Лукоморье. Порубежье. Часть вторая

Глава седьмая

 Бежит вперед лесная тропка, сбивают пыль босые ступни, путаются ножки в полах сарафана. Власа, или, как все домочадцы ее зовут, Власенька, обернулась назад, поправила перекинутые через плечо лапоточки, обмоточки-то аккуратно спрятаны за пазухой.

 Не разрешает воструха-старшая босой ходить, но так ведь хочется! Пробежаться босиком по мягкой пыли или, еще лучше, по травке мягкой! Поэтому, едва отойдя за огород, Власенька сняла обувку и побежала дальше, одной рукой лапти придерживая, другой — узелок с пирогами да крынкой молока. Это Федору.

 Девочка потрогала рукой еще теплые пироги, первый раз сама пекла, понравятся ли? Вестимо, Федор скажет, что нравится, он и лягушку из ее рук съест и скажет, что понравилось.

 А на самом деле? А вдруг не получилось? Воструха похвалила, домовушка только хмыкнула, но от нее-то похвалы как снега летом ждать. Строга... Воструха-младший целое блюдо слопал и прихваливал, ну, этот что не вкусно не буде кушать. Корогуша бы правду сказал, но у корогуши свои заботы, другим не внятные. Второй день на дворе не кажется. А день-то как хорош! Солнце гладит, не печет совсем! Птички поют, цветы распустились! Только бы и гулять... Но в последний месяц весны, травень, все товарищи по играм при деле. Посевная.

 Даже Федор и тот помогает дядьке мельнику огород городить да репу с капустой сажать! А Власу не взяли. Свой-то огород на выселках она быстро высадила, правда, чего таиться, полевички мелкие помогали. Так вроде сделано всё, полевички к тетке Степаниде побежали помогать, а ее, Власу, опять не взяли.

 Тетка Степанида одна огород садит, все парни у нее, аж четверо, и все как на подбор. Власенька улыбнулась, вспоминая степенных и рассудительных погодков тетки Степаниды и дядьки Рогдая, хотя старший, которому почти десять годочков сравнялось, уже нет-нет, а огрызается. Видать, перекидываться начал, кровь свое берет, говорит дедушко Мороз, или дед лесной, как еще его величают.

Живут они, дядька Рогдай с семьей, тоже на выселках, почти на кромке, между крепостью Новой и мельницей. Рогдай-то у воеводы служит, а тетка Степанида — травница да ведунья. Говорят, раньше-то в деревне жила, а как за дядьку Рогдая замуж пошла, так обосновались они на выселках. Их в крепость жить звал сам воевода, да Рогдай уперся, а богатырь Славен его поддержал, тесно, дескать,

Рогдаю в стенах крепости будет. Разгуляться негде. Власенька даже фыркнула в кулачок. Знамо тайна! Разгуляться!.. Ага. Знаем мы, как перекидывается Рогдай в серо-бурую шкуру. То-то мясные пироги с зайчатиной у Степаниды не переводятся. Вот и старший, Яшка, начал охотиться.

 А вот тетка Стеша не перевертыш. Она только с виду строгая, а вообще добрая очень, как и жена Славена, Полюшка. Та вообще всех детишек любит и привечает, своих-то нет покуда. Вон Федора-то и счету, и письму научила и греческому учит. А Власу нет! Потому-что она де-е-евочка. И ей, Власеньке, это не сподобится! Домовушка так сказала! Но Власенька сама счету научилась, Федор помог, уж он-то ни в чем ей отказать не может. Девочка тепло улыбнулась мыслям о друге.

 Давеча вон на болото по ягоду ходили с подружкой Софой, Власенька там бойко считала, даже дядька болотник подивился, как ловко у нее выходит! А вот дядька водяной насупился, так как надуть хотел тестя на пару мешков чего-то там, но всё мирно обошлось, болотник и так ему эту пару мешков отдал. Поговаривают, что дюже любит зятя болотник и очень боится, что вернет тот ему доченьку в один прекрасный день. И всё болото вместе с ним боится тоже.

 Только непонятно, чего они там боятся? Видала Власенька эту Марысю, хорошая такая тетка, простая. Жемчуга речного Власеньке подарила, плавать научила, Власенька теперь как рыбина, полегче пацанов Степанидиных плавает и даже нырять до дна умеет! Только Софа лучше нее плавает и ныряет, но тут-то нечего завидовать: тетка Марыся Софочке мать родная, а дядька Вадик отец. Только вот живет Софочка у дедушки болотника, и то не в дому, а в избушке на берегу болота.

 Одна из болотниц по секрету подружкам рассказывала (балаболки эти болотницы), как привезли трехлетнюю Софочку деду на болото. Тогда и имя другое у нее было, это дед ее Софочкой назвал в честь своей единственной и любимой людской женщины. Марысиной матери.

 Это ж потом у тетки Марыси стало по трое-четверо деток рождаться, а в первый раз и ходила она долго, и родила точь-в-точь детеныша человеческого! 

Только ма-а-аленькие перепоночки промеж пальцев на ножках. А на ручках и вовсе нет... Глазки синие-синие, как у дядьки Вадика, вот и всё сходство на этом с родителями. Зато дед как увидал внучку, аж прослезился. «Ну вылитая Софочка, лярва бессердечная... И меня тогда бросила, и ребеночка подкинула», — расчувствовался дядька болотник.

 Как завороженные, слушали подружки, сидя на крылечке избушки Софиной, том, что на болото выходит, как привели родители трехлетнюю доченьку.

 С рожденья девочка была слабенькой, кушала плохо, плавала вяло, а третью зиму вообще еле-еле пережила, всё всплывала в полынью, воздуху хватить свежего. Позвали речные хозяева Степаниду, и та сказала: «Как так получилось, это только богам ведомо, но родилась у вас почти чистая по крови человечка! Есть особенности малые, под водой может пробыть долго, но сие ей не обязательно и даже вредно́. И век ей отпущен недолгий, человеческий». Попереживали родители шибко, хоть и было уже к тому времени у них двенадцать детишек, но Софочка первая, да и детки как пальцы: какой ни отрежь — больно.

 Дядька Вадик сказал: раз уж так боги придумали, пускай человечкой дочка век свой живет, неча в омуте иль в болоте сидеть!

 Тетка Степанида к себе хотела Софу забрать, воструха с домовухой к себе, на выселки за кромку, но дед болотник бараном уперся: «Не отдам внучку! Пусть при мне живет». А чтобы из одной сырости в другую дитя не тащить, вот что он удумал: кликнул мужиков с села, благо сельские уже признавали кромешников. Еще, конечно, не так, как сейчас, что, бывает, и свадьбы гуляют вместе, но уже не дичились, как раньше. Мужики быстро избу срубили, болотницы мха натаскали, дедушка Мороз сам печку сложил.