в дом родителей позднее, чем обещал. И на прощание только просил ее ждать. Снова ждать. Клятвы были произнесены. Что еще он мог теперь? Уже на другой день, по прибытии в Рим, он знал, что может много меньше, чем сам себе представлял накануне. Старый синьор ди Риньяно скончался в эту последнюю ночь, что он провел в Маремме. Скончался, оставив сыновьям лишь долги да имя, слишком громкое, чтобы оно не обязывало. Леопольд не вернулся в Монте-Арджентарио ни через неделю, ни через две. Время шло. И времени же не было вовсе. Только Фарфалла продолжала ждать.