Лавандовое сердце

7.За меня решает кошка

Я пробовала уснуть, но у меня ничего не получалось. Мелкие шпильки, случайно пущенные в разговоре, попали в цель и всколыхнули пласты воспоминаний, которые я давно уже закопала поглубже.

Бланку я родила в восемнадцать. И не по случайному залету от нерадивого мальчика, а в законном браке, так что никакие последующие изумления от людей, которые узнавали, что у меня такая взрослая дочь, не могли сбить мою уверенность, что у меня была «правильная семья». Ну а то, что мой первый муж, Ежи, был моим же школьным учителем на пятнадцать лет старше и соблазнил меня на выпускном, это уже были частности. Весь выпускной класс я не сводила с него восторженных глаз, и он дал себе волю, как только формально перестал быть моим учителем.

Я не очень понимала, что значит – брак, да еще со взрослым состоявшимся мужчиной. С Бланкой на первых порах мне активно помогала мама, для которой Ежи – интеллигентный, статный, состоятельный – был идеальной партией для дочери простых людей. Домашними делами занималась свекровь, женщина, вопреки анекдотам и вековым традициям, незлобливая и тихая. Все, что оставалось мне – наслаждаться своим красавцем-мужем и прелестной малюткой-дочерью. Впрочем, Ежи не собирался ограничивать мою жизнь пределами дома: он настоял, чтобы я продолжила учиться и потом пошла работать в его же школу, в которой на тот момент он уже стал директором. Похоже, ему нравилось быть наставником – и в постельных утехах, и в нюансах политики, и в развитии личности. Одного он не ожидал: что когда его жена поумнеет, у нее появится свое мнение, во многом отличное от мнения мужа…

Восточную Федерацию уже тогда начали сотрясать перевороты и революции, но, казалось, все это далеко и несерьезно. И нашего тихого, уютного семейного мирка никак не коснется. А потом Ежи вдруг увлекся политикой, стал выступать на митингах, набирая популярность: на мужчин действовала его энергетика, на женщин – харизматичная внешность. Я же видела грязную изнанку политических игр, и пыталась мягко, а потом все настойчивее отговорить Ежи от этого, но он от меня лишь отмахивался.

Когда он вышел в последний тур выборов, набрав рекордное количество голосов, у нас выкрали Бланку. Я до сих пор с ужасом вспоминаю те сутки, что велись переговоры. Шантажисты требовали, чтобы он снял свою кандидатуру. Он тянул время, хитрил и манипулировал. В итоге полиция штурмом взяла дом, девочку мою вернули целую и невредимую, но в нашем уже и так неидеальном браке что-то окончательно сломалось. Просто в тот вечер я ясно увидела: мы с Бланкой перестали быть для Ежи любимыми людьми, мы стали инструментами…

Я не солгала пану Матсу – формально я была вдовой, хотя фактически к тому моменту, когда Ежи застрелили прямо на трибуне столичной площади, мы уже год не жили вместе. Он настоял, что разводиться мы не будем (это ведь такое пятно на его безупречной политической репутации), но с обидной легкостью меня отпустил. Когда я попыталась настоять на разводе, он пригрозил, что заберет Бланку, и я отступила. Скорбела ли я о Ежи? По-человечески мне было его жаль, но в глубине души я чувствовала облегчение, в котором тогда не призналась бы даже себе. Приспешники Ежи пытались сделать из меня культовую фигуру страдалицы, но я кое-как отбилась, прикрывшись щитом легкого безумия из-за скорби. Они отстали, как только я подписала бумаги, отказавшись от всех денег и привилегий. Это была цена, которую я заплатила за свободу.

В двадцать четыре года я осталась вдовой. Бланке было шесть лет, Ежи она обожала, но последнее время видела его так редко, что уже стала забывать, и его исчезновение приняла спокойно. Отца ей заменил дедушка, мой папа, который в ней души не чаял. Тем же летом случился первый большой переворот. Школу закрыли. Пособие платить перестали. Свекровь уехала в глубинку к дальней родне. Мы с родителями, как и все вокруг, еле сводили концы с концами… Если б Селеста знала мою историю с Ежи, она бы не шутила так про вдовство… Но я никому про это не рассказывала… Это было не то прошлое, в котором, как говорит Ханна, нужно задерживаться….

Пан Матс оказался прав: работница наутро с меня была никакая, но, конечно, виной тому было не зависание в сети, а ночные слезы. Я насыпала компост не в ту грядку, вместе с сорняками выдернула три кустика рассады, и под занавес наступила на осиное гнездо, выпав из жизни на несколько часов. Потому что невозможно жить, когда твоя нога приняла на себя четыре укуса…

Но хозяйка, казалось, ничего не заметила, хотя до этого, когда меня кусали осы, поднимала панику и бросалась пичкать меня антигистаминными препаратами и ставить компрессы. Сегодня же она ходила поникшая и безучастная ко всему. Я решила, что если пан Матс не позвонит ей до вечера, я сама его наберу! Что за свинство – изводить мать молчанием. Но, оказалось, ей он звонил с утра, а дело совсем в другом.

- Что-то Мисти приболела, - пояснила она, - я дала ей капли, но они почему-то не помогли.

Мисти, полосатая кошка, была любимицей хозяйки и всегда терлась у ее ног, когда мы работали в саду, а по вечерам любила лежать, устроившись у хозяйки на коленях. Мы прошли в сарай. Кошка покорно дала себя осмотреть и на принесенное лакомство не отреагировала. Похоже, и впрямь заболела. Я смутно вспомнила, что кошки умеют лечиться самостоятельно, поедая какую-то травку, но Мисти, похоже, ничего искать не собиралась. Потом я вспомнила, что в записной книжке у телефона мне встречался номер местного ветеринара.

- Трей? – переспросила хозяйка, - я звонила, но он не отвечает. Он редко бывает дома, на нем держится вся округа.