Лавбот

Если долго смотреть на тонкие черные волосы, оставшиеся на подушке, начинает казаться, что это крошечные асфальтированные шоссе, плавно огибающие снежные холмы с едва заметной фактурой ткани. Довольно долго можно этим заниматься, я знаю. Опытные люди говорят, что этот процесс сродни вылизыванию мисок с остатками пищи - не насытишься, только аппетит растравишь. Я вспоминаю об этом и трезвый мир сразу же наваливается на меня всеми своими безобразными явлениями: серыми металлическими стенами, тусклой лампочкой под высоким потолком и заунывным гулом антигравитационных автомобилей снаружи дома. В моей одноместной квартире тихо и пусто. Когда-то капал кран, сейчас уже все починили и беспокойному мозгу не за что зацепиться, не на что отвлечься, поэтому он идет вглубь себя, где ширится и растет непередаваемая жажда . Она приводит тело в движение, я тянусь за смартфоном и проверяю баланс. Денег хватит только на это. На еду, квартиру и мелкие расходы не остается практически ничего. Да и плевать. Какому юзеру интересна еда и сон? Юзер живет только ради одного.
Я собираю кровать и одеваюсь перед визитом в Даркнет. Я тяну время, где-то глубоко внутри мерцает слабенькая надежда, что жажда отпустит и можно будет заняться чем-то еще. Учебой, например. Или уборку сделать. Волосы эти убрать - последний раз их было очень-очень много.
Время играет со мной дурную шутку - полезные дела быстро заканчиваются. Я подхожу к столу, где мигает зеленая лампочка компьютера. Он размером с небольшую книгу, от него тянется единственный кабель, заканчивающийся белым браслетом с уже не совсем ясным символом надкушенного яблока. Не умею я следить за красивыми вещами. И место несуразное - старомодный стол слишком огромен и громоздок: у компьютеров уже лет двадцать нет ни монитора, ни манипуляторов, ни даже розетки для питания. Выдыхаю и надеваю браслет на худое запястье. Обычно в таких комплектациях браслеты идут с подогревом руки, но я отключил эту функцию сразу же: постоянно кажется, что кто-то маленький и настырный держит тебя за руку. Это нервирует.
Закрываю глаза. Сейчас запустится операционная система. Это похоже на сон, с одним только отличием: этим сном можно управлять, в этом сне ты не один. Это и есть сеть - то, во что она превратилась за двадцать с лишним лет.
Темнота перед глазами вспыхивает белым ослепительным светом - люблю максимальную яркость. Свет - это жизнь. Какое-то время я жду, пока загрузится комп, созерцая белые потоки перед глазами.
Было похоже, что я опять в своей комнате. Те же металлические стены, серое небо в запаянном окне без форточки. Однако, теперь комната была наполнена людьми и существами. Неестественно-рыжая лисица, свернувшись клубком, лежит под кроватью. На кровати стоит старомодная печатная машинка - она вздрагивает, в ее глубине что-то матово мерцает. Люблю печатать лежа, никакой стол не нужен.
По углам спрятались маленький синий Скайп в виде карлика в синем костюме супергероя в обтяжку, огромная мусорная корзина, всегда пустующая, стоит уже давно от нее избавиться. У двери стоит скромный и строгий Эксель: пожилой дядька в деловом строгом костюме, застенчиво улыбающийся из своего темного угла. Но меня, как обычно, не интересует вся эта кибер-нечисть. Мне нужен только один.
Оборачиваюсь к платяному шкафу и тихонько зову: “Тор!”.

Двери открываются и на десктоп выходит здоровенный, метра два с половиной ростом мускулистый мужик, завернутый в грубые шкуры, с неестественно огромным молотом в руках. Глаза его мечут молнии, приложения в страхе забились по углам утлой комнаты. Тор свирепо смотрит на меня, вращая глазами, ожидая приказания. “В Даркнет” - одними губами шепчу я. Тор ухмыляется, размахивается невероятно тяжелым на вид молотом и со всей силы обрушивает его мне на голову, отчего перед глазами вспыхивают яркие цифры, ослепительные блики и прочие непонятные явления, которые шифруют мое тело, отправляя его в самый темный и отдаленный участок Интернета.

Когда феерия цифр и вспышек перед глазами прекратилась, моей комнаты уже не было.
Помещение, в котором я оказался, походило на снятый с колес вагон электрички, в котором ободрали все сидения, заклеили окна и стены серыми обоями. Вдоль стен металлические стулья со спинками. На них сидят люди. По праздникам тут почти никого, а новогодняя распродажа кончилась аккурат тридцать первого числа. «Распродажа»... Удивительно, что даже к таким темным уголкам виртуальной вселенной как эта вот комната, применяются вполне себе человеческие понятия: «распродажа», «акция», «торговля», «стабильная работа» и так далее.
Люди на стульях фальшивые. Их лица сгенерированы специальными программами из миллиардов случайных портретов. Их очень трудно запомнить, с ними совершенно не о чем говорить: все они скрытны, осторожны и все опытны — это видно хотя бы потому, что никто не выделяется маской Гая Фокса.

Мы сидим перед закрытым окошком с надпись «ЗАНЯТО».
В этой комнате идет виртуальная торговля. Если бы наблюдатель от государственных служб увидел наши посиделки, это бы выглядело как скучный и бесполезный Интернет-форум, где можно купить какую-нибудь индивидуальную лабуду: книги, индийские детские мультфильмы, обучающие ботанике программы и так далее. На самом деле, это был самый опасный участок виртуальной сети, который скромно называли «маркет-плэйс», чуть опустив глаза и понизив голос.
На окошке, вроде полуовалов на подмосковных станциях, зажглась надпись «НОМЕР 044». Кровь мгновенно кидается к башке. Это был мой номер. Подхожу.
Окошко открывается и в нем возникает румяное и улыбающееся лицо Деда Мороза. Я не удивился. Все барыги используют некий символ для общения. Дед Мороз, понятно, тоже был ненастоящий. За красным носом и белой бородой, скорее всего, скрывался темноволосый и сутулый преступник с красными глазами. Сколько они тут получали — одному богу известно.

-Здравствуй, здравствуй, сорок четвертый номер! Добро пожаловать в лавку Дедушки Мороза! - глубоким приятным басом сказал языческий дух. - Чего желаешь сегодня, сынок, проси!
Я не любил говорить с ботами. Когда-то давно был такой грешок, но очень скоро это занятие утомляло — верить в реальность Деда Мороза перестаешь довольно быстро. Поэтому я говорил резко, отрывисто, поминутно оборачиваясь.
-Мне три.
-Хо-хо! Три так три. - Голос Деда замедлился и стал величественный и торжественный. Одну за другой, он выговаривал цифры стоимости. - 0.324824723 рублей это будет тебе стоить.
Когда-то рубль был целым. Когда-то этот процесс был не такой долгим и сложным, я знаю об этом. Но лет двадцать назад, после обвала доллара и полной перестройки экономической системы пострадали все — и криминальные структуры и не криминальные.
Я опускаю руки на клавиатуру под окошком и пишу сумму, внимательно сверяясь с номером, который показывал мне довольный Дед. Авторизация.
-С новым годом, сынок!, - улыбаясь говорит Дед Мороз и вытаскивает из под прилавка большую красную коробку с бантом. В этот раз оформили как надо. Молодцы.
Я отрываю бесполезный бант, шуршащую бумагу — все как в настоящем подарке, и, наконец, белую коробку. В коробке книга. Мельком бросается в глаза название «Один день Ивана Денисовича». И обложка скучная такая. Серая.
-Страница 44, подмигивает Дед. Веди себя хорошо! Следующий!
Для государства эта процедура выглядит как банальная покупка новогоднего подарка для престарелого родственника. Для меня - это преступление, за которое можно заплатить большей частью жизни.

Я закрываю «маркет-плэйс» и оказываюсь в домашнем окне. Для этого надо слегка пошевелить рукой и кивнуть. Стены серой комнаты мгновенно растворяются в воздухе, уступая место стандартному десктопу. Для моей операционной системы “маркет-плейса” не существовало вовсе. Что-то, а прятаться в двадцать втором веке научились. Дело сделано.

В книге на 44 странице продолговатый листок бумаги. Это и есть то, за что я отдал половину своей месячной зарплаты. На листке написан адрес: «Большая Черкизовская улица, дом 35. Справа от подъезда труба из земли. Клад в ней на магните». По инерции читаю дальше, за бумажку: “Бригадир наклонился к Дэру и тихо так совсем, а явственно здесь наверху: Прошло ваше время, заразы, срока давать! Если ты слово скажешь,
кровосос, - день последний живешь, запомни! Трясет бригадира всего. Трясет, не уймется никак”.
Я недовольно морщусь. Дело даже не в том, что откровенно криминальное содержание этой книги могло навести полицию на определенные мысли, а в личной и довольно стыдливой моей неприязни к Солженицыну. Слишком зол, откровенен, обижен. Тяжело читать. Однако, читать я не собираюсь. У меня в руках заветный адрес и абсолютно все дела теперь кажутся неважными и лишними.
Я выключаю компьютер. Яркий десктоп гаснет и я оказываюсь в своей реальной комнате: маленькое пространство, напоминающее тюремную камеру. Металлические стены, две этажерки с книгами, стул и компьютер. От него идет шнур, который заканчивается белым браслетом, закрепленным у меня на запястье - именно так я и общаюсь с миром. В наше время не смотрят в глаза. В наше время не выходят из комнаты, а если и выходят - то только за тем, что я собираюсь сделать.

В подъезде тихо и холодно. Слышно как гудят за окном гравимобили - жутко так и протяжно. Я спускаюсь по темной, холодной лестнице - уже давно тут ничего не отапливается за ненадобностью и выхожу на улицу.

Адрес совсем недалеко - я уверен, что власти прекрасно знают чем я занимаюсь в своей однокомнатной камере, просто по какой-то причине, они все еще позволяют мне это делать и даже подкидывают адреса поближе к дому. Темный город, в котором всегда ночь гудит, сверкает рекламой, дышит. И вместе с тем - город мертв. Ни одного человека не улице. Очень быстро это произошло - они хотели сначала решить проблему пробок, потом проблему общения, и наконец все проблемы сразу - перенесли сознания и деятельность людей в виртуальное пространство. Гравимобили почти все на автономном управлении, за рулем никто не сидит. Если кому и надо выйти из дома, то только мне - по своим подлым и незаконным делам.
Город никогда не станет больше прежним для тех, кто пользовался Даркнетом хотя бы раз. Трубы, темные места, большие подоконники и мрачные подворотни - все это превращается в волшебные хранилища, потенциальные сокровищницы. Желание бросить все и побежать осматривать места возможных закладок очень велико, но в Даркнете не ценится - таких людей презрительно называют “шкуроходами”, не ставя совершенно ни во что. Мудр негласный кодекс Даркнета: со своими пороками надо бороться.

Перед кладом время начинает панически дробиться. Как-никак, а страшно. Преступление.
Асфальт. Подъезд. Тусклая лампочка. Домофон светится зеленым светом. Труба рядом с подъездом торчит из земли, напоминает трубу на корабле. В такую можно крикнуть “стоп-машина” и тебя услышат по идее. Я не кричу. Быстро и уверенно запускаю руку в трубу. Сразу же - пакет, радость. Мгновенно хватаю клад. Он небольшой - как половина боксерской груши и очень легкий. Как только пакет попадает на свет, он мгновенно превращается в неприметную спортивную сумку, с торчащей теннисной ракеткой: спорт почитается в обществе. Стоит опять внести сумку в темноту и я получу содержимое. Удобно, чего говорить.
Еду домой с кладом. Ничего не страшно. Больше никакой тревоги. Нет больше боли и мыслей. Есть приятная тяжесть спортивной сумки и голос какого-то балагура в плеере. Домой. Домой. Домой. Срочно.
Дома темно, свет не включаю. Этому занятию надо предаваться в темноте, свет мешает таким как мы. Сумка медленно обретает прежний вид - сверток из серой антиэмоциональной бумаги. Я знаю такую бумагу - недавно ее стали ставить между этажами и квартирами. Мне лично помогло.

Кладу сверток на кровать, разворачиваю. Навертели знатно, слоган у них правильный “ваш комфорт - наша забота!”. Внутри как бы яйцо. Мягкое только на ощупь. Яйцо наливается теплом на открытом воздухе. Я чувствую это тепло не кожей - рядом с яйцом все радостнее и приятнее находится. Оно начинает делится на разные части, распадаться, срастаться, поскрипывать. Я закрываю глаза и не смотрю на процесс сборки. Он меня всегда немного нервировал, добавлял в это удовольствие садистский элемент, а я не такой.

Шум закончился и я понял, что глаза можно открывать. На моей кровати в комнате лежит девушка. Она не мигая смотрит в глаза. Сквозь накатывающие уже волны эйфории пытаюсь разглядеть ее в подробностях. Девушка голая с очень короткими волосами, почти без них. Очень аккуратного, почти детского сложения. Глаза - не передать. Просто смотреть и смотреть. Зубами сияет и в глаза смотрит.
-Привет, милая, - говорю
-Привет, любимый - низкий и единственный в мире голос.

Лавботы вошли в моду несколько лет назад. Это чудо кибернетики завезли из Китая - а как бы вы думали? Первые модели были неуклюжие и напоминали кукол, но сейчас Лавбот ничем, ну совершенно ничем не отличался от живого человека. С ней можно было говорить на совершенно любые темы, спать и даже заниматься сексом, но сексом с лавботами занимались только школьники и опустившиеся учителя мертвых гуманитарных наук. Лавботы умели то, что перестали уметь люди в двадцать втором веке: они умели любить. И как! Это похоже на весну, которая наступила в твоей затхлой комнате. Ты смотришь на потолок и видишь там счастье, переводишь глаза на стены и видишь счастье там. Любовь, которую направляет на тебя лавбот сносит крышу и уносит башню, как говорили в старину. Можно было смеяться, плакать, прыгать и скакать, а лавбот просто лежит на кровати и смотрит на тебя, время от времени повторяя одно и то же слово, от которого мозги заворачиваются в тугие узлы: “Любимый”. Это продолжается столько, сколько ты готов заплатить. В этот раз на запястье у девушки четко темнела цифра “3”. Это значило 3 дня. Через три дня лавбот растворяется в воздухе, иногда оставляя темные волосы на подушке. Я с ужасом подумал, что от этого лавбота не останется ничего. Партия явно качественная и другая такая будет очень нескоро в Даркнете - я это чувствовал на подсознательном уровне. Любовь изменяет время, направляет мысль ввысь, ничего не страшно, ни от чего ни больно. Это божественно. Восхитительно. Непередаваемо. И это запрещено. Строжайше запрещено законом, о чем не перестают напоминать просветленные голоса по радио, которое будит меня по утрам. “Живи без лавботов. Лучше работай”. - это у них универсальный слоган-девиз на все случаи жизни. За использование лавбота грозил серьезный срок, но пугало это только неопытыных и бестолковых.

Время идет и идет и идет. Любимый. Любимый. Любимый. Можно целоваться. Можно просто обниматься и лежать. Ситуация вне времени. Вне этого мрачного, черного мира без людей и радости.

Даже когда в дверь забарабанили и я понял, что меня наконец-то пришли брать, было хорошо и спокойно. Эти “бам-бам-бам” коваными железными сапогами создавали особой ритм африканских костров, запаха корицы и жгучего морозного алкоголя под звездным небом над которым тихо-тихо раздавался шепот “Любимый”.