Лешакова невеста

1. Сестрёнкины слёзы

- Яринка! Яринка! – визгливый голос бабки Агафьи разносился по саду. – Куда запропастилась, окаянная?!

Ярина вздрогнула и едва не скатилась с толстой ветки, ложившейся краем на высокий дощатый забор. Место, где живое дерево соприкасалось с мёртвым, щедро оплетали колючки. Вжалась спиной в шершавый ствол, стараясь даже не дышать.

Нет, пронесло. Бабка с кряхтением потелепалась к ульям, стоявшим за их двором на косогоре, под которым начинался широченный луг. Ярина выдохнула с облегчением. Хорошо, ветка пополам не треснула от её ерзаний во все стороны! Хотя, в ней и весу-то особого нет, с чего там трескаться? Жилы да титьки, как метко, хоть и обидно, заявил один из соседей.

Вот Варькины бы прыжки дерево не выдержало точно. Раздобрела сестрица к прошлой зиме, и неудивительно – к сватовству готовится, и жених даже нашёлся. Вперёд сестры замуж решила выходить. Но Ярина не обижалась. Ей-то что? Ни рожи, ни кожи, вдобавок характер скверный, язык острый, а кулак – проворный, в переносье обидчиков бил справно ещё сызмальства. Варьке в девках половину жизни сидеть из-за неё не с руки.

Бабка с дедом на старшую внучку из-за этого и не ворчали. Неудивительно - им самим такая «корова» в хозяйстве нужна. Поди-ка найди дурищу, которая и работы по дому не чурается, и пчёл с пасеки не боится, и в лекарских травах хоть немного да разбирается. У Варьки вот не получалось бабкину науку перенять, а Ярина на лету схватывала. За глаза её некоторые соседи ведьмой называли, но уж это было неправдой. Просто в дальних глухих деревушках, вот как их Листвянка, лекарей иных нет. Или травами да баней тело и дух врачуешь, или помирать придётся. К тому же, дед тяжело болел уже много лет, как без снадобий?

Вот и обучились обе потихонечку, нужда заставила, а добрые люди знаниями помогли. Не всегда получалось, конечно. Помнится, зим семь назад дед Еремей пробовал её зельем от костолома полечиться, так в нужнике почитай суток двое сидел. С малыми перерывами. Ох, и отлупила ж её тогда старая Агафья! А главное – за что? Кости ломить у деда сразу ведь перестало. Побегай-ка туда-сюда во двор до ветру и назад, в тёплую избу!..

- Яринка, бабка тебя ищет! – раздался у смородиновых кустов голос младшей сестрицы. – Злющая она сегодня. Сватов ко мне со дня на день ждёт, а дома не метено, не убрано, половики не выбиты, стенки не подмазаны, печь не белена с осени...

- Ну так сама бы подмела да убрала, - огрызнулась Ярина. – Я нанималась, что ли, с утра до вечера грязь на веник наматывать? И так до петухов сегодня встала, притирки вам с подружками для красоты готовила.

Послышались шорох и ойканье – Варька полезла через заросли, и ягодные пятна расцветали на рукавах её рубахи. Встала рядом – щекастая, курносая, румяная, как маков цвет. Светлые кудри из-под платка выбиваются. До чего ж хорошенькая! Яринка ей даже не завидовала – толку-то? Ей и вполовину такой красивой не стать никогда, хоть заполоскайся в тех зельях да притирках. И волос в потёмках да при свечах в избе вроде каштановый, а на свету темно-рыжий, чем больше за ним ухаживаешь, тем ярче сияет. И конопушки по носу и плечам рассыпались. И глазищи непонятного цвета – как болотная ряска в жаркую погоду.

То ли дело сестрица. Жених её говорил, мол, в городе куколок таких же видел из фарфору заморского, страсть как на Варю похожи: голубоглазые, крутобёдрые и волосы, будто золото! И стоили те куклы как половина стельной коровы. Потому и привёз невесте в подарок простенький платок с кистями да коромысло резное. А Варьке не по нраву его дары пришлись. По правде говоря, дары-то, может, и ничего, да сам Ванька выглядел неказисто – тоже щекастый, лицом нежный, тьфу, срамота одна. Это девке округлой быть хорошо. А мужику зачем? Ещё и грамоту почти не разумел, только закорючки на бересте ставить мог: кому, куда и за сколько продан тот или иной мешок муки. Сыну лавочника иных знаний и не надо, прибыль считать да в оборот пускать – и хватит.

А Варьку с Яринкой заезжий княжеский кметь четыре года назад и считать, и читать обучил, в благодарность за спасённую жизнь. Дело было так: ехал он по первым заморозкам от князя Мирослава в дальнее Зауголье с дарами к святым отцам. Золотишко вёз да книги – тяжелющие, богато украшенные, переплёт из тончайшей кожи. Да тронулся в путь с двумя конниками всего. На них скопом в лесной чаще и навалились тати окаянные, охрану в капусту порубали, а дядьку Бориса ранили сильно. Он сомлел от боли, а негодяи решили, что мертвый он. Золотишко пригребли себе, книги бросили. Одна только и уцелела, остальные снегом побило, страницы попортило.

А поутру его нашли Варька с Яринкой и другие девки, что с ними по дикую рябину в лес пошли. Ох, и крик поднялся! А Яринка рявкнула на них бранными словами да велела сухую да побитую морозом траву рвать, ту, которая пожёстче. Сама же ножичком проворно ветвей ивовых настругала как раз.

Да, ножик у неё всегда был с собой, а как иначе-то? Не всякая трава корни да побеги без боя отдаёт, иногда и срезать приходится. И не голыми руками, а через рукавицу.

Дотащили, в общем, кметя до деревни на волокуше из веток, связанных стеблями, а там и мужики помогли. Поселили его у бабки Агафьи да деда Еремея. Яринка за ним ухаживала. Поначалу робела – мужик чужой, огромный да жилистый, весь седой да в шрамах с палец толщиной, будто крапивой его с утра до ночи стегали. Мало ли, чего от невинной девки захочет? Ему поди откажи, здоровенному-то...

Напрасно боялась. Воин княжий её не обижал, молча терпел перевязки да промывания едкими настоями, только шипел порой сквозь зубы. Протянул как-то мозолистую лапищу, погладил Ярину по голове. Та аж обмерла, а дядька улыбнулся ласково и сказал хриплым басом.