Леди из Винтерфелла

Глава 8

     Как он сдержался, Торин и сам не знал. Если бы не глубинная убежденность в безвредности женщины, руки мужчины, привыкшего держать оружие в руках, ответили бы на удар молниеносно. Нет ничего хуже, чем воин бьющий женщину, но мужчина что позволяет хлестать себя по щекам… это стыд.

      И если бы хоть кто-то это увидел… но удар Лиссы и позор Торина никто не видел.

      Только это и позволило не разрастись злости до неконтролируемого бешенства. Девчонка, пигалица… защитница нашлась!

      И какого гоблина он просто-напросто не перехватил ее руку, остановив? Ведь мог же!

      Но не сделал.

      Торин зло скрипнул зубами. Надо, надо было просто перехватить руку девчонки, сжать хрупкое запястье и сделать внушение. Он ей не мальчик, чтобы хлестать по щекам! Что еще за воспитание… 

      Резко развернувшись, Торин, вбивая каблуки сапог в плитку пола, пошел прочь по направлению к гостевым покоям. Потихоньку злость медленно утихала, и желание выплеснуть свой гнев хоть на что-то прошло. Не дело это, выходить из себя из-за поступка неразумной дочки союзника. Немного манер и ума придет к ней с годами и она сама будет стыдиться своего поступка.

      И все же… надо же, мужа!

      Значит, сама согласна?

      Вот это уже внушало надежды, что дочка Старка ко всему не безропотная белоручка с вечно опущенными глазками. Как ее сестра, к примеру, что чуть что краснела и морщила носик.

      Торин хмыкнул. Не то, чтобы он простил Лиссу или намеревался просто спустить ей с рук эту безобразную выходку, но злость на нее прошла. Мало какая девушка, даже очень сердитая, решилась бы на пощечину мужчине… тем более кого хорошо не знает. Сам Торин за всю жизнь лишь дважды получил оные. И первую подарила ему мать незадолго до своей смерти. И был ли он в ней виновен, он сам не знал.

      …Принцесса Фрея была уже очень больна, когда Трайн и его отец, Трор, затеяли тот безумный поход к древней, оставленной более тысячи лет назад, Мории. В то время перед ним, юнцом, никто не отчитывался за свои поступки и решения, и конечно его не посвящали во все планы. Все, что ему было должно – верить отцу и деду, идти за ними и помогать, сражаться во благо их народа. Драться и верить родным у него всегда выходило лучше, чем у Фрерина. Он безоговорочно доверял отцу, а деда, не смотря ни на что, любил.

      На призыв деда и отца явились союзники из Железных Холмов, Самоцветных Круч и других мест. Правители тех земель привели и воинов. Пришли даже морийцы в худых доспехах, но даже это было принято благосклонно. Для Торина, для его брата, это был первый военный поход. Трайн был убежден, что маленькая победоносная война многому научит его сыновей и что рукоять меча в руке станет роднее матери для них.

      А мать плакала… будто предвидела, чем кончится для них этот поход.

      Но когда мужчины и юнцы слушали женщин-матерей в таких-то делах?!

      Отец был во многом прав. Торин был на пороге совершеннолетия и быстро встал наравне с мужчинами. Фрерин же… он и в учебном поединке не всегда мог устоять против Торина. Все же он был послабее как мечник. Но к той битве, даже Фрерин крепко держал меч в руке. Вот только… только и он, и брат, еще крепко держались за усвоенные в детстве убеждения. О том что короли справедливы, что честь превыше всего и бить в спину своим никак нельзя…

      Да что взять с них тогдашних?

      Слишком безоглядно они верили деду и отцу.

      … Морийцы и железнохолмцы дрались в долине, все более теснимые со стороны орков. Они гибли, гибли… а они ждали. Ждали сигнала от Трайна, чтобы в нужный момент ударить с фланга и смять орочий строй. Отец смотрел вниз холодно и расчетливо, а они с каждым мгновением понимали что время уходит сквозь пальцы. А внизу был Вилл, насмешник-муж Дис, которого Торин хоть и терпеть не мог, но… как-то странно было бы представить себе Дис без него. В мешанине орков и гномов бессмысленно было пытаться разглядеть с расстояния Вилла, да Торин и не пытался. Он с Фрерином все чаще оглядывались на отца, терзаемые ожиданием непонятно чего…

      А потом тот зло усмехнулся, и отвернулся. И внутри что-то оборвалось. Торин вдруг осознал очень ясно – сигнала не будет. Он ничего не понимал! Это же… предательство?!

      И то же понял брат.

      И Фрерин сделал то, что должен был бы сделать он сам. Только Торин промедлил. В который раз. Фрерин схватил рог, висевший на цепочке на груди и протрубил сигнал. Лицо отца в тот миг переменилось и столько в нем было ярости… этого Торин никогда не забудет. А потом… а потом все рвануло вперед. Фрерин бросился вниз на своем кхагале, а воины – эреборцы и огнебороды – бросились за ним. И увлекли его за собой. Громогласные вопли и проклятья отца рухнули в пустоту и были заглушены шумом битвы.

      И все же они выжили… и даже победили, заставив убраться орков под гору. Врата Мории захлопнулись за ними, а они остались на равнине. Среди мертвых и умирающих. У Торина была сломана левая рука и несколько ребер. Он едва дышал и стоял на ногах из одного упрямства, пожалуй. А перед глазами все стояло видение отрубленной головы деда в руках бледного орка… и думать о чем либо не получалось. Фрерин шатаясь подошел, тоже едва стоявший на ногах, раненый в бок. Среди воинов, растолкав их в стороны, явился перед их глазами Трайн и с ходу набросился на Фрерина с гневными обвинениями, как безумный. Таким Торин никогда отца не видел. И он вновь не поверил своим глазам. А брат огрызнулся от Трайна, вырвавшись из его рук. И ясно, и громко, во всеуслышание высказался в ответ – и о безумной затее, и о нежелании сражаться с родичами, спрятавшись за их спинами, что просто предательство… и о том, что они не могут быть достойны стоять во главе кланов.