Ласковый май

Ласковый май

Так выше, друг, торжественную чашу
за этот день, за будущее наше,
за кровное народное родство,
за тех, кто не забудет ничего…

2024

Ровный стук метронома отдавался эхом в замирающем сердце. Замёрзшие пальцы сжались в слабые кулаки; из дрожащей груди вырвались прерывистые вздохи. Александра медленно закрыла глаза и задержала следующий вдох, оставшимися крупицами воли и самообладания выравнивая судорожное дыхание. Всего несколько коротких мгновений — и хрупкие воспоминания разрушил генеральский голос, возвращая из лабиринта воспалённой памяти на залитую майским холодным солнцем Дворцовую площадь.

Нервно выдохнув, Александра осторожно подняла глаза к небу: ясному, чистому, мирному — тонкие облака не разрывались под натиском вражеских самолётов, на больные головы не падали звёздами авиабомбы. Уголки губ поднялись в лёгкой улыбке, в пепельных глазах заблестело облегчение. Но тяжёлые чувства не вызвали слёз: Ленинград не позволял себе плакать, а Санкт-Петербург — тем более; не для того она с достоинство простояла девятьсот дней, чтобы теперь оплакивать подвиг своих ленинградцев.

С первыми звуками гимна Александра медленно зашагала к выходу с Дворцовой, оставляя своё укромное место у трибуны, — больше ей здесь делать нечего. В петербургском сердце особо почитался Парад Победы сорок пятого: тогда она, измученная, но непокорённая, в парадном мундире, сверкая орденами и медалями на груди, гордо стояла рядом с Москвой, с благодарностью встречая победителей, завоевавших мирное будущее России. Парады последующих лет несли особенный, сакральный смысл, и Александра глубоко уважала этот памятный ритуал, но не считала необходимым своё присутствие, поэтому в последние десятилетия Петербург покидала торжество вскоре после минуты молчания или государственного гимна.

Из года в год её маршрут оставался неизменным: с Дворцовой площади на Невский проспект, по набережной Мойки, до Волынского переулка. В излюбленном цветочном магазине приветливая консультантка заранее приготовила для неё заказанный букет — веточки свежей лиловой сирени и нежные французские розы. С пышными душистыми цветами в трепетных объятьях Саша, любуясь родным городским пейзажем, по Большой Конюшенной вернулась на Невский, прямиком к дому, где её встретил разнеженный Нева, не позволивший пройти дальше порога без нежной ласки от щедрой на любовь хозяйки.

Настроение Петербурга, несмотря на возникшее прежде напряжение, оставалось приподнятым. Приласкав любимого кота, она спешно сменила одежду на домашнюю и с удовольствием сублимировала накопившиеся неблагоприятные эмоции в запечённый картофель с мясом по заказу Москвы и стопку блинов по собственной инициативе (ради Москвы, который сегодня вызывал у Саши особенно трепетные любовные чувства и которого несказанно хотелось порадовать).

Не покидавший питерские мысли Москва вскоре дал о себе знать: Александру отвлёк оставшийся на кухонном столе телефон, уведомивший о новом сообщении. Миша, как всегда, говорил кратко, строго по делу:

«еду в аэропорт, буду у тебя примерно в половину третьего, люблю».

Не успела Саша написать ответ, как мигом последовало следующее сообщение:

«сашуля, любимая, закажешь блины в теремке? капец как хочу блинов».

Питер закатила глаза, цокнув языков, и поспешила ответить, прежде чем Москва придумает что-нибудь ещё:

«Спасибо, что сообщил, Миша. Я уже дома, жду тебя. Блины будут.»

Миша ответил десятком эмодзи с пальцем, поднятым вверх, и разноцветными сердечками, на что Саша ограничилась скромным стикером с котёнком, поскорее убирая телефон в сторону, чтобы случайно не увлечься обменом нежностями — у них с Москвой наблюдалась совершенно скверная привычка соревноваться количеством отправленных друг другу любовных эмодзи и стикеров в мессенджерах. Эдакие издержки девятнадцатого века, но тогда их состязание представляло из себя выдумку самых искусных эпитетов и метафор для своих романтических чувств; теперь приходилось соответствовать культуре общения нового времени.

Время подбиралось к часу дня, когда Саша, наконец, закончила с готовкой, довольная наверняка вкуснейшим обедом, вышедшим из-под её руки. Но долго радоваться собственным успехам не удалось: пришло осознание, что до приезда Михаила оставалось ещё около двух часов, в которые Питеру жизненно необходимо занять себя чем-то. Идея посмотреть телевизор с треском провалилась, когда среди почти двух сотен телеканалов не нашлось ничего хоть сколько-нибудь интересного. С чтением тоже не сложилось — ни одна из многочисленных книг не привлекла хмурый петербургский взгляд. Ни пианино, ни мольберт тоже не принесли Саше никакого удовольствия. В конце концов, разочарованная, она вновь развалилась на диване в гостиной и бессмысленно уставилась в потолок.

Однако за поиском занятия время пролетело совершенно незаметно: она только прикрыла глаза, как раздался громкий звонок в дверь. В то же мгновение Саша подскочила с места, схватила букет из вазы, обмакнув стебли подготовленным заранее полотенцем, и поспешила в прихожую. У Миши был собственный ключ от питерской квартиры, но им обоим нравилось, когда Саша открывала дверь сама, встречая любимого мужчину крепкими объятиями и ласковыми поцелуями.

За открывшейся дверью показалось счастливое лицо Москвы с пышным букетом нежно-белых пионов.

— С праздником, мой город-герой, — Миша влюблённо улыбнулся, осторожно протягивая цветы.