Район моей бывшей работы на героической должности сторожа, изобиловал старыми домишками. Места там весёлые, и туда старалась не ступать нога участкового милиционера.
С раннего утра к многочисленным питейным точкам, по-новому они гордо именовались — духанами, сползался мрачный, трясущийся народ с разноцветными носами и свежими синяками, с одним желанием — поскорее подлечиться. В этом районе я и решил снять «крышу» прибывающей группе.
Дабы не очень отличаться от околодуханного контингента, три дня отращивал щетину. На недоумевающий взгляд супруги, ответил, яростно скребя щёки:
— Аллергия замучила.
Находчивая Майка не поскупилась на комплимент:
— На базаре и возле пивных много таких — с аллергией! У тебя мозговая аллергия!
Я пытался робко протестовать:
— Мозговой аллергии не бывает.
Майка приятно улыбнулась:
— Вот у тебя первого и будет.
Затем, по своему обычаю, безо всякого плавного перехода спросила:
— Ты, вообще, думаешь искать работу?
В пределах дозволенного, допустил в голос хвастовство:
— Я получаю заслуженную пенсию!
Лучше бы я этого не говорил. Смеясь и тыча в меня пальцем-указкой, как это проделывают работники краеведческого музея, показывая изумлённым посетителям доисторическое животное, супруга подсказала, куда можно засунуть пенсию:
— Под мизинец засунь, и то не увидишь.
Охаянный и осмеянный, обещал найти работу с её помощью:
— Ты, когда в отпуск, с первого числа?
— И что с того? — подозрительно осведомилась классная надзирательница 6 «А» класса.
— Вместе покатаемся на «жигулёнке» по городу, да поищем мне работодателя. Вдвоём — всё веселее.
Какой будет ответ, знал наперёд. Оторвавшись от ученических тетрадей, подув на чёлку, Майка заявила:
— Нет, товарищ! Ты нас отвезёшь к маме, потом катайся, сколько хочешь.
Подумав, добавила:
— Можешь с Иваном Петровичем на пару.
Ранним майским утром, сославшись на необходимость срочного посещения гаража, исчез из квартиры. Частник-бомбила недоверчиво оглядев мою щетину, потребовал доказательств платежеспособности. При виде сотенных суммовых купюр, тот обрадовался, развеселился и, каркая всю дорогу, напевал модные тогда песни.
В магазине, куда я, вытирая несуществующий пот со лба, поднялся на нетвёрдых ногах, стояло четверо и среди них одна леди трудноопределимого возраста с медно-коричневым лицом. Беззубо ощерясь, та громко втолковывала джентльменам:
— А в щём я виновата, сказы. Я тебе не салава какая, я плилисная. Пусть подлуга Велка сама отвесает пелед Олькой!
— Чё гонишь, какая Олька? — стукнув кулаком по высокому столу, прохрипел один из джентльменов.
— Это она о Коляне! — перевёл второй из собравшихся за круглым столом.
Изобразив мученические страдания, сделал молодому и наглому духанщику знак — налей!
Тот пренебрежительно плеснул в грязный, заляпанный стакан (мечта дактилоскописта) бурду ядовитого цвета.
— В такой посуде у тебя, друг, микробы особенные — мутированные и пьяные. Грязнее стакана не нашлось?
Скривив и без того кривые, выпяченные губы, тот ответил басом, как и подобает мужчине-азиату в разговоре с русскими:
— Э, алкаш, тибе какой разница?
Отвернувшись от стойки, медленно, словно нектар, пропуская портвейн вовнутрь, размечтался: «Попался бы ты мне, басмач недобитый, на улице, да вечером, да в тёмном переулке!»
Постояв для приличия с закрытыми глазами секунды, медленно выдохнул, вытер платочком шею, лоб, в него же высморкался, закурил дешёвую сигарету.
В духане воцарилась тишина: четверо посетителей открыв рты, ждали реакции.
Гадко рыгнув, вытер губы и выжатые волевым усилием слёзы.
— Полегсало, паленёк? — участливо, бессчётный раз испытавшая на себе тяжесть вечернего пиршества, спросила подруга Верки.
Благодарно кивнув, под уважительный шёпот публики купил не одну, а целых три бутылки бормотухи и пачку дешёвого «Саратона».
Магазин этот, как, впрочем, многие другие подобного рода гадюшники, имел особенность планировки, а именно — задний двор. Там, среди пустых ящиков и прочего хлама сидели и распивали всякую дрянь ранние, многонациональные гости. Приметив двоих сидевших на отшибе, и наиболее угрюмых типов подошёл к ним:
— Мужики, стакана не найдется? С горла с утра не очень лезет.
Дико таращась на бутылки, облизывая сухие, потрескавшиеся губы, мужики одновременно выставили из-за спины стаканы.
— Может на троих, не против? — потрясая бутылкой, изрёк я.
Граждане, не ожидавшие такой щедрости, не ломаясь, согласились. Хищно выхватив из моей руки бутылку, молодой парень зубами вцепился в пробку. Дрожащей рукой, однако, не проливая ни капли драгоценной влаги, налил в три стакана. Держа посуду обеими руками, подал её старшему: