Летние каникулы или вычтем октябрь 1917-го

Минус октябрь 17-го…

Минус октябрь 17-го…

Чай подали вовремя. Гость, Никодим Матвеич, управляющий соседского поместья, сапог своих новёхоньких не успел с мясистых пяток стянуть, а хозяйка дома, Забава Карловна, разрумянившись, уж к столу зовёт, салфеточки вышитые птичками райскими под бокалы подкладывает.

- Проходите скорее, Никодим Матвеич, присаживайтесь, я вам чаёк наливаю. Лимончик положить? – воркует она и бусы красные на груди поправляет.

А гость дорогой в самовар глядится, бородёнку жидкую свою гладит и чубчик нахохлил – ну чем не пара Забаве Карловне? Женщина она видная, лицо славное, и фигура ладная, как кренделёк сахарный, и средства денежные у ней имеются, всей усадьбой брата своего покойного заправляет. Барышне-то, наследнице единственной, дела никакого нет до поместья отцовского, она, поди, и счетов банковских отродясь не видала. Всё Забава Карловна, всё она, душенька, с делами управляется, калькулятор к рученьке прирос – она и спит с ним, сердечная. Достойная невеста: сама вдовая и детей нет, а племянница, так это не в счёт. Коли Никодим Матвеич с Забавушкой обвенчается, они капиталы тотчас сольют, а дочери барской место укажут в доле и замуж поскорее – пусть о семье заботится, а не на шее у тётки сидит. Только вот неувязочка одна имеется. Забава Карловна ручку-то целовать даёт и разговоры разлюбезные вести мастерица, а вот намёки о будущем совместном пресекает на полуслове, аж каменеет и тогда ни любезностей, ни ручки для поцелуя неделю не дождёшься. Да и сам, Никодим Матвеич_ не то чтобы к ней под подол забраться мечтал. Нет, у него, молодца, хоть куда, теперь, как управляющий двадцать лет прослужил и капиталец в банке заимел через свои труды, невест пруд пруди. И вдовицы, и молодицы, да и девки красные глаз не отводят. Каждой охота хозяйкой в его доме стать, одних подушек пуховых две дюжины, скотины полон двор и работные люди имеются. Так что_ Никодим Матвеич_ гордо бородёнку свою в небо дерёт.

- А что ж, барышня к нам на чай не пожалуют? – осведомился гость и присел за стол, глазёнки его забегали по блюдам.

- Ах, милый вы мой, Никодим Матвеич, я уж звала, звала их, да без толку. Заперлась в комнате с художником приблудным и по мольбертам изволит кистями мазать. Натюрморт пишут они! Смешно сказать. Прислуга за каждым углом шепчется, - всхлипнула Забава Карловна, - А ещё Барышня сегодня же утром и за электрогитарой послали, и за холстами с маслами, до завтрака ещё, и вот, целый воз привезли: и гитару, и комбик, и мольберты разборные. Будь они неладны. На гитаре ещё они брянькают. Всё электричество палют и палют, счётчик крутится. Если так пойдёт - мы из бюджета вылезем.

- Да уж. Каникулы у барышни немалые. Так и по миру родительское поместье пустит. За учёбу-то взнос ещё не платили?

- Ах, Никодим Матвеич, любезный вы мой. Какую идею вы мне подали! – просияла хозяйка и руками повела, - Я сей же час пойду и напомню барышне, кто её учёбу в столице оплачивает.

А гость, не будь дурак, ручку-то белую схватил и припал к запястью.

- Ах, как же вы меня конфузите, Никодим Матвеич, милый мой, - проворковала вдова и зарумянилась ещё сильнее, - Ладно, ладно уж, погожу с воспитанием… Пирожок с вишнями, ваш любимый, отведайте, гость дорогой.

- Благодарю покорно, разлюбезная моя Забава Карловна, - растягивая гласные, отвечает гость и рука его к пирожку тянется, но и ручку женскую не отпускает, - Мне так сладко только у вас кушается, дома я и чаю выпить забываю, только дела в голове-с, только циферки. Барин-то, что-с? Последний раз на прошлое рождество прибыл-с. Кутили-с… с боярами столичными, в непотребном виде своём они Аполлона разбили-с, горничные от них прятались в моей опочивальне. Срам один, - Никодим Матвеич слушает, из блюдца прихлёбывает и глаза от удовольствия щурит, - Крестьяне приходили, барина желали видеть, так они изволили-с с лестницы, с крыльца, упасть, прямо в ноги мужикам. Нос барский в валенки.

- Ох и страсти с вашим барином, - вздохнула душой Забава Карловна, - да наслышаны мы о нём. Брат мой покойный при жизни не жаловал его, и к себе не звал. Говорят, - нос хозяйки заострился, - что барин ваш, - она перешла на шёпот, - к барыне нашей покойной похаживал, когда братец мой, Царствие ему Небесное, в город с какой-нибудь нуждой уезжал. Говорят, - она перекрестилась, - через весь этот срам барыня наша на тот свет ушла. Вот ведь, как грех всю жизть испоганить может, - хозяйка вернула своему голосу привычную громкость и принялась платок на плечах теребить, никак не находя ему места.

- Что-то беседа наша не в то русло убежала, - кашлянул гость и чаю отпил, - Мне так сладко только у вас кушается.

- Может, колбаски желаете? Или блинка? – встрепенулась Забава Карловна, - Кушайте, милый мой сосед.

- Благодарю-с, разлюбезная моя_ Забава Карловна. А скажите мне, что вы только что художника приблудного какого-то помянули-с?

- А, - сморщила лоб хозяйка, - вы мне о неприятном напомнили. Этот художник, пока бога смалюет, – чёрта съест! Приблудился нищий, босой, оборванный, солома в волосах... Степан собак на него хотел спустить, а я возьми да и заступись_ за это пугало огородное, - хозяйка сбросила платок с плеч и скомкала его, - приказала на кухне его покормить и денег с собой дать на дорогу. Думала, что Богу угождаю, а вот ведь как вышло. Это пугало кинулось к барышне в ноги и ну умолять. Художник, мол, известный, столичный. На гитаре ещё играет, и на саксофоне. А эта, малохольная, поверила и переодеть его приказала, да не в платье Степана, а в новое, из лавки, сама ездила выбирала, примеряла ему.