Легко в бою

- 1 -

С тягучим звоном лопнувших струн обрушились прутья клетки, и он смог приподнять голову, а затем и повести плечами. Всё словно произошло только вчера, и даже лицо заклятого врага помнилось слишком ярко, но задеревеневшее тело и невозможность сразу выпрямить спину доказывали — времени утекло немало. А может быть, даже слишком много.
Он оглядел помещение, где его удерживали магические узы, но не нашёл ничего, что помогло бы сориентироваться. Как странно — помнить, почему он оказался здесь и кто в этом виноват, но не понимать, где это самое «здесь». На этот счёт память молчала, не подсказывая, где именно случилась последняя стычка.
До сих пор в душе не улеглась ярость, но он был слишком слаб, чтобы пошевелиться, а потому продолжал сидеть на полу, вглядываясь в тёмную дверь, испещрённую символами. Когда его магия вернётся — а она вернётся — он разнесёт эту последнюю преграду, оставив лишь крошки, а сейчас нужно вспомнить как можно больше, вспомнить и понять.
Он уцепился за собственное имя, которое показалось поначалу шорохом ветра или отголоском покинувшей стихии.
Шаас.
Сейчас оно казалось странным и немного чуждым, но всё же внутри плескалась уверенность, что оно принадлежит ему. Было ещё одно, но того он вспомнить не мог и оставил эти мысли до поры до времени. Не стоит тратить силы на такие пустяки, как дополнительные имена.
После в памяти всплыло и ещё одно — Авар — и отозвалось жгучей болью и яростью. Да, это имя врага, того, кто заставил его оцепенеть, посадил за магические прутья.
Почему?..
На этот вопрос тоже пока не существовало ответа, да он и не казался необходимым. Напротив, слепой обжигающий гнев жаждал выплеснуться вовне без всякого обоснования. Шаас не чувствовал нужды понимать свои желания, ему всего лишь хотелось как можно скорее обрести возможность действовать.
Время текло медленно, но спокойствия это, конечно, не приносило. Капля за каплей, а точнее — искра за искрой — возвращалась к Шаасу возможность понимать свою силу, восстанавливался опустошённый магический резерв. И вместе с тем приходили новые вопросы. Например, почему никто не пришёл к нему? Разве его тюремщики не понимали, что наступит день, когда он вырвется на свободу? Были ли они настолько наивны, или же впереди ждала неприятная встреча и новая битва?
Шаас не мог позволить себе действовать опрометчиво, хотя сжимал от ярости кулаки, отчего ногти впивались в ладони. Нужно было выждать, проникнуться этим помещением, чтобы вызнать, есть ли тут кто-то ещё, опасен ли, не осталось ли ловушек… Да, мечты рвануться к выходу прямо сейчас, разнося всё на своём пути, были хороши лишь как фантазии, но не как план.
Вспомнив слово «план», посмаковав его, даже произнеся вслух, Шаас понял, что раньше разрабатывал стратегию очень тщательно. Это означало только одно — он мог учитывать и такой вариант, он мог сам подготовить себе побег, пусть и не сразу, пусть через долгое время, но… Предстояло обдумать и этот вопрос.
Он чуть улыбнулся, потому что вдруг признал себя умнее своих пленителей. Наверняка он сам оставил себе лазейку. Он вспомнит, всё вспомнит… Пускай немногим позже.
Но если бы кто-то посмотрел на него сейчас со стороны, он поразился бы почти звериному облику, слишком осунувшемуся, а потому кажущемуся уродливым лицу. Магия за это время выжгла в нём клеймо, которого он совсем не сознавал. Предав течение силы, пожелав подчинить его и повернуть иначе, чем должно, Шаас уже не мог понять, насколько это извратило его собственную суть.
Впрочем, ему точно было не до того. Он провёл несколько часов, не шелохнувшись, просто потому, что ещё не привык к свободе, и только позже поднялся на ноги. Он помнил, что передвигался раньше именно так, хоть это и не казалось удобным. Вокруг не было никакого света — стоило магической клетке рассыпаться, как постепенно погасли и все светильники, что висели под потолком этой небольшой комнаты, напоминавшей скорее пещеру. Воздух тут тоже казался недвижимым и даже затхлым. Шаас втянул его носом, поражаясь тому, как много вокруг запахов. Уделял ли он раньше им внимание?.. Он не знал.
Если бы он мог подобрать сравнение, то назвал бы свою память рыбацкой сетью, в которой неистово бились лишь несколько ярких осколков. Очень живо представлялось озеро, слышался голос, отвергающий его, но что было после — откликалась лишь темнота. Потом Шаас видел слишком простой и ветхий дом, на пороге которого стоял старик, плотно закутанный в плащ.
Он видел, как этот старик усаживается у огня, и в глазах его тоже зажигается пламя, неукротимое и ядовитое. Пламя ненависти. Шаас чувствовал, что оно течёт и в его жилах тоже.
— Драконы… — говорил старик, и улыбка, расчерчивающая его лицо в этот момент, становилась зловещей. — Магические твари. Помни, что не мы должны служить магии, а магия должна повиноваться нам. Магия и все магические твари должны преклониться перед нами. В этом суть, в этом наш путь. Ты понимаешь?..
Шаасу казалось, что понимал, но теперь это понимание было утрачено, осталась только неведомая ярость, которая подталкивала двигаться, бежать, разрушать. Жажда действия и власти. Он владел многим, пока кто-то — Авар? — не отнял. Пока он не заточил здесь, между холодных камней, без света, без воздуха и воды.
Снова Шаас обратил внимание на дверь. Символы на ней, прежде столь ярко горевшие, сейчас уже погасли, но было ясно — они всё ещё там, чтобы не выпускать пленника. Заключённого, которым был он сам. Снова накатил гнев, и Шаас воззвал к спящей внутри него силе, почувствовав наконец, что она готова вырваться.
Огненная стрела, сорвавшаяся с его пальцев, разворотила каменную дверь, оставив опалённые, почерневшие камни и открыв путь в коридор, столь же тёмный и безжизненный. Шаасу, хотя его глаза и увлажнились слезами, потому что отвыкли от света, нужно было освещение. Он хотел осмотреться и, быть может, вспомнить что-то ещё. Не придумав ничего лучше, он запустил в потолок огненный сгусток, отчего ярко вспыхнули магические кристаллы. Напитавшись чужой силой, они некоторое время дарили свет.
Шаас заметил на стене обычный факел и, опалив его магическим пламенем, двинулся по коридору, тяжело переставляя ноги. Каменная плитка, которой оказался вымощен пол, была пыльной, будто никто не проходил этим путём уже очень давно. Темницу точно забросили, и это невероятно бесило.
О нём намеренно забыли?..
Никто не принимал его всерьёз?..
Но Шаас ещё не мог надолго сосредоточиться на какой-то отдельной мысли, бурлящий гнев и просыпающаяся магия не давали ему возможности размышлять спокойно. Поэтому вскоре он побежал, пусть неуклюже, но так было проще, чем идти медленно. Казалось, каждая лишняя секунда здесь может заставить его взорваться.
Когда он вырвался в большую залу, непосещаемую, видимо, столь же давно, как и коридоры, огонь высветил серебристые знаки на колоннах. Раньше Шаас непременно смог бы их прочесть, но теперь он только бросил в колонну огненную стрелу, мечтая разрушить эти узловатые письмена, смысл которых ныне убегал от него.
Огонь озарил всю залу, та была поистине огромна, а потолок всё равно потерялся во мраке. Колонна дрогнула и накренилась, по полу прошла волна дрожи, и Шаас тут же кинулся вперёд, только обострившимся чутьём понимая, куда лучше бежать. По полу зазмеились трещины. Позади него рухнуло несколько колонн, дрожь и грохот нарастали, спину обдало облаком пыли и каменной крошки, стало нечем дышать.
Шаас заметил проход к лестнице в последний момент и сумел выбежать туда, когда рухнули все колонны зала. Он бежал вверх, перескакивая сразу несколько ступеней, пока гул и грохот, а также пыль не остались за очередным поворотом. Отдалённое ворчание стронувшихся камней всё ещё доносилось снизу, как и лёгкая дрожь, но уже было ясно, что здесь ничто не обрушится.
«И ты редко вспоминаешь об осторожности», — донёсся из глубин памяти старческий голос. Шаас вздрогнул и повыше поднял факел, но рядом не было наставника, чьего имени теперь он даже не мог вспомнить, поблизости не оказалось учителя, чей путь он сделал своим. И тоска резанула по сердцу, хотя Шаас понимал, что это чувство невозможно и неуместно здесь и сейчас. Он двинулся вверх значительно медленнее, стараясь более не шуметь и усмирить клокочущий в душе гнев, заставивший крушить зал с колоннами.
Накатила тяжёлой волной усталость, мышцы ныли, отчего он несколько раз останавливался и придирчиво осматривал собственное тело, ожидая найти открытые раны, порезы или кровоподтёки. Но кожа была бледной и чистой, а боль жила внутри.
Мучила и одышка, и странное, всё время сбивающееся сердцебиение. Видимо, тело никак не могло прийти в себя. Возможно, стоило бы задуматься, сколько же Шаас пробыл тут, в этом каменном мешке без возможности двигаться, но такие мысли сейчас не могли пробраться в его замутнённое гневом сознание.
Чутьё снова подсказало, что он приближается к кому-то живому. Шаас не знал, кого может увидеть, но был готов к любой встрече. Он верил в свою силу, он чувствовал, как та оживает и разворачивается, точно в груди распускает крылья огромная птица. А ещё Шаас помнил три бессмысленных слова, которые — уверенность в том была непоколебимая — могли помочь отобрать чужую магию.
***
Мастер Асан с лёгкой тревогой взглянул на врата, ведущие из нижнего яруса. Несколько часов назад они услышали гул и грохот, по городу прокатилась дрожь. Немногие оставшиеся наконец решились покинуть Эхенвэн, уже не прекословя. Не ушли лишь ближайшие ученики Асана, да и те точно знали, что их ждёт.
Время поджимало, пустота городских улиц, по которым они прошли, чтобы добраться до врат, давила на сердце, а отдалённая дрожь подсказывала, что внутренние разрушения уже не остановить. Каменный потолок, заменявший им небо столько лет, скоро пойдёт трещинами, и весь Эхенвэн будет погребён навеки среди камней и песка.
Створки ворот дрогнули, будто от сильного удара. Мастер Асан сделал знак остальным, и они выставили магические щиты. Их сияние озарило всё вокруг так ярко, точно в этой слишком большой пещере взошло собственное солнце.
Врата наконец поддались, дрогнули и начали отворяться. Медленно-медленно створки расходились в стороны, открывая взгляду странное существо, стоявшее на последней ступени каменной лестницы. Было сложно поверить, что некогда это был человек. Сейчас он стоял, так низко пригнувшись к полу, точно и бежать собирался на четвереньках. Он наклонил голову, глядя исподлобья, и глаза его светились алым, а приоткрытый рот напоминал пасть. Скрюченные пальцы больше походили на лапы монстра.
— Шаас, — прошептал Асан, и в тот же миг существо, возникшее перед ними, отбросило факел и утробно заворчало.
В этом рыке не было ничего, напоминавшего человеческую речь, но Асан понял, что пытался сказать бывший пленник. Он слишком давно ждал этого момента, чтобы не услышать в глухих ворчащих звуках слов.
— Не бейте первыми, — предупредил он, хотя в том не было нужды. — Он умеет забирать силы. И он сильнее, чем прежде.
Шаас же видел перед собой горстку защитников опустевшего города, и гнев, бурлящий в нём, жаждал вырваться наружу. Они всё же обманули его и знали, когда он проснётся. Только решили не сражаться, а пуститься в бега. И это бесило и выводило из себя ещё сильнее. Они знали — и бросили его одного, даже не оказав достойной встречи!
Он хотел закричать, назвать всех глупцами и трусами, но изо рта вырвался лишь грозный рык. Впрочем, довольно скоро Шаасу стало безразлично, что это звучит не так, как он привык. Он не слишком ясно помнил, как это было раньше.
Слепящий свет щитов не давал ему рассмотреть, сколько нападающих — или обороняющихся — перед ним. Наугад он бросил в них огненную стрелу, а затем вспомнил о пламенной плети, которую раньше — это ощущалось столь чётко — очень любил.
Огонь снова хлестнул по колонне, и дрожь прошла по земле. Шаас рассердился на эту хрупкость мира и бросился вперёд, ни о чём больше не раздумывая. Маги ждали его нападения, они слаженно отражали атаки световыми щитами, а один из них бросил обжигающее заклятье, прошедшее всего в ладони над головой Шааса.
Мир вокруг пришёл в движение, крупные куски камня откалывались и катились по земле, впечатываясь в стены домов и разбивая их. Трещины разбегались по плитам, рассыпались прахом статуи, отваливалась лепнина. Шаас сеял вокруг себя хаос и в какой-то миг начал любоваться этим, наслаждаться танцем с огнём. Ему хотелось превратиться в огненный смерч, как будто он некогда умел это делать.
***
— Нам нужно оттеснить его к алтарю, — крикнул Асан, на самом деле вовсе не уверенный в этом плане. Сейчас он видел, что Шаас превратился во что-то ещё более ужасное, чем предполагали старейшие. Он видел существо, которым руководил инстинкт обезумевшего хищника. Если они оплошают или хоть на миг опоздают, то их ритуал обернётся катастрофой.
Утешало лишь то, что Шаас словно и не замечал, куда его теснят. Снова и снова он наносил удар за ударом, разрушая в пыль постройки, разбивая камни и уворачиваясь от встречных заклинаний. В нём было столь много дикой энергии, что Мастер Асан невольно зауважал противника.
И было ясно, что Шаас не понимает чужих слов. Конечно, никто и не пытался заговорить с ним напрямую, но он не обращал внимания и на любые другие выкрики. Слишком дикий, слишком обезумевший, он не сумел бы понять, что на самом деле задумали маги. И возможно, в этом был их шанс.
Но вот они уже выбрались к алтарной площадке. Самый большой алтарь Эхенвэн, где проводились важнейшие не только для города, но и для всей магии мира ритуалы, был готов принять жертву.
Вокруг возвышались шесты с факелами, удивительно, как они уцелели, когда всё готовилось рухнуть, превратившись в единую каменную могилу. Огонь продолжал гореть, а поверхность камня едва заметно мерцала. Достаточно было всего нескольких слов, чтобы магия захлопнула приготовленный капкан. Несколько слов, которые должен был произнести Асан.
***
Когда Шаас заметил алтарь, в его памяти тут же возникло чёткое понимание, что именно следует делать. Он не знал смысла и не мог предсказать, что произойдёт дальше, но интуиция, ставшая теперь гораздо сильнее, чем была раньше, руководила им лучше доводов разума.
В тот миг, когда маги оттеснили его к камню, ему хватило лишь доли секунды, чтобы коснуться холодного мрамора и зажечь его собственной силой. Он сумел понять, что алтарь ждёт жертву, и коварство врагов показалось ему детской уловкой. Теперь, просчитав, какое будущее ему готовили, Шаас понял, что сделает.
Это не было решением, на какие-либо размышления такого рода Шаас сейчас был совершенно не способен. Его порыв больше походил на холодный мгновенный рефлекс, повинующийся древнейшему инстинкту самосохранения. И никакой рассудок не смог бы опередить эту силу.
Когда очередной световой стрелой разбило камень у Шааса под ногами, он проговорил — или попытался произнести — те слова, что помнил необычайно хорошо. И пусть они прозвучали вовсе не так, как должны бы, но сила, заложенная в них, осталась прежней. И она послушалась своего одичавшего хозяина.
***
Асан хотел уклониться, но не сумел. То, что сделал Шаас, было ему непонятно. Невероятная сила спеленала его и приложила об пол, да так, что он не сумел подняться. В тот же миг Шаас ударил по остальным и в один момент сломил почти всех.
Взрыкивая, Шаас кинулся к алтарю и уложил на него уродливые, искажённые магической силой руки. Он запрокинул голову, и сила багровым потоком потекла из его пальцев, напитывая алтарь, будто кровью.
Боль пронзила всё тело Асана, но он всё же успел заметить, как Кэнси — самая юная из его учениц и самая способная — откатилась в сторону, прижалась к колонне, а затем юркнула в тень.
«Она спасётся», — подумал или скорее почуял Асан, тут же закашлявшись от боли. Его сила утекала, но страшнее было другое — они просчитались, не смогли понять, что Шаас воспользуется алтарным камнем в собственных целях. Он не поймался в капкан, оказался слишком опасным зверем, который сумел использовать ловушку против охотников.
«Мы недооценили его», — эта мысль была последней, а с нею вместе пришла и чудовищная горечь. Гаснущее сознание Асана уловило только грохот осыпающихся камней. Эхенвэн пал, и это разрушение не имело никакого смысла, потому что Шаас остался на свободе.