Бежит день за днем, жизнь в крепости кипит, у каждого дело есть, даже братики нашли себе занятие. А вот Айгуль — нет. Рукодельничать она умеет, но не сидится долго на одном месте. Вот у Поляны, воеводовой невестки, книг много, читать она все дозволила — а что толку? Если Айгуль по-русски только «здравствуйте» и «ты покушала?» знает. А еще «на, девка», ну, еще десятка два слов, и всё.
Невестка воеводова весь день при деле, всё хозяйство крепости на ней — и еда, и припасы, и девки-чернавки, что белье стирают да палаты метут.
Крутится молодуха как белка в колесе. Айгуль подошла к окну, глянула на двор, а вдруг?!
Нет, не видать… Седмицу почти как в крепости с братиками живут, Костя два раза приходил. Принес гостинцы, про житье расспрашивал. С Тимуром как с равным беседовал. Улыбался.
Сердечко пело. А сейчас плачет. В последний раз когда приходил, сказал Костя, что если случится война, то он точно биться поедет. Вот тебе и купец… А ей страшно. Страшно не увидеть его вовсе.
В горницу тихой поступью вошла Поляна, вот радость! С Полей легко понимать друг друга, она на хазарском как на своем говорит и по возрасту недалече ушла.
— Здоровья тебе! — блеснула знанием языка Айгуль.
— И тебе не хворать, подруга! Что, скучно тебе в тереме? Ну ничего, подожди чутка, отправит тебя батюшка в Стольный град…
— Нет. Айгуль не ехать в Стольный град! Мальчики не ехать в Стольный град! Мы здесь. — Айгуль ткнула пальцем в пол. — Мы здесь. Там, — палец указал на восточную стену, — земля. Предки. Кости. Нельзя Стольный град.
— Ты не хочешь ехать в столицу, потому что не хочешь бросать могилы родителей?
— Хазар нет могила. Хазар жечь мертвых. Родители нет даже что жечь. Гяур унес. Хазар нельзя далеко кости предков, нельзя далеко род, будет болеть, потом умирать.
— Я тебя поняла, вам нельзя далеко уходить от своей земли, где остаются кости предков, нельзя быть далеко от рода, а то будет болеть и умирать. Тьфу ты, черт, как ты заговорила, — не по-женски выругалась Поляна.
Айгуль закивала головой и быстро застрекотала на своем языке:
— Да, нельзя далеко от рода, родная кровь поддерживает, помогает. И духи предков помогают. Духи предков спасли братиков, чтоб был род.
— Как же вы, как быть, рода-то не осталось… Кто помогать будет?
— Новый род теперь. Это братья. Тимур в роду старший.
— А ты? Не считается?
— Мне тоже далеко нельзя, пока братики маленькие. Потом можно, братики вырастут, и будет можно: и далеко можно, и замуж можно. Только потом никто не возьмет замуж. Старая буду.
— А сейчас нельзя?
— Нет.
— Из-за братьев?
— Нет. Для братьев. Для меня, для рода. Заботиться, поддерживать. Муж то ли захочет, то ли не захочет. А и какому мужчине нужны чужие дети?
— Как у вас закручено всё… Да никуда не денешься, влюбишься и замуж выйдешь. Да-да-да. А муж твой и о братьях твоих позаботится… Дети чужие нужны мужу, сильному духом. Так-то.
Поляна замолчала, тронула новую подругу за руку.
— Хочешь, на двор пойдем или в городище?..
Скрипнула дверь светелки, отворилась, пропуская сенную девку.
— Боярыня, там до вас какая-то баба хочет!
— До меня? Какая такая баба?
— До вас, до вас, — покивала головой девка. — А баба старая, да из себя ладная.
— Богато объясненье. — Поляна пожала плечами. — Зови.
— Да вот, тута она.
Высокая статная женщина, не молода — но спину держит прямо, волосы все строго под платок убраны. Платье в пол, не сарафан, да безрукавка поверх платья, платок тот же, всё черного цвета, но вышито серебром да украшено богато. Глаза черные, живые, смотрят прямо, не бегают. Нос крючком, но не портит, а придает достоинства и подчеркивает породу. Прошла в горницу, окинула взглядом покои.
— Здравствовать тебе многие лета, молодая хозяйка! — Гостья поклонилась в пояс. — Я есть Ядвига Йозифовна, по мужу Грек, купчиха. Небольшой торг веду в Новом городе. Сюда пожаловала к сыну своему, — женщина перевела цепкий взгляд на Айгуль, — купцу второй гильдии Константину Греку.
****
Окинула перевертыш взглядом родное гнездо, узлы свои сложенные. Вот уже сегодня перенесут их в новую лешакову избу, потом побежит по лесу волчья свадьба да войдет Марфа в новый дом хозяйкой. Лепота, заживут справно, хозяйство наладят. Ну и что, что лешак? Мужик как мужик! Лес в порядке держит, людей не обижает, кромешников уважает. Вот заживет Марфа в новом доме, печь поставит… Боятся лешие огня, но вот Софьюшка, болотника внучка, торфом топит — и ладно, а еще можно…
Марфушины мечтания о новой жизни нарушили вопли, как раз возле их землянки.
На поляне бранились большак Белояр да молодой Ратмир. Из одного гнезда перевертыши. Белояр-то старший, главный в стае, порядком-то бабка заправляет, а вот охоту водит он. Пару не поделили, что ли? Но Белояр уж второй год тосковал о своей случайно погибшей волчице, а Ратмир в забавах молодых перевертышей участия не принимал, и всё боле от него духом человечьим пахло. Знать, среди людей нашел зазнобу, скоро в стаю приведет.
Чего собачатся-то? Марфа окончательно вылезла наружу, меняя облик на волчий.
— Я не за то тебя корю, что ты с человечкой спутался, а за то, что ты стаю покинуть хочешь!!! — разорялся Белояр.
— Я не спутался, а пару себе выбрал, и моя стая там, где моя жена! Так испокон веку было заведено и предками завещано! — отвечал Ратмир.
— Какая у нее стая? Она человечка!
— Стая у нее не хуже, чем у всех! Стоят друг за друга горой, старших в роду почитают, живут кучно! И детки не мрут у них! А у большухи даже толика крови нашей есть! — огрызался Ратмир.
— У-у-у, хватай ее на спину и тащи сюда! А род покидать не смей!
Ратмир зарычал что-то про то, что дядька не указ ему, что сметь, а что нет, Белояр тоже. Белояр в своем праве, в стае порядок должен быть, но и Ратмир в своем, кто угодно может из стаи выйти.