Ларёк-2

Ларёк-2

Городок заносило снегом. Последняя из живых снегоуборочных машин, распахнув капот, уже неделю находилась на ремонте. Не хватало деталей. Доставить могли только из ближайшего Большого Города. А это три сотни километров. Всего четыре часа езды, но оттуда только кормили завтраками.

Улицы знатно замело. Утром прохожие по голени тонули, матерясь, плелись на работу. Сначала детей, замотанных по глаза в шарфы, отводили в детский сад, кого постарше – в школу. Потом сами до завода – пара километров ходу. А кругом снег, мерзлота, ветрище.

Только одна дорожка всегда оставалась протоптанной – к «Ларьку-2». Почему «два», никто не знал. Первого киоска не было, а тут сразу второй появился. Еще и с вывеской «Ларёк-2». Она даже светилась, мигала – чтоб издалека видно было. Модно. Ярко.

Ларек удобно располагался в полукилометре от шоссе. За трассой возвышалось градообразующее предприятие – кирпичный завод из белого кирпича. А красным строители «1971» на стене и выложили. Автограф.

Кого в городке не спроси, кто-то в семье там точно работал или работает. Выбора было немного: или магазины (пять штук), или услуги, или цеха.

Каждые пять лет среди местных разгуливал слух, мол, скоро завод закроют, всем придется ездить на «пазике» за пятьдесят км в Какойтоград на вонючий жирокомбинат. Если повезет устроиться, конечно.

Упадническое настроение – страшный вирус. Ближе к ночи он становился мелким чиновником.

Таня повернула ручку обогревателя на максимум. С темнотой температура опускалась до минус тридцати пяти, но «Ларёк-2» продолжал работать. Часы на вокзале могли встать, но только не ларёк. Ходили шутки, что он появился раньше городка; что переживет ядерную войну; что, даже если никого не останется в округе, и всё покроется мхом, то будет работать дальше.

Местные относились к нему, как к храму – единственному месту, где ночью можно было закупиться спиртным и сухарями, дабы попытаться побороть «вирус» безнадежности.

Днем Татьяна трудилась в библиотеке имени Пушкина на улице Ленина. Туда никто не приходил. Отсыпалась в окружении книг, отведя сына в сад. Вечером с ним возилась бабушка, а Таня шла в квадратную клетку-комнату со сникерсами, лэйсами и контексами.

Внутри, как в танке. Связь с внешним миром только через окошко-люк. Витрина в бутылках, упаковках, брендах. Ничего не видно. Позади ларька переживал зиму городок с его «Кварталом А», «Кварталом Б» и частным сектором. Отступать некуда.

Таня поставила чайник, налив воды из пятилитровой баклажки, достала из сумки пакет с печеньем и вафлями. Владелец обещал сделать микроволновку или купить новую. А пока – сухпай.

В ларёк постучали.

– Два пива и пачку «Петра»! – сказал осипший голос.

– Какое пиво?

– Любое… крепленое! Как ты тут сидишь?

– Нормально. Тепло. Если его не выпускать! – ответила Таня и достала две бутылки девятиградусного пива. – Держи.

– Сдачи не надо. На теплые носки или рейтузы оставь. Бывай!

Чайник щелкнул. Пакетик с бергамотом.

«Если обнять кружку ладонями, закрыть глаза и представить себя где-то не здесь, то всё не так плохо!» – подумала Таня, вдыхая нити пара.

Маленький старый радиоприёмник, похожий на мыльницу, как умел, транслировал радиоэфир. Играла попса. Девушка пела про то, что нужно танцевать так, как будто ты у океана. Потом была реклама. Потом волна пропала и снова нашлась. Чем сильнее завывал ветер, тем громче трещал от помех динамик. Музыка всё равно пробивалась. Песня про Прованс, хит про Монако, и никто не пел о заводском городке. Почему?

Фуры проносились – киоск трясло; трасса затихала – могильная тишина.

Стук в окошко.

– Танюха, водка есть?

– Да.

– Нормальная?

– Не знаю. С города владелец везет. Позавчера две бутылки продала. Всё хорошо.

– Как будто покойники возврат попросят. Ладно. Водку, апельсиновый сок… вот этот с «семьей» и «макса» красного. Две пачки.

– Оль, не поздно для такого заказа? – спросила Татьяна, посмотрев на женщину.

– Перестань. Мужик с вахты вернулся. Гуляем.

Черный пакет. Рука из ларька. Окошко закрылось.

00:01. Таня посмотрела на ведро. Она ненавидела этого погнутого металлического монстра, куда ночью приходилось справлять нужду. Сменщице везло больше – она работала днем, ходила в туалет на автовокзал. Семьсот метров.

«А ночью куда? Не на улице же?» Хотя всё выливалось в сугроб. Утром еще потемну Таня откидывала снег, выливала содержимое прокля́того ведра и, как собака, закапывала яму. Стыдно, но... Лучше «дело» в тепле сделать, чем с голой пятой точкой на морозе. Так можно и цистит заработать, почки застудить.

Только сняла штаны, снова стук.

– Минуту подождите! – поняв, что не успеет, крикнула Татьяна и накрыла ведро картонкой. – Сейчас.

– Слушай, подруга, пусти погреться, а?! Я в капроне себе все ляжки отморожу. Только пролечилась. Сука-дальнобойщик тут выкинул.

Таня сначала не поняла, о чем речь, выглянула из «люка». На улице в короткой шубе, юбке и колготках, без головного убора и рукавиц стояла женщина лет тридцати пяти. Тряслась от холода.

– Жива? – спросила Таня, чувствуя, как мороз забирается в её берлогу.

– Да жесть! Водила этот – мудак – тут меня выкинул.

Ключ провернул замок. Дверь открылась.

– Заходи. Тут тесно, но тепло. Если его не выпускать, конечно!

– Спасибо, храни тебя бог. Представляешь, телефон разрядился. Мне Алику позвонить нужно, чтобы забрал меня. Если б не твой ларёк, замерзла бы в сугробе. А это что? Ссать, что ли? – пнув ведро, спросила женщина.

– Угу. Других вариантов нет. Я Таня. Ларёк не мой, просто подрабатываю по ночам.

– Кристина! Можно просто Крис. Я проститутка. Тоже, как видишь, это самое… подрабатываю.

Две женщины смотрели друг на друга. Даже радиоприёмник заткнулся.

– Ну, давай чаю, что ли, тебе налью?

– И себе сделай. Для настроения и согрева у меня вот что есть, – Крис достала из сумочки чекушку коньяка и демонстративно подняла ее, словно кубок над головой.