Лавандовое сердце

4. За меня решает чувство самосохранения.

Пани Ханна провела меня по коридору в небольшую комнатку. Я уже заметила, что убранство в ее доме было старомодным: добротная деревянная мебель, плетеные коврики на полу, и никакой техники – ни визора, ни комма, ни даже радио. И теперь я подумала, что если она такой приверженец старины, то меня ждут, прости господи, удобства во дворе, но хозяйка рассеяла мои сомнения, показав, что комнатка – смежная с крошечной, но настоящей ванной.

- Располагайся, отдыхай, если что нужно, спрашивай. Ужинать будем в шесть, - сказала она и, отметая мои предложения помочь с готовкой, ушла.

Я опустилась на кровать. Я чувствовала себя, скорее, гостьей, чем работницей, и не в первый раз подумала, что пани Ханна явно одинока и нуждается больше в собеседнице, чем в помощнице. В этом ее сын угадал – пожилой женщине приятнее будет общество другой женщины, чем компания великовозрастного вечно занятого сына, который, наверное, слишком напоминает хозяйке ее покойного мужа. А напоминаний и так было предостаточно. Пока мы обходили двор и дом, хозяйка не уставала вспоминать, как ее «Адусь» при своем кабинетном образе жизни, был все же на все руки мастером. И отопление в доме сделал, чтобы не приходилось в каждой комнате камин растапливать, и мастерскую для «лавандовых дел» оборудовал, и новый способ просушки подсказал. Мне было очень жаль пани Ханну – чувствовалось, что ей очень не хватает мужа, и я прониклась сочувствием. На фоне чужого горя собственные сердечные проблемы казались совсем незначительными.

Мой темный, практичного шоколадного цвета чемодан в этой комнате выглядел чужеродным организмом. В четырех стенах торжествовало белое, розовое и кружевное, словно меня засунули в середину торта. Возможно, в глянцевых журналах подобный интерьер сочли бы очаровательно винтажным, но мне стало не по себе. Интересно, как отреагирует хозяйка, если я посвоевольничаю? Я прошлась по комнате, аккуратно сгребая многочисленных фарфоровых пастушек и котиков, вязаные салфетки и крошечные ароматные саше в форме сердечек с вышитыми веточками лаванды. Поле меня впечатлило, но запах лаванды я не любила. Он считается успокаивающим и способствующим хорошему сну, но меня этот густой запах всегда будоражил, вызывая непонятную истому.

Потом я засунула все это добро в ящик тяжелого старинного комода. Поколебавшись немного, сняла с комода несколько фотографий в рамках и сунула их туда же. Если пани Ханна заметит, всегда смогу объяснить ей, что хотела облегчить ей переживания от утраты мужа. На самом же деле мне самой не было никакого удовольствия смотреть на незнакомые лица, на историю чужой, наверняка счастливой жизни – иной жизнь здесь на ферме, мне не представлялась. Напоследок я бегло пересмотрела фото: внушительная компания родственников на фоне лавандовых зарослей, застолья, семейные постановочные портреты. Интересно, кто из этих задорных пухловатых мальчишек со сбитыми коленками и щербатыми улыбками вырос в сердитого пана Матса? И куда делась остальная родня, судя по фото, довольно многочисленная? Впрочем, сказала я себе, задвигая комод, меня это совершенно не касается. Я тоже никогда особо не любила афишировать свою семейную ситуацию…

Но на освободившееся место (под вышитой салфеткой дерево комода оказалось вытертым и тусклым) я все же поставила фотографию маленькой смеющейся Бланки и картонную коробку, расписанную цветами, где хранила памятные вещи и украшения (к сожалению, дешевую бижутерию, а не фамильные драгоценности, которые можно было бы продать и приблизиться к заветной сумме).

С изголовья кровати я решительно сгребла подушки и подушечки, также расшитые цветами, и убрала их в нижний ящик комода. Для сна довольно одной, а вся эта деревенская красота мне ни к чему. Ну вот, теперь комната стала более пригодна для житья! Вещи из чемодана и рюкзака я быстро рассовала по полкам в шкаф, с каждым занятым сантиметром укрепляясь в пространстве, убеждая себя, что задержусь тут надолго. Запоздало подумала, что своевольничать в комнате – не самое подходящее для того, чтобы завоевать расположение хозяйки, от решения которой зависела моя судьба, но, думаю, ей в моей комнате делать совершенно нечего – она явно из тех, чья природная деликатность не позволяет нарушать чужие границы.

Искупалась я с рекордной скоростью просто потому, что из крана текла только холодная вода! Нужно будет спросить у хозяйки, можно ли греть себе воду. Возможно, здесь, на севере, люди и закаленные, но я так долго не продержусь! Зато холод меня взбодрил и, наскоро переодевшись, я вновь отправилась в сад – до ужина еще оставалось время. По дороге приметила и груду ветоши у стены сарая, и плетеные корзины, разбросанные там и сям, и сорняки в клумбах. Присев, решительно выдернула своенравно расползающийся сорняк. Надо же, все лишь недавно зазеленело, а эти дикари уже заполонили клумбы! Один куст, второй, третий. К моменту, как клумба закончилась, я поняла, что изрезала все пальцы. Ну, да, люди ведь для подобной работы перчатки придумали, черт! Досадуя на собственную несообразительность, я поднялась, отряхнула землю с колен и двинулась за дом, чтобы вновь посмотреть на лавандовое поле.

Солнце клонилось к западу и заливало все вокруг теплым медовым светом. Кусты нежно серебрились под закатными лучами. Мир купался в этой дымке, и меня охватил детский восторг. Я воровато оглянулась и побежала по проходу между кустами. Приплясывала. Кружилась, раскинув руки. Разве что не пела. Как же здесь красиво! Как здорово! Пару раз пробежавшись туда и обратно, я остановилась, переводя дух. Неужели мне, наконец-то, повезло? Я чувствовала, что мне будет хорошо в этом месте, где царствовали цветы и птицы!