Лесной царь

Пролог

Тишина в мире нави стала почти постоянной. Чудесная птица Аюн, что пожирала плоть грешников, не смела вспорхнуть прочь со своей последней добычи. Ундины, скучающие от одиночества, не переговаривались тихо с кикиморами, развешивающими свои платья на ветвях. Никто из обитателей бескрайнего леса не смел отвлекать Лесного царя от его задачи.

Тот обходил огромный черный круг, выложенный из камней, что отделял его подданых от мира смертных. Танцевал и прислушивался к доносящимся отзвукам, проникающим за истончившуюся завесу. Его ветвистые рога подпирали бескрайние небеса и сияли холодным лунным сиянием, хвост с золотой кисточкой на конце нервно подергивался, будто у кота, готового к прыжку. Голодный и ослабший после стольких лет заточения, он был готов на все, чтобы прорваться обратно в мир смертных. Сколько времени он танцевал так, почувствовавший, что некто из глупых людишек сдвинул священные камни. Сотню лет? Две?

Для Лесного царя все это время превратилось в одну бесконечную ночь. Порой краем сознания он вырывался в реальность, цепляя ту или иную человеческую душу, пополняя ряды своих любимых детей. А порой выхватывал из темноты дочь или сына и толкал их в образовавшуюся прореху. Пусть порезвятся на воле, пусть хлебнут хмельного вина человеческих желаний и пороков.

– Сын мой, – прошептала его мать, кладя узкую ладонь ему на плечо и вырывая из танца. Любого другого он бы порвал за такое на мелкие части, но мать была неприкосновенна. Даже бессмертные привязаны к созданию, что породило их. Лесной царь бросил взгляд зеленых глаз на иссохшую фигуру, златой хитон на которой давно стал подобен грязной тряпке. У матери его было шесть рук, и две пары глаз, некогда ей поклонялись как богине, но ныне и вовсе забыли ее имя. Люди любят юных прелестниц, молодых очаровательных божеств. Мать Лесного царя уже вечность не была ни молодой ни очаровательной.

Его самого еще помнили, пугали детей, что если будут дурно себя вести, будут гневить христианского бога, он проберется в их маленькие спаленки и заберет их с собой в темноту. Глупые люди забыли, что Лесной царь действительно забирал детей, но только тех, чье горе не вмещалось в их маленькие тела и выплескивалось через край ночными молитвами и слезами. Он был милостив, он забирал в мир нави только самых несчастных, самых обиженных и искалеченных. И там он делал их сильными и бессмертными. Он давал им возможность отомстить.

– Пропусти меня в мир яви, сын. – голос ее был подобен скрипу старого дерева.

– Он более не таков, каким был во время договора со смертными. Я вижу, как изменились люди, я вижу железных зверей и дома столь высокие, что их крыш и вовсе не разглядеть. Они научились летать, матушка. Они опустились на дно морей и заговорили на расстоянии без помощи колдовского огня.

– Люди никогда не меняются. – Покачала головой его мать. Богиня знала человеческую природу как никто другой: – Они хотят золота, славы и власти, они мечтают о бессмертии. Я смогу им это предложить.

– И ты обречешь себя на жизнь в ловушке смертного тела? – Лесной царь моргнул, прогоняя морок. Картины из человеческого мира поражали его, заставляли жаждать проникнуть к смертным. Но вместе с тем ему было страшно. Люди отринули христианского бога, они начали поклоняться машинам. Воздух в их разрастающихся городах стал душным и тяжелым. И даже ветер злого моря Балтики не мог разогнать его до конца.

Мать пожала плечами. Она устала от вечности в темном краю безвременья. Ей наскучили песни русалок, она устала от одинаковых историй кикимор. Она хотела жить, пусть ради этого ей придется пожертвовать двумя парами рук и расстаться с зоркими глазами, что видят прошлое и будущее.

– Я помогу тебе, сын мой. Я отыщу ту, что способна будет окончательно разбить оковы нашего плена.

Ведьмы, которых он так долго пестовал и одаривал своей милостью, предали его. Он просил столь о малом. Лесному царю требовалось сердце юной девы, сгорающее в любви.

Бессмертный был окружен своими детьми, но оставался одинок. Он нуждался в возлюбленной, способной выдержать всю страсть бессмертного сердца. Вот только пока никто не переживал ночи его любви.

Души тех ведьм, что обещали стать с ним одной плотью и кровью, рассыпались прахом, неспособные даже восстать среди созданий нави. Он пытался снова и снова, и в какой-то момент ведьмы отказали ему в выбранной невесте.

И тогда он взял ее силой. Силой сорвал с нее одежды, силой наполнил своей любовью. Задыхающуюся, кричащую от боли и не способную ответить взаимностью. Она оказалась слишком слабой, вновь и вновь слишком слабой. Лесной царь потребовал новую, но ведьмы воспротивились.

Они собрали шабаш, зажгли огонь вкруг священного кургана. Воззвали к духам предков и тем силам, что не имеют ничего общего с добром и злом, но остаются подвластны лишь одной природе.

Ведьмы собрали всю свою мощь, всю силу, что заключена в хрупких смертных телах, но не для того чтобы поклониться ему, а чтобы совершить преступление. Заплатить своей кровью и жизнями, своими силами, молодостью и красотой за то, чтобы заточить его в мире нави, возвести полог, не пропускающий более ни его, ни его детей в мир смертных. Они отдали его вотчину христианскому богу, отступили, отказавшись от своей власти над миром живых и мертвых. И все потому, что та малость, о которой просил он, показалась им слишком высокой ценой.

Горько плакал Лесной царь, ощутив удар в спину. А когда тиски горя немного отпустили его, стал думать о том, как прорваться обратно в мир яви.

Для этого ему нужна была дева – потомок той, кто заточил его.

Та, что лишится дыхания сразу после рождения, но он вдохнет жизнь в охладевшие уста, сделав ее своим созданием в человеческом теле, та, что добровольно отдаст половину своей души миру нави. Та, чье полное ненависти сердце сможет пропустить скоп его детей через врата, возведенные тысячелетие назад. И та, кто из любви принесет свою человеческую часть ему в жертву. Глядя на сморщенное как грецкий орех лицо своей матери, Лесной царь был готов согласиться с ее желанием. Пусть идет в мир смертных, пусть притворится одной из них.