Лесной дом

Глвва тринадцатая

Кромешники

— Давай, давай, поспешай. — Лесная дева тянула Славена за рукав, тот не то чтобы упирался, просто рассмотреть все хотелось как следует! Ведь не каждый день доводится на кромке побывать! Эко дивно тут все. Первым взглядом глянешь — так обычный дремучий лес, а присмотришься — ан нет! Не обычный. Чисто да гладко в том лесу, идешь — как по мягкому ковру ступаешь, солнце вроде как не проходит сквозь кроны деревьев, а цветы растут, да такие дивные! Тропинки есть, и разные, есть как звериная тропа, а есть — и телеге проехать можно. И звуки — не просто шелест, а как будто разговаривает кто-то на языке незнакомом.

Буквально часом ранее Славен делал для себя чудные открытия, и неведомые дорожки — то еще цветочки...

— Да, надо бы к бабке-то сходить… — Волхв, лесной хозяин, или просто дедушка, как звала его Поляна, почесал бороду.

— Вот и я толкую, что надо, — вторил ему мельник, «официальный» дед любимой. Что на самом деле промеж ними родства не боле, чем у Славена с Лисовским, парень уж давно подозревал. Но умно помалкивал. Да и люба невеста ему, какая разница, кто ей родня? Только вот папеньке бы кто растолковал…

— Рогдай-то как третьего дня ушел со своими, так по сию пору вестей нет, — продолжил липовый дедушка. — Степанида тревожится…
Славен только головой вертел между ними.

— Твоя Степанида сейчас как пугана ворона, куста боится. Вот что с бабами в тягости делается, — тем временем непочтительно отозвался о знахарке еще один «дедушка», возможно тоже липовый.

— Да, к бабке-то сходить надо… Кто, как не бабка, ответ даст? А может, и диковиной какой поделится, если нужным сочтет… — Это мельник.

— Сходить, сходить, я, знаешь ли, — лесной хозяин крякнул, — к матушке со всем почтением и любовью, но лучше уж пореже с нею видаться, а то еще с того раза спина побаливает. Я для нее до сих пор глуздырь сопливый.

— Эх, согласен с тобой, мне довелось с Бабой-Я… с матушкой твоей свидеться, еще молод был, невесту свою искал. Нет, спина не пострадала, но на кругу мы поборолись, знатная воительница матушка твоя!

— Вот и сходи к ней, навести старушку, — обрадовался волхв.

— Э не… годы, годы уж не те, кхе-кхе, ты понимаешь… — мельник что-то быстро зашептал на ухо хозяину, обрисовывая при том руками крутые изгибы женской фигуры. — Да и потом еще несколько зим кряду в лес ходить страшился, ведь тот, кто отцом тебе приходится, ревнив, как ужас. Не зря же по полгода, пока он в отлучке, Яга старой бабкой в избушке сидит. А как тот прилетает сюда на крыльях холодных ветров, так аккурат в тереме красавицей…

— Не, отец ревнив, конечно, но поверь, за несколько веков он давно привык к любой внешности жены, а в ее шалости не верит. Просто разумей сам: если бы люди знали, что на кромке, между явью и навью, живет красна девица? А? Матушка рассказывала, что, еще когда звали ее Марьей Моревной, или просто Мариной, царевною морской, сколько приходилось ей от поклонников отбиваться, оружием, до смертоубийства. Старухой спокойнее. В зиму — да, она краса!

Славен стоял рядом с Поляной лопух лопухом. И речи вроде как понятные, но о чем — не уразуметь. Неужели о той самой Бабе-Яге, что детей малых ворует да добрых молодцев, чтобы сожрать потом?

Ну и поинтересовался на свою буйну голову:

— Эта та самая Баба-Яга, костяная нога, что в ступе летает да смерти не знает?

Оба старика вмиг остановились и вытаращились на Славена, как впервые увидевши. Потом переглянулись и одновременно молвили:

— А вот ты-то, друг сердешный, нам и нужен!

У Славена чуть ноги не подкосились. Только присутствие любимой сдержало его от немедленного позорного бегства.

Пока оба деда обсуждали, как пойдет, как пройдет да как найдет избушку бывшей красавицы Марины добрый молодец Славен, вынырнула откуда ни возьмись невеста, уже с лукошком.

— Вот и славненько, — как ни в чем не бывало проговорила Поляна. — Я давно хотела у бабушки Яги побывать, а то почти не помню ее…

И вот идут они какими-то тропками. Чудеса. Поляна спешит и по пути рассказывает:

— Эх, Славен, такой умный парень, а такие глупости говоришь! В печи живьем жарит и ест! Да ты утку когда стреляешь на охоте, иль зайца, и то освежуешь сначала. Где это видано — убоину целиком варить? Это ж не рак! Да она сама этим слухам потворствует, точно тебе говорю. Но про печь доля правды есть…

Мурашки стайкой пробежали по спине парня. Вот если бы не Поляна! Ни в жизнь не пошел бы ни к какой Яге!

— Яга — она ведь знатная знахарка и ведунья.

— И колдунья, в ступе летает…

— Ну летает, и что с того? Подумаешь, вон некоторые вообще в медвежьей шкуре временами бегают — и ничего, женятся…

Славен слегка притормозил, даже головой потряс, слишком много информации за последнее время на его нетренированную голову свалилось. Но Поляна уже опять уверенно тянула за рукав, сворачивая на неприметную тропинку.

— Вот, скоро уже. Так вот, я малая совсем была тогда, и как воструха меня тогда не досмотрела? До сих пор кается, в общем, провалилась я в полынью, да течением еще подо льдом протащило. Дядька водяник, конечно, меня вытащил, а дедушко жизнь вдохнул, помню, как я тогда кашляла да водой плевалась! Но зацепила меня тогда огневица, в жару я металась долго, чахнуть начала, чего только со мною не делали. И повезли меня тогда к Яге. То дело перед масленицей было, бабуля еще в тереме жила, но уже мужа своего провожать собиралась… А, как вылечила-то? Да просто: натопила печь, потом, как жар спал, соломки туда постелила да накидала травок разных. Нет, котел не ставила, не смейся, потом меня тестом обмазала, это, значит, если горячих камней печи коснусь, чтоб не обжечься. Ну и на лопату меня — и в печь. И говорит: а ну, кричи громче! И мы с корогушей кто громче, я в печке, он снаружи. Весело было! Зачем кричать? А это чтобы больше горячего воздуха, травами пропитанного, вдохнуть и нутро прогреть. И враз отступила огневица. Безо всякого колдовства…
Славен был, мягко говоря, удивлен такой интерпретацией сказа про Бабу-Ягу, которой, кстати говоря, еще в детстве его мамки-няньки пугали.