Лихорадка

Лихорадка

Холод и жар. Дрожь напряжения и слабость усталости. Как это близко к пульсу жизни…

Тонкий грязный матрас на ледяном цементном полу. Влажные стены. Они шершавые, с бордовыми надписями и кривыми царапинами.

«В чём их смысл?..»

На них чужие имена. Какие-то даты. Мольбы и проклятия.

Тускло светящая лампочка под недостижимо высоким потолком то гаснет, то вспыхивает. Она дарит существование или забвение чьим-то надеждам и отчаянию, за которыми наблюдают застывшие на стенах камеры.

«Что это за место? Как оно близко к сердцу Ада…»

Удары. Удары. Глухие крики боли. Стоны. Не здесь, а там – за железной дверью, покрытой разводами ржавчины и потёками крови.

Вонь мочи. Она сочится из каждого угла, а гниль пропитанной ватой забивается в нос.

Запах смерти. Он непривычный, странный. Витает в затхлом воздухе и липко обнимает за плечи. Как далека от него любовь…

Страх сводит живот. Огонь пробегает по коже. Безуспешны жалкие попытки спрятаться в рваное летнее платье и потеряться в нём. Растворить под перепачканной жёлтой тканью нагое трясущееся тело. Как далеко от него солнце…

Дверь, скрипя, отворилась.

Хэйли мгновенно вжалась в угол, обнимая колени и с ужасом смотря на вошедшего высокого мужчину. Он был одет во всё чёрное. Поставив в центре помещения табурет, сел на него. Достал из ножен на голени кинжал. Перекинул его из одной ладони в другую. Смоляные перчатки на его руках ужасающе контрастировали с блеском стали клинка.

Хэйли невольно подавилась вдохом. Её сознание прорезала мысль, что это чудовище в маске Пьеро сейчас широко улыбается.

– Повторим пройденное, – механическим голосом заговорил он.

«Что же за устройство у него под маской, позволяющее утаивать истинный голос? Он же не робот… Тогда ведь ему не нужно было бы скрывать лицо и глаза. Машине легко сменить личность, машина не боится быть опознанной. А человек, творящий зло, страшиться быть узнанным. Нет, не мной – жертвой. Теми, кто сильней его!» – со страхом подумала Хэйли, ведь она была слабей его.

– Молчишь, – грозно продолжил мужчина. – Тебе понравилось мочиться, когда я срывал с тебя нижнее бельё, а мои братья по вере держали тебя – неверную суку? Ты грязная шлюха, спавшая с шакалом! Сучка, дающая без брака! В тебе нет даже твоей веры! Ты мусор! Разве Всевышний осудит меня и братьев, если мы потопчем гнилой цветок? Хочешь, твой шакал будет смотреть, как мы сутками станем насиловать тебя? У меня здесь много желающих братьев. Позвать их? – в его интонации отчётливо слышалось маниакальное наслаждение.

– Нет! – сдавленно вскрикнула Хэйли.

– Тогда повторим, что ты должна сказать на камеру?

– Я… я… – она всхлипнула. – Я отрекаюсь от Христа. Его любовь ложь. Ненавижу вас, мама и папа. Вы обманывали меня. Ввели в грех. Я ненавижу тебя, Алек. Ты взял меня, соблазнил, опорочил. Сделал нечистой женщиной. Будьте вы прокляты и умрите в мучениях. Я очищу свою душу с милости Всевышнего, забрав множество неверных из жизни. Из его прекрасного мира. Я призываю всех бороться с ложью и лицемерием родных и близких, перемазывающих грязью светлые души. Пробудитесь, дети Всевышнего! Не верьте вашим ложным родителям и их кормящему правительству. Свет Всевышнего – вот истинная пища и спасение! Очистите свои души, как я. Шахидам открыт вход в Рай! Зачем вам Ад и боль, ложь… – Хэйли, не выдержав, расплакалась.

Мужчина тут же подскочил к ней. Схватил за волосы и поволок к табурету.

– Непокорная сучка! – выплюнул он и ударил её носком туристического ботинка в живот.

Боль согнула Хэйли пополам. Тошнота схватила за горло.

«Какой по счёту это удар за последние пару суток? И ни разу по лицу! Расцарапать бы его себе им на зло, но нельзя. Они жестоко отомстят».

– Ты должна говорить речь с улыбкой, с верой, со счастьем на морде! – он кинул её грудью на табурет. – Держись, сука, и ноги раздвинь! Будешь не рада моему члену, позову десятерых, а твоему шакалу Алеку яйца отрежу! – он хлестнул ладонью ей по ягодице.