Едут! Едут!! Едут!!!
к/ф «Формула любви»
Утро того же дня, на несколько часов раньше
У Луки с Катериной дом большой, в два жилья светелки. Поварня отдельно выстроена, овины да конюшня со двором скотным. Одних лошадей шесть голов в хозяйстве. Две кобылы на семью пашут, остальные на извозе.
И семья большая, двенадцать детей послала Макошь, самый старший не женат еще, но отделился давно, живет в крепости. Вторуша да Третьяк, в крещении Антип да Петр, женаты и сами уж по четверо деток имеют. У Третьяка женка всё по двойне родит, надо ее к Степаниде отправить — если так дальше пойдет, не сдюжит баба.
Старших не отделили пока, хотя терема им уж выстроены, тут же, одним двором. То Лука, покуда с обозом ходит, боится жену одну оставлять. Смешной такой: а как по молодости, да с пятерыми и с семерыми детьми, мал мала меньше, одна оставалась? Ничего. Правда, и хозяйства такого огромного не было.
Катерина окинула взглядом стол: чисто всё, все поели, теперь кто в поле, кто на мельницу зерно повез, остатнее от посева зерно на муку перемолоть да на крупу подробить. Внуки овец да коз пасеут, коровы, те с общим стадом ходят. Любава только дома, матери помогает с кашей управиться.
Хлопнула калитка, что-то на этот звук в последнее время у Катерины аж сердце заходится. Нет, это мальчишки меньшие, Всемил да Даян. Катерина достала по морковке, побаловать.
В горницу те ввалились одновременно, чуть в дверях не застряли.
— Мам!
— Мам!
— Там Любаву сватать будут!
Любава едва не уронила горшок.
— Оборотни-перевертыши!! Я точно знаю! Я их старшого узнал! Мне лешак показывал!
Катерина уронила морковку.
— Едут уже!
— Часа через два уж будут!
— На тройках едут!
— С колокольцами!
— Да с Миронычем и с евоной женкою!
— А еще Костя Курий-бог, купчина, с ними!
— И с гусляром, мам!
— И с гостинцами!!!
— Ма-а-ам! А вы чего так смотрите? Вы что, не знали?
— И тятя не знает?
— Ох, — сказала Катерина, опускаясь на лавку.
— Ох, — сказала Любава и плюхнулась на сундук.
— Вы-то, бесенята, откуда знаете?
— А нам лешак сказал.
— А мы сами видáли и слыхáли.
— Сначала лешак сказал, что из-за нашей Любавы у перевертышей в деревне грызня!
— И позвал нас посмотреть…
— Подсматривать, значит? — уточнила Катерина.
Мальцы потупились, а Любава поинтересовалась:
— То, за кем подсматривать их позвал лешак, тебя не смущает?
Катерина лишь рукой махнула.
— После того, что я узнала, как я узнала да от кого узнала, меня уже ничего не смущает.
Братья переглянулись, воодушевились и продолжили рассказ.
— А деревня у перевертышей большая!
— Да не богатая!
— Шкур много, кожи да меха!
— Они ее, кожу, не замачивают, а растягивают, сушат, а потом скоблят, пока тонкой и мягкой не станет!
— А еще у них кони! Здоровые да мохнатые!
— Кони не мохнатые, что ты брешешь! Только ноги у коней мохнатые! И жуют ветки!
— А самый старший, вожак ихний, как зарычит на молодого!
— Ратмира…
— Да, на Ратмира, как зарычит, а тот огрызается, прям как волк настоящий!
— А старший рычит: да как ты смеешь! Поперек рода!
— А Ратмир ему: она моя, и люба она мне!
— Старший ему: бери ее и живите здесь!
— Ратмир огрызается: я сам решу, где мне своей семьей жить!
— А старый ему: у тебя стая!
— А молодой ему: у меня семья!
— А потом они ка-ак обернулись оба!
— Да ка-ак начали грызться, как начали!
— Только шерсть серая да бурая во все стороны летела!
— А остальные перевертыши встали кружочком и смотрят, а иные тоже перевернулись…
— А потом отскочили драчуны в разные стороны. Словно их водой окатили.
— Потому что пришла тетка! Старая такая…
— С волосами седыми.
— И говорит: вы двое, большой остолоп да малый, на реку, мыться! Вы, ротозеи, гостинцы собирать да коней запрягать! Троечкой! Поедем невесту Ратмиру сватать!
— Развернулась да пошла, словно дальнейшее ее не касаемо.
— А перевертыши в разные стороны, как тараканы, прыснули!
— А мы до дому побежали, упредить скорее…
— Только быстро не получилось, помогали лешему капканы убрать.
— Какая-то паскуда в лесу капканы поставила.
— Леший сердился очень!
— Но мы ему пообещали, что эту падлу выследим! — похвастался младший и получил тычок в бок от старшего.
— Я вам выслежу! Бедовы дети! Я вам выслежу! Я вот ужо всё отцу скажу!
— И то, что Любава непраздна, скажешь? — лукаво поинтересовался Даян.
— Мам. Жалко ж зверей-то, мучаются оне. Хочешь — поймай али подстрели по-честному, а капканы — это ж плохо! Сама говорила, как убивалась, когда Антип по малолетству в медвежий капкан угодил, и что, если б не мельник, быть бы ему хромым да немощным! — укорил мать Всемил.
Катерина подняла с пола морковку, наскоро вытерла передником да вручила братьям.
— Про Любаву — это не вашего ума дело, молокососы, про зверей и капканы верно, как и то, что плохой человек это делает, и взрослый. И трусливый, раз один на один к зверю выйти боится. А вы хоть и смелые у меня, но еще молоко на губах не обсохло, а над губой и пушок не пробился. И для меня малые дети. А трусливый человек глуп. И от своей глупости много худого сделать может. Потому вы про это дело отцу Михаилу скажите, он придумает, как поступить да отследить. Но боле никому ни словечка! Чтоб плохие люди не прознали! А сейчас марш с глаз моих! Вон отца найдите, на торг он пошел с Карпом Курощупом.
****
Гости действительно прикатили аж на двух тройках, и еще одна коляска вороными кобылами запряжена. В коляске трактирщик Мироныч с женою приехал, его коляска. Он-то тут каким боком? Не иначе как для солидности позвали.
— Здорово! Здорово живи, Катерина! И детки твои, и внуки! И дай вам с Лукой господь правнуков дождаться!