Летние грозы

Летние грозы

Летние грозы

Анастасии К.

«Если на Благовещенье небо безоблачное, солнце яркое, – быть лету грозному», – предсказывал висящий на нашей дачной кухне «Народный календарь», тайком размноженный на ротаторе в дедушкином НИИ. Именно так, «грозному», а не «грозовому». Не помню, каким было Благовещенье в том году, но мое последнее лето перед школой действительно выдалось щедрым на грозы.

На свете было не так уж много вещей, которых боялась моя бабушка Эмма Францевна. Она была на редкость отважным человеком, хотя при этом осмотрительным и не любящим рисковать без нужды. Но гроза после одного случая в молодости на всю жизнь осталась для нее источником нерасуждающего, почти панического страха.

Еще студенткой техникума, лет в семнадцать, она участвовала в большом заплыве на озере Тургояк. Плавала отлично и тотчас оторвалась от массы хохочущих, отфыркивающихся купальщиков, бестолково колотящих по воде руками и ногами. Чем дальше отодвигался берег, тем меньше оставалось пловцов – показав свою ловкость, возвращались назад и другие, более умелые и опытные любители. Осталась небольшая компания – две девушки из Свердловска, Эмма Гартунг и ее лучшая подруга Тоня Мезенцева, и несколько челябинских ребят, активистов местного спортклуба. Они решили показать все, на что способны, и доплыть островка, который едва маячил вдали. Плыли, неспешно перебрасываясь шутками, но не тратя сил впустую. День был ослепительно ясный, жаркий, в воздухе ни ветерка, в небе ни облачка. Вдруг вдалеке ударил гром. Ребята сначала не обратили на него внимания. Однако потом откуда-то в считанные секунды появились черные тучи и стали стягиваться над озером, подул сильный ветер, по воде заходили волны. Гром гремел все ближе. Внезапно прямо перед глазами страшное черное небо надвое разрезала молния.

До берега и до острова было одинаково далеко. Пловцы решили вернуться. Сперва еще дурачились. «Вот сейчас молния ударит в воду рядом с нами, и всё, «напрасно старушка ждет сына домой», – съёрничал один из ребят. «И дочку тоже!», – подхватили Эмма с Тоней. «Наутро приплыли семь трупов и щепки того челнока!» – запел еще кто-то на мотив «Поедем, красотка, кататься». Потом стало не до смеха. Стеной хлынувший дождь застилал глаза, волны мешали плыть, руки слабели, и только гром успокаивал своими раскатами, сотрясающими воду и земную твердь. Ребята понимали: раз они его слышат, значит, они живы, их пока не убило молнией…

– Надо было вот эту песню петь, а не про старушку какую-то! – наставительно говорила я бабушке уже в свои школьные годы. Подходила к пианино и, подыгрывая себе одной рукой, напевала:

Смело, братья! Туча грянет,

Закипит громада вод,

Выше вал сердитый встанет,

Глубже бездна упадет!

Бабушка слушала, как зачарованная, бессмертные стихи забытого поэта Николая Языкова и даже не поправляла меня, что это не песня, а романс. По ее лицу было видно, что она мыслями снова там, между бурным озером и грозовым небом. И хотя она сидела в устойчивом кресле в тихой комнате, ее пальцы крепче обхватывали подлокотник, будто это был обломок мачты, готовый от нее уплыть и оставить ее без всякой опоры в бушующих волнах.

Вот с того самого заплыва и до конца жизни бабушка бледнела, услышав первые отдаленные звуки приближающейся грозы. В городе она ее не боялась, если была в квартире, а не на улице, – свято верила в могущество молниеотводов на крышах городских домов. Но на даче она чувствовала себя совершенно беззащитной, и потому перед каждой грозой готовилась ее пережидать почти так же сосредоточенно, как долгую и непредсказуемую осаду.

Первым делом бабушка выключала все немногочисленные в то время электроприборы и выдергивала вилки из розеток. Закрывала окна ставнями. Опускала шторы там, где не было ставен. Запирала двери в комнату и на обе веранды, не говоря уж о входной – и запирала всерьез, на ключ и на задвижку. Для нас она ставила две табуретки в крошечные темные сени. Чтобы как-то скрасить ожидание, брала с собой мешочек сухарей или карамелек. Я была в это время занята другой задачей – запустить в сени нашу кошку, да так, чтобы она не попалась на глаза Эмме Францевне. Это было довольно легко. В темноте, как известно, и так все кошки серы, а наша и при дневном свете была темно-серая, как крыса-переросток. Год назад, когда бабушка сдалась на мои уговоры и взяла у каких-то знакомых котенка, я назвала кошечку Кристиной – именем, которое где-то вычитала или подслушала в каком-то фильме. Но в тот же вечер она из Кристины стала Крыстиной, или просто Крысей, потому что дедушка, вернувшийся с работы, толком не разглядел наше «приобретение» и удивленно воскликнул: «Так вы взяли крысу? А почему мне не сказали, я бы вам принес белую, лабораторную!» В общем, мне было несложно впустить в сени нашу Крыстину, чтобы потом не скучать на табуретке в компании только бабушки. Но глупое животное некстати сверкало глазами, и тогда бабушка выпроваживала ее на кухню, осторожно приоткрыв дверь на узенькую щель. Она была твердо убеждена, что кошки притягивают грозовое электричество.

Я просила бабушку рассказать мне сказку. Она обычно отнекивалась – богатым воображением не была наделена, истории из жизни, и те могла вспомнить только к слову или к случаю. Это прабабушка Марья Алексеевна у нас была настоящей Шехерезадой. Ее не приходилось и упрашивать. Напьется, бывало, чаю с пряниками, отставит чашку и тусклым, будничным голосом начнет: