Утром, пополнив бак горючим, маневрируя скоростью, двинулся к цели. Проехав перекрёсток, зорко вглядываясь в толпу, медленно покатился к магазину. Мои товарищи, замаскированные и ничем не отличающиеся от пьяни, оживлённо о чем-то трепались с новообретёнными друзьями. Федя, держа бутылку в вытянутой руке, разлил бормотуху в дрожащие стаканы похмельнобольных. Чокнувшись с собутыльниками, смело, прямо из горла проглотил остатки. Такой же процедуре подвергся и Лёша.
Запрыгнувших на заднее сидение товарищей пискляво спросил:
— Полегсало паленьки?
— Всякую дрянь пил, но такое! — Федя почмокал губами. — Спаивают и травят народ, чем попало.
Включив передачу, спросил:
— Куда едем?
— Давай в сторону Северного вокзала, там поглядим, — махнул рукой Лёша.
Ответив:
— Понял, командир.
Поймал в зеркале лица пассажиров, сказал:
— Насчёт спаивания, скажу так: такие вещи делаются по принципу — нет рабочих — нет проблем. Споив рабочий класс, как самую активную часть общества, государство избавляется от такой головной боли, как революционная ситуация.
Воодушевлённый вниманием столичных оперативников, спугнув сигналом стайку девушек, переходящих дорогу в неположенном месте, продолжил:
— Для революционной ситуации нужны условия: экономический, а затем и политический кризис. В Узбекистане я не вижу признаков этой самой пресловутой ситуации.
Лёша поддержал скучную тему вопросом:
— Уверен?
— Абсолютно.
— Поясни.
— Хорошо. Каковы главные признаки революционной ситуации?
— Низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому.
— Это классическая форма и она несколько устарела. Для среднеазиатских республик и, особенно, для Узбекистана и Туркмении такое определение не подходит. Здесь не может возникнуть именно революционной ситуации в философском её понимании. В этих республиках байско-хамская власть была, она никуда не делась, она будет ещё тысячу лет. То есть — что низы, что верхи устраивает такое положение дел. При Советской власти в промышленных городах Узбекистана был рабочий класс, как главная сила в революционной борьбе. Каримов этот класс свёл к нулю. Следующее: вертикаль власти выстроена так, что все повязаны друг на друге, но в пределах одного господствующего клана. Раз так, отпадает ещё один признак революционной ситуации — недовольство одного из звена верхушки и способность её к самостоятельному выступлению и борьбе. Это я назвал объективные причины, есть субъективная — отсутствие оппозиционных партий, которые смогли бы возглавить борьбу.
— Но оппозиция, однако, существует, значит, не исключена борьба! — возразил Лёша.
— Внутренняя оппозиция доморощенная и прирученная, её в расчёт брать нельзя. Внешняя же оппозиция, удобно рассевшись в Турции и Европе, осторожно обливает Каримова помоями.
— А радикалы?
— Это не оппозиция. Это движение, своего рода реформаторы, революционеры, их цель — вооружённая борьба с существующим режимом и построение мусульманского государства.
— Значит они контрреволюционеры?
— Нет. Контрреволюция предполагает борьбу свергнутого режима против революции и восстановление прежних порядков, — запыхтел я, не сразу заметив весёлых искр в глазах москвичей.
Федя хмыкнул:
— Значит, ты исключаешь революцию в любой её форме?
— История учит: «Буржуазная революция порождает социальную, главной целью которой является разрешение противоречий между производительными силами и строем». В Средней Азии строй до сих пор феодальный. Царь за уши втянул Туркестан в развитой капитализм, а Владимир Ильич втянул всю эту дикую орду в социализм. Так не бывает и не должно быть. Они не прошли этапы в своём становлении ни как народ, ни тем более, как государство. В современном Туркестане процесс ликвидации феодализма не завершился, это факт. Революция, как утверждение нового, которого у них нет, им не грозит. Революция, как понятие историческое приобрело другой оттенок и другой смысл.
— Путчи, восстания, мятежи?
— Я бы назвал проще — разборки внутри государства ради захвата власти, но без изменения государственного строя.
— Внешнее вмешательство исключено?
— Не исключено, и оно приведет лишь к смене верхушки.
— Однако…
-Я понял, Лёш. Исламисты на сегодняшний день разрознены, в их рядах пока, подчёркиваю — пока, нет единого руководства.
— Фу, — поморщился Федя, — каша какая-то. В спецшколе КГБ я всегда с трудом проглатывал такое.
— Каша, — согласился я, — сам порой понять здесь ничего не могу.
Лёше было интересно посмотреть на эту кашу в моей голове:
— Ты говоришь, обо всей Средней Азии? Как же Казахстан?