Лесной дом

Глава пятнадцатая

Крепость. Покои Славена 

Воевода Иван Данилыч задержался ненадолго у дубовой двери, послушал… Только чего там слушать, во-первых, дверь толстенная, во-вторых, Славка или болтается где-то, или за книгами сидит.

Э, что бы там ни верещала любимая женушка об опасностях, теперь-то он точно не жалел о своем решении взять младшего с собою в крепость.

Хилый телом и, чего скрывать, ленивый к наукам и изнеженный мамками Святослав изменился в крепости неузнаваемо. Особенно за последний годочек. И телом возмужал, и биться всерьез учится, и к наукам — о чудо! — жадным стал. Радость на старости лет воеводе.

Иван Данилович зашел в горницу: светло от окна, отрок у него и сидит с книгой раскрытой. Правда твоя, дядька Ждан, какой отрок?! Мóлодец уже! Может, и впрямь, как Ждан глаголет, зазноба появилась?

— Что читаешь, сына?

Книга стояла на специальной подставке, была большая, толстая, написанная на пергаменте и, видать, очень старая.

— Да, батюшка, читаю труд некого грека Арриана, «Тактическое искусство» называется.
Воевода крякнул в кулак, чтобы скрыть удивление, неизвестно, чем боле поражен был, названием книги или расширившимся кругом интересов сына.

— Это что ж, на греческом? — спросил он, подходя ближе и заглядывая в книгу.

— На греческом, батюшка.

— И ты разумеешь?

— Разумею, батюшка.

Воевода, заглядывая через плечо сына, плавно погружался в чтение…

— А откуда, сынок, у тебя сия книга?.. — и тут же не выдержал: — Эко, смотри, ловко он описывает построение легких лучников! Но я не согласен, враз их кавалерия вражья сметет!

— Не, батюшка, не сметет, ты дальше прочти, там подробно описано, как и где лучников укрепить надо и как свою кавалерию разделить, чтоб сподручнее лучников оборонять было и для нападения после удобственно.

— Э-э-э… Ага! М-м-м… А если вот так, сынок? Что скажешь?

Воевода принялся чертить углем на валявшемся кстати пергаменте…

Вышел он из горницы сына уже затемно, чуть не лопаясь от гордости за отпрыска и совсем позабыв на радостях спросить, откудова-таки така ценна книга?

Тем временем в горнице Славен быстро поднялся с лавки, налил молока из заботливо оставленной дядькой кринки в неглубокую плошку и поставил в уголок за печкой. Сам же впился зубами в краюху хлеба, лежавшую тут же.

— Кхе-кхе, а я от хлебушка тоже не откажусь. И яичко, яичко в следующий раз припаси.

Славен плавно, как учил дядька Ждан на тренировках, повернулся на шепелявый голосок.

И то диво, стоял мужичонка маленький, чуть боле кошки, из себя ладный да чистенький, в рубахе серой домотканой с поясом узорным и заросший бородой совсем, аж глаз почти не видать.

И гляди-ко, плошка-то пуста уже, а борода чистенькая. Ишь ты, даже не измарался.

— А что мне мараться-то, я что, свинтус какой? — ответил на не высказанное вслух замечание мужичок. — Ну, что вылупился? Да, могу непроизнесенные слова слышать. Если продумаешь громко. Но лучше в голос говори, так мне сподручнее.

— А что говорить-то?.. Э… — Славен между тем споро налил еще молока в кринку и щедро поделился белым пирогом с курятиной.

— Можешь меня звать «дедушко». А что говорить? Благодарность сказать, например. За книгу.

— Дедушко! Так это ты эту красоту сюда принес?! Благодарю тебя от всей души, дедушко!

— Ишь ты, от души. — Домовой — конечно, домовой, а кто еще это может быть-то? — даже вроде как улыбнулся в бороду. — Это не красота тебе, а ценность, не великая, но большая. Давно переписана неким греческим монахом еще для царя Ивана, сына царя Василия.

— Ого! — только и смог сказать Славен.

— Угу, — ответил домовой.

Некоторое время слышались только звуки уминаемого пирога с молоком.

— А откель у нас в Новой Крепости эта книга взялась? Батюшка Михаил, что ли, привез?

Славен остановился, придержав свой аппетит, он-то и на кухню сбегает, голодным не оставят, а вот дедушко кто еще покормит?

— Ага, откель у вашего попа такие книги? Не, это мне шурин дал, он со всей семьей в стольном граде обитает. Почитай, несколько веков. Я тут намедни на похоронах евоного деда был, так вот шурин и порадовал: бери, говорит, мож, пригодится, а то у меня, говорит, того гляди мыши сгрызут.

— А… С самого стольного граду, стало быть… А как хватятся?

— Что значит «как хватятся»? Мы тебе что, корогуша, что ль? Да и он тащит только то, что плохо лежит. А мы берем лишь то, что хозяевами недосмотрено и безвозвратно утеряно. Между прочим, покойный дед стольного шурина, легкого ему посмертия, все лапки обжег, пока книги из огня спасал. Все спас! Только вот не больно-то они нужны тогда людям были, все о животе своем боле пеклись да о припасах. Вот шурин и прибрал.
— Это значит, мне?! Насовсем?.. — Славен смотрел на домового как могут смотреть только юноши, с нескрываемым восторгом и трепетом.

Домовой приосанился, аж нос покраснел от удовольствия! Известно ж, что хорошие эмоции для таких сущностей что бражка.

— Кхе, тебе, тебе. Насовсем. Эт тебе от Поляны подарок. Она просила. — Домовой поводил розовым носом и расщедрился: — Но я, парень, коли тебе по душе и беречь книги будешь, еще подарю. Тебе про боевые искусства ндравится? Али про страны заморские?
Славен аж в пояс кафтана вцепился, чтоб степенность соблюсти. Только глаза сверкают, с головой выдают заинтересованность.
— Мне, дедушко, все интересно — и про страны заморские, и про мужей славных, и про битвы, и про искусство вести их. Только про дев разных иноземных, что кучно живут с одним мужем, не интересно.
— Кхе, ну ладненько. — Домовой допил молоко, прожевал последний кусочек хлеба, степенно вытер усы и бороду и двинулся за печку. — Идут там к тебе, иди встречай. И Поляне гостинец не забудь, и родственникам.
Славен хотел было спросить, что за родственники у Поляны окромя тех, что он знает, и много ли таковых еще имеется, но домовой уже скрылся за печкой, а в горницу вломился Вадька, личный помощник, соратник