Лесное озеро

Над речушкой Мокшей поднимался утренний туман. Тишину раннего утра нарушали только лёгкие всплески воды и перекличка просыпающихся птиц. Мужики разошлись по палаткам спать, только Никита остался сидеть на берегу, мучаясь тяжёлыми думами и похмельем. В голове пульсировала тупая боль, превращающая невесёлые мысли в ещё более неприятные. Зря он поругался с Иринкой перед отъездом, теперь по возвращении его ждёт сначала долгое обиженное молчание, а потом занудные проповеди о том, что вот вечно он меняет свою девушку на друзей. Вот только дело было не в друзьях и даже не в рыбалке с алкогольными возлияниями. Никита просто устал от своей жизни, бесконечный цикл «дом — работа» сводил его с ума. Вернётся домой и снова закрутится в этом колесе, а когда-то он считал, что его ждёт особенная жизнь. Что теперь? Намечающаяся лысина и уже небольшое пивное пузико давали понять, что всё, был Никитка, да весь вышел, стал Никитой Сергеевичем, и ждёт его стандартный путь обычного российского мужика. Вот если б судьба дала ему шанс всё изменить, он бы его точно не упустил.

Туман потихоньку рассеялся, а чистый сосновый воздух облегчил мигрень. Никита повеселел и посмотрел на лес. Может, грибов набрать? Будет отмазка для Иры, не всё время он пил, за грибами сходил, о ней думал. С трудом поднявшись, он побрёл в лес. Золотые, уходящие в небо сосны потихоньку сменились берёзами и осинами, и тут в березняке он увидел первый гриб. Радостно гыгыкнув, он наклонился над крепким подосиновиком. Вот только нож он с собой не взял, ну ничего, выкрутил аккуратно и застыл с грибом в руке, сложить добычу было некуда. Надо вернуться, но тут в паре шагов от себя заметил ещё гриб и решил прихватить и его. Держа в руке два хорошеньких подосиновика, Никита уже хотел пойти за пакетом в лагерь, как недалеко заметил крупный белый, эх, оставишь и потом не найдёшь.

Очнулся Никита, только когда грибы стало сложно удерживать в руках. Осмотрелся, вокруг шумели деревья, это был уже не светлый березняк, а смешанный лес. Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь густые кроны. Так, теперь точно пора возвращаться в лагерь, Никита развернулся и увидел овраг, поросший кустами. Он не помнил, чтоб шёл около оврага, заблудился? Паники не было, не так уж далеко и ушёл от берега, минут пятнадцать всего бродит. Покричит, и его точно услышат.

— Ау! Ау!!! — сначала несмело, а потом со всей мощи своих лёгких заорал Никита.

Прислушался, никто не отвечал, зато рядом послышалось женское хихиканье. Мужчина покраснел, вот дурак-то разорался, а тут над ним уже смеются, наверно, из соседнего лагеря кто-то гуляет. Он повернулся и увидел женщину, стоящую недалеко.

— Извините, не подскажете, в какой стороне река?

Женщина промолчала и вдруг прыгнула вперёд, к нему навстречу. Присмотревшись к незнакомке, Никита попятился. Женщина была голая, и отвисшие груди висели до самого пупка, но не только это было страшно, у незнакомки была всего одна нога, растущая прямо по центру тела. «Мутант?» — мелькнула дурацкая мысль.

— Эй, ты чего? — Никита снова отступил, он лихорадочно вспоминал, нет ли поблизости пансионата для психов. Кажется, от них кто-то сбежал.

Женщина снова не ответила, вдруг взяла свои груди и перебросила за спину.

— Жесть какая! — взвыл Никита и, уже не разбирая дороги, побежал вдоль оврага.

Где-то рядом раздавалось хихиканье незнакомки, заставляя бежать дальше не останавливаясь. Наконец, силы кончились, а смех прекратился. Никита огляделся, вокруг был лес, густо заросший ёлками с буреломом и поваленными деревьями. Никита с тоской вспомнил, что его телефон остался в лагере, он же не думал, что зайдёт в лес так далеко. Ни еды, ни воды, даже ножа не взял, а кричать он теперь побаивался. В голове всплыли какие-то дурацкие мысли про мох с северной стороны, муравейники и азимут. Решительно развернувшись, Никита пошёл обратно. Ну баба, ну голая, чего он испугался-то? С чего он устроил весь этот марафон по пересечённой местности на радость этой лесной сумасшедшей?

Послышалась тихая песня, пели душевно, голос был женский и красивый. Никита взял себя в руки и пошёл на голос. Заставит эту «психическую» вывести его к людям, мужик он или нет. Подумаешь, страшная грудь, у его бабы Шуры такая же была, он в детстве видел. Неожиданно деревья разошлись в стороны, и мужчине открылось небольшое лесное озерцо с тёмной водой. Посередине озера был островок с одинокой берёзой. Она была большая, толстый белоснежный ствол и крона, теряющаяся где-то далеко в небе. Никита даже не думал, что берёзы могут вырастать до такого размера. Его внимание снова привлекла песня, и он заметил, что на берегу не один. Недалеко от воды сидела обнажённая девушка. Она расчёсывала длинные золотистые волосы и пела. Никита никогда ещё не слышал такого красивого пения, голос завораживал, шёл прямо в душу, заставляя забыть обо всём.

Мон въдь тястонь мокшень стирнесь,
Крайняй, седизе тейть панчф,
Эсон мокшень ляйсь ипорась,
И тундань шинь васень панчфсь.
Седиезе монь аф кирди
Алянь-тядянь крайть аф шнамс.
Эрь да мон!

Слова были Никите непонятны, но он подумал, что так петь можно только о любви. Его тело бросило в жар, он понял, что жил только для того, чтоб любить. Девушка повернулась и посмотрела на него. Глаза у неё были ярко-голубые, словно летнее небо. Теперь он мог смотреть только в эти колдовские глаза и слушать только этот голос, певший о любви, остальное стало неважно. Он подошёл к ней и замер, незнакомка замолчала. Никита справился с накрывшими его чувствами и спросил:

— Кто ты?

— Я Макразь, дочь Ведявы. А ты кто?

— Я Никита. Ты очень красивая, твоя песня, она… — Никита не смог найти слов, чтоб описать все те чувства, что завладели всем его естеством.

— Ты полюбил меня? — спросила Макразь.

— Да-да! Я бы хотел, — он посмотрел на обнажённую грудь девушки, и слова снова потерялись.