Легенда Тихого Дона

НА ВЕРНОМ КОНЕ В БЕССАРАБИЮ

Конь вороной с походным вьюком

Он тяжко ржёть, кого-то ждёть

– Яшуня, сядь рядышком ко мне. Хочу я тебе попросить о многом. Ты ж завтра отбываешь с отцом на Днестр, о котором я только слыхала. Пока будете ехать – разного люда повстречаете. Даже тех, кто молица не по-нашему. Православного люда на земле в несколько раз меньше, чем, к примеру мусульман.

– Они ж на себе крестик не носят?

– Нет, конечно. А главная наша, православная молитва «Отче наш». Она и называица – молитва Господня. Ты, будешь меня слушать внимательно или труды мои прахом пойдуть?

– Не волнуйся, Кудимовна. Ей Богу, не буду вертеца.

– Так, первые слова этой молитвы такие – Отче наш, иже еси на небеси. Из этого следует – отче – есть отец. Где он прибывает?

– На небесах, Кудимовна.

– Верно. Там. А далее – Да святица имя Твое, Да прийдет Царсвие Твое. Это значит, чтобы мир земной стал царством любви и дружбы.

– А если чужой пацан меня под дых двинул, я обязан тоже любить его?

– Ну, во всяком случае – не убивать. Слушай далее – Да будет воля Твоя, яко на небеси и Земле. Следует что?

– А я почём знаю?

– Если, Яшуня, подумать, то выходит, что воля Божия, она должна творица охотно.

– Кудимовна, ну ты даёшь! Откуда мне знать чё захотел Бог со мной сотворить, а? Объясни.

– Хорошо. Завтра едешь в Бессарабию. Выходит – так Бог повелел отцу, – Кудимовна подошла поближе к парнишке и погладила его по умненькой головёнке.

– Подожди. А откуда Бог знаить, что на Дону проживаить казак Бакланов Яков. Сын Петра?

– Объяснить сычас я не смогу, но у меня думка имеица. Господь Бог вточностях захотел из тебя сделать большого человека-казака. А чтоб им стать, надоть сызмальства к военной казачьей жизни приобщица. Я уж и мать твою успокаивала. Твёрдо сказала, что сам Всевышний об твоём сыне беспокоица.

– Ну, тебя, Кудимовна. Ты мне про Отче наш ишо расскажи.

– Дальше, Яшуня, следует – Хлеб наш насущный дажь нам днесь. Что это обозначает ты, Яшуня, тоже не знаешь, а значит это так – Хлеб насущный – слово Божие: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божием».

– Ты мне, Кудимовна, лучше о грехах расскажи. Чё ты счас говорила – моя голова запомнить не можеть.

– Яшуня, ты, где есть? – громкий голос отца донёсся со двора усадьбе.

– Погнал я Кудимовна. Про грехи вольные, да невольные ты потом мне расскажешь.

– Вот непоседа, – посетовала учитель-мучитель. – Про главное я так тебе и не поведовала. А это важно. Детская душа ранимая, а чёрту неймёца. Ему так и хочица казачонка опутать сетями. А чё будет с парнем, када в лета войдёть?

– Яшуня, давай счас обрешим и без утайки. Согласен, что ль?

– А чё мне, батяня, утаиваить.

– Я про то, что с собой из сухого пайка взять. Что-то не возьмём, а ты его любишь.

– Сушёной, то-бишь вяленой рыбки давай поболе возьмём. Я иё с хлебом аржаным дюжа люблю. Сухарей само-собой. А чай я не уважаю, хоть он и с чобором.

– Я тебя, Яшуня, ишо чё прошу. Будь почаще возле матери. Она ночью слязьми ревела. Еле успокоил.

– Ладно, папа. Я к ней счас побегу.

Мать возилась с утятами. Наседка, что вывела их, не может приучить своё якобы потомство, её слушать. Плавают они в искусственном водоёмчике, а хохлатка мечется по бережку, сзывая их голосом к себе под крыло, да и найдя  дождливого червя, хотела побаловать уродливых птенцов, так не похожих и не на её саму, ни на того, что примоловал наседку на «вон чо».

– Видишь, Яшуня, боюсь курочка кинеца в этот водоём, что сгондобил дед Минай, по просьбе деда Дмитрия, а как перья намочить – то считай каюк ей придёть. Ты ж можешь, сынушка, посчитать, сколько цыплят тут есть?

– Я, мама, до ста смело считаю. Могу посчитать и до тыщи. Кудимовна хороший учитель.

Глядела сейчас мамаша на своего сынушку, а из головы не выходил ночной разговор её с мужем.

– Нутром я, Петя, чувствую, что ты Яшуню с собою собираешься забрать.

– Слава Богу, что догадалась. Он ведь в полном объёме прошёл самостоятельный курс казака подростка, а ему только восьмой годок.

– Что прошёл курс мне известно. Дед Митрий хвалилси надысь своим ровесникам, что внук его целый десяток коней-неуков под седло поставил.

– Жестокий ты, Петя, человек. Как же я, мать, могу оттянуть от сердца маво единственнова касатёночка! – выдала Устя и уткнулась лицом в завеску.

– Не растраивайся мать. Наш сын, что твой взрослый казак.

Оно и правда. Яшуня взрослел на глазах. Казачёнок семи лет ловчее, чем пятнадцатилетние пацаны, управлялся с конём. И это потому, что быстрее, чем Витюшка, их Ручейка мог стреножить, или, изловчившись, поймать за гриву, а потом и зануздать пасшегося распутанного любого коня. Станичники, зная эту особенность сына есаула Петра Бакланова, рассуждали: «Яшуня завороженным глазом владеить. Стоить ему лишь подойти на десяток саженей, даже к незнакомому коню, произвести это вот «кось, кось» и конь сам направляется к парню».

У матери, уж лет с трёх, стал интересоваться – отчего она лишь одного родила. В других семья детей аж семеро по лавкам, а у него не то, что брата нету, Бог даже сестрёнкой не ощастливел. Мать отговаривалась. «Я тебе одному рахинки не могу дать, а тут двое-трое. Отец-то твой, где он? Правильно – на войне».

Да откуда ей детьми разживаться. Хорошо, что хоть одного сына Господь послал. Петюшка-муженёк он же подневольный казак. Накваски как в молоко кинет, а кислого молока не получилось. Его ж – это молоко, перед тем как заквашивать, на грубке подогреть надоть. Если отец и появлялся на ночь, другую, время не сходилось. Господь был где-то далёко, на другой планете.