Лёнька

Лёнька

- Ээээй, есть кто дома? Петровна, открываааай!

Лёнчик чуть-чуть приоткрыл дверь, почесал затылок, буркнул:

- Опять припёрлась… чего шастаешь, а? Иди давай, не порть тут людям, надоела.

- Да как иди, Лёня? - удивилась гостья, стянула с головы капюшон и утёрла рукавом вспотевшую шею. - Третий раз за Петровной прихожу, а её всё нет. Где она опять шатается в такую рань? Небось за грибами в лес потащилась? С её-то давлением только по кочкам и скакать, ага. Ладно, подожду, дверь-то открой.

- Не угадала, в город умотала она, вернётся поздно, так что не дождёсся, - Лёнчик злорадно сплюнул и захлопнул дверь аккурат перед носом визитёрши. Тётка и не подумала обижаться, крикнула весело:

- Лёнька, я ведь при исполнении, а ты мешаешь! Найду я на тебя управу, слышишь? И ничего ты не сделаешь! - жизнеуправша хохотнула и неторопливо удалилась.

“Вот же привязалась, карга, и не отвадишь ведь, так и будет таскаться, пока своего не возьмёт”, загрустил Лёнька, проводив взглядом тёмную худую фигуру. Где-то на задворках затрезвонили петухи, пылкое южное солнце забрызгало светом тюлевые занавески, Лёнчик зажмурился и спрыгнул с подоконника на пол - пора приниматься за работу.

Хлопот у Лёнчика было немного. Хозяйства Олимпиада Петровна давно не держала - последнюю корову продала лет семь назад, чтобы справить почившему супругу приличный памятник на деревенском кладбище, а за гусями и курями догляд небольшой. Делов-то: открыть калитку, а они пущай себе пасутся, травку щиплют, крошечки какие клюют. Домовой полюбовался важными длинношеими, пуганул глупых куриц для смеху и пошёл завтракать - хозяйка каждый вечер оставляла для него молоко и мятный пряник.

День прошёл спокойно и даже лениво. В самую жару, когда болтливые курицы притихли в теньке у забора, Лёнька искупался в железной бочке, из которой Петровна поливала грядки, натянул на спутанные волосы хозяйский носок и уселся у окна обдумывать очередной план спасения хозяйки от навязчивой жизнеуправши.

Олимпиада Петровна тряслась в душном переполненном автобусе и мечтала только об одном: добраться скорее до дома и протянуть ноги, причём во всех смыслах, до того она утомилась. Рядом на продавленное сиденье плюхнулась соседка Агаповна:

- Липа Петровна, наше вам здрасьте! Чего-то каждый день зачастили, смотрю, то в лес, то в город. Домовой из дому гонит, што ли, а?

- И не говори, Лидуся, будто и правда спозаранок выгоняет, - вздохнула Петровна. - Вот сегодня в такую жарищу дома бы лежать, дак приспичило мне в пенсионный тащиться. Умаялась, сил нет. Хоть ляг да помри.

- Ну ты тоже скажешь, тёть Лип. Рано ещё помирать-то.

- Рано не рано, а уж девятый десяток пошёл, Лида. Устала я, да и Серёжа меня там, поди, заждался.

- И ещё подождёт, не торопись, тёть Лип, помереть-то недолго, вот обратно никак!

Олимпиада Петровна согласна закивала, но стоило ей прикрыть усталые глаза, как снова чудился молодой, черноусый Сергей, который звал жену за собой.

Едва успел Лёнька загнать курей в птичник, как снова явилась настырная гостья.

- А нету хозяйки, - заявил он, преградив жизнеуправше дорогу. - Из городу не вернулась, видно, у сестры погостить осталась.

- Лёня, давай по-хорошему. Ты что, думаешь, развлекаюсь я, что ли? Работа такая, что поделаешь. Сегодня не заберу, штраф огребу, а я и так в них по уши, сам знаешь.

Домовой угрюмо помолчал, скрестив руки на груди, потом буркнул:

- Нету её.

- Вот я хотела по-доброму, Лёня, сам вынуждаешь, - вздохнула гостья и сунула ему под нос пергамент, усеянный мелкими буквами. Внизу свитка блестела большая сургучная печать. - Вот, Лёнечка, штраф тебе из Канцелярии нашей. Теперь уж меня не обманешь. Зови давай.

- Фта фету фофяйки, - сказал домовой и в ужасе закрыл рот ладошками.

- Работает, - хихикнула жизнеуправша. - Больше не соврёшь, Лёнька, иначе сразу картавить будешь. Ты посмотри, какие ангелы выдумщики, а?

Домовой смотрел на гостью, в глазах его плескались слёзы.

- Да как же… я… без неё-то буду, а? - прошептал он и разрыдался. Жизнеуправша обняла его, погладила по спине:

- Ну ты чего, чего… Ты думаешь, ей там плохо, что ли, будет? Там хорошо, Лёнечка, спокойно, отдохнёт, подлечится, с мужем и детьми повидается. Здесь ей чего? Ничего. И никого... - гостья вздохнула, смахнула набежавшие слезинки. - А потом вернётся. А хочешь, - она вдруг горячо зашептала домовому в самое ухо: - Хочешь, потом снова к ней попадёшь, а? Я устрою, а?

Лёнька часто-часто закивал, утираясь длинными рукавами, а потом отошёл от двери и кивнул, проходи, мол, давай. Жизнеуправша глянула ему в глаза, улыбнулась и вошла в дом.

В дом Олимпиады Петровны въехали новые жильцы, шумные, дружные, весёлые, с любопытными детьми и вездесущими кошками. Лёнька вспомнил, что тётя Липа кошек не держала, знала, что домовой их не любил, а от шерсти чихал и кашлял. Теперь же деваться было некуда. Новые хозяева во всякое такое не верили, хлеба и молока ему не оставляли, и Лёнчику приходилось подворовывать кошачий корм, а то и рыться в мусорном ведре.

От уютного старого дворика не осталось и следа: птичник снесли и построили на этом месте большую красивую беседку с мангалом, креслами и детскими горками. К дому принялись надстраивать ещё один этаж, от грохота и пыли у Лёньки разыгрались головные боли, началась бессонница. Домовой плюнул на пенсионные отчисления, ежевековую премию, обещания жизнеуправши вернуться к Петровне и написал заявление по собственному.

А две недели спустя, когда он уже собрал свою котомку, голуби принесли из Небесной Канцелярии перевод на новое место. На конверте мелким остреньким почерком было написано: Удачи тебе, Лёнька! Береги себя, с любовью Смерть.