Лукоморье. Порубежье. Часть вторая

Глава двадцать шестая

Богатыри подлетели к самому входу в пещеру. 

— Да тут нет никого, — разочарованно воскликнул Вадька. 

Каменный свод терялся где-то высоко в темноте, дальняя сторона, как и в прошлый раз, завалена всяким добром, холодный пол огромным ковром застелен. 

— Смотри-ка, Вадька, там ход какой-то? 

— Да он узок шибко, Славен! Неужто ты думаешь, Змей в такую узкую нору пролезет? 

— Змей-то не пролезет. А вдруг он там пленников держит? 

— Ага, принцессу прекрасную! — иронично хмыкнул Вадька. — И как нам это поможет в бою с супостатом? 

— Она сразит врага неземной красотой, — поддержал шутку Славен. — Пошли глянем? 

Вход в подземный коридор темен, но оттуда, очень близко, донесся низкий мужской голос: 

— И кто ж вас воспитывал, добры молодцы? Кто ж вас научил без приглашения к кромешникам являться да без спросу по чужим домам расхаживать? А… богатыри русские! Ну кто ж еще! 

На свет вышел рыжеволосый витязь с небольшой бородкой. Одет дорого, но оружия нет при нем никакого, и шапки нет, только пышные кудри золотом полыхают. 

— А ты кто?! — крикнул Вадька. 

— Ты что, Змея убил?! — рыкнул Славен, хватаясь за меч. 

— А ежели и так? — Незнакомец улыбнулся, показывая крупные белые зубы. 

— Тогда я убью тебя! 

— Он был наш друг! — поддержал Вадька побратима, вставая рядом и обнажая клинок. 

У незнакомца поехали вверх золотистые брови. 

Спустя пару секунд оцепенения он раскатисто засмеялся. 

— Ох, богатыри, ну потешили, ну порадовали! Триста лет на свете белом живу, а друзей досель не имел! Ну, давайте знакомиться заново, други: я Зиновий Горыныч, в своей второй ипостаси — чудо-юдо поганое и Горыныч Змей. 

— Так ты что, перевертыш? — первым опомнился Славен. 

— Значит, ты живой, Змеюшко? — отошел от оторопи Вадька. 

— Да живой, кромешники нежитью не бывают. — Зиновий снова улыбнулся. 

— Ну ты даешь, чертяка! — Славен хлопнул его по плечу. — И масть у тебя та же, лещина с золотом! 

— Да, вот такое я золотко. Что случилось-то, други? Ведь не праздно вы сюда явились? И не просто меня спроведать. 

Спустя три четверти часа, употребив медовухи да закусок заморских (заказывал Зиновий — хорошая таки это вещь, самобранка), обсудили дело непростое. Горыныч слушал внимательно, сосредоточенно. 

— Так вот, Змеюшко, идет, значит, рать на нас темная, а нас мало! Вои царя-батюшки подоспеть должны, по Ярыни вниз идут лодии; урманин со своими людьми с низовья на даккарах поднимается. Как быстро дойдут — кто ж знает? Мой тезка, дядя Вадик, уговорился с хозяином Ярыни, дядькой Яриком, и они теперича один снизу, другой сверху корабли тащат. 

— Эко? Два водяника договорились? Прям чудно! А вообще, мое имя Зэмистокльз. Можешь меня так и называть. 

— Да наш дядька Вадик с самим царем морским уговорился! Да не с одним! Ну и имечко у тебя. Язык сломаешь! 

Славен мысленно выпятил грудь, прям гордость распирала за деловитого водяника, словно тот был ему прямой родственник или он сам в переговорах принимал непосредственное участие. Хотя вроде как и не чужой, через Поляну-то? Они-то, кромешники, все ее родней считают. Последнюю мысль Славен случайно высказал вслух. 

— Какую то Поляну кромешники родней считают? — с интересом спросил Горыныч. — А имечко у меня обычное, латынянское. На худой конец, если язык за зубы цепляется, по-вашему, Зиновием, зови. 

— Ладно — Зиновий Горыныч, — кивнул Славен. — Поляною, или правильно Полиною, зовут жену мою. Она на кромке, на заимке у Мороза Стрибоговича, жила да воспитывалась с трех до шестнадцати лет. А так она дочь боярина Евпатрида Собакина… 

Зиновий взглянул на Славена чуть заинтересованнее. Тот меж тем продолжал: 

— …и племянница родная нашего отца Михаила. 

Горыныч удивленно вскинул бровь. 

— А я и не подумал… Вот оно, значит, как заворачивается… 

Вадьке жуть как хотелось тоже чем-то удивить «Змеюшку», и он выдал: 

— А отец Михаил у нас не промах! Еще тот вой! 

— Какой вой? Он же священник? А у вас священники не воинствуют. 

— Знатный вой! — отстаивал достоинство отца Михаила Вадька. — Палицу себе смастерил дубовую, а Фрол Чума ее булатом оковал! 

Глаза Горыныча постепенно увеличивались в размере. 

— И сейчас отец Михаил вместе со всеми на приграничье. Воем стоит! Оборону держит! 

Глаза Горыныча приняли обычный размер, а вот брови нахмурились. 

— Смотрю, у вас там совсем непросто… 

— Да куда ж не проще, Зиновий Горыныч? Машины метательные приволокли — катапульты называются… 

— Они бы еще элефантов притащили, — сказал Зэмистокльз. 

— Кого? — удивился Вадька. 

— Я тебе потом расскажу и картинку покажу, — пообещал Славен. 

— И рать у них несметная, а самое плохое — идет с ними всадник на рыжем коне, имя ему Раздор, или Война… — продолжил Вадька. 

Зэмистокльз Горыныч еще больше нахмурился. 

— Так, други мои. Идемте-ка посмотрим мои припасы, чего полезного поищем. 

 *** 

Иван Данилович еще раз окинул взглядом поле предстоящей битвы и повернулся к Ратмиру: 

— Идут, значит? Совсем скоро? 

— Совсем, батюшка, водяники промеж собой договорились, аккурат в одно время и лодии, и драккары придут. 

— Славно! Эх, до чего же славно, дорогой ты мой человек! — Воевода от избытка чувств обнял ошарашенного такой честью Ратмира. — Ну или не человек… — Воевода еще более смутился. — Ну замечательный ты, в общем! Беги теперь на правый край да кого-то пошли на левый, скажи: сейчас вражины переправу делают, мы отступать будем, но так, аккуратненько, не давайте им по берегу лужей расползтись. Пусть больше вперед продвигаются, мы их завлекать станем, а сотники Данилы с Давыдом с обеих сторон будут брать их в клещи. Так слово в слово и скажи! Ну беги, сердешный, беги. 
Ратмир побежал. Пока в человеческой своей ипостаси, потом, видать, перекинется. Мужчина потер руками лицо, всмотрелся вдаль.