Лилиана

Встреча

Я встретил ее в Институте Философии на конференции по логике и методологии науки, которая собрала философов, логиков и математиков. Она закончила Филфак МГУ, я занимался математикой. Мы не виделись несколько лет, но сразу узнали друг друга. Она мало изменилась, разве что одеваться стала элегантнее. Хотя и прежде, в юности, ей нельзя было отказать в изысканности.

Наша юность не была спокойной, мы этого не позволяли себе. Иногда казалось, что мы любили друг друга до безумия. Но чаще с юношеским максимализмом требовали от другого полного подчинения, на что никто из нас не соглашался. Оба были юны, красивы, умны и независимы в суждениях и поступках. И такое сходство характеров высекало искры нежелания подчинить себя другому, признать собственную зависимость. Поэтому расставания были бурными, хотя, когда кто-нибудь одумывался и делал шаг к примирению, оно не отвергалось. Оно и не могло отвергаться, так как жизнь друг без друга была пресной. И мы пользовались любым поводом, чтобы превратить разрыв в примирение даже ценой уступок, что, в любом случае, было тяжело для каждого.

Понятно, что наш союз, в силу крайней независимости характеров, был временным, хотя это никем из нас не осознавалось. Более того, сама мысль, что мы расстанемся, обоих повергала в ужас. Но мы видели в себе более героев Ремарка, и поэтому каждая встреча была прологом расставания. Встречи были на пределе эмоций, вызванных осознанием, что мы рядом и нам очень хорошо. Любое физическое сближение даже на расстоянии вытянутой руки вызывало дрожь, невозможность говорить, рационально мыслить, и этого ничто не могло унять кроме одного – физической близости. И к этому средству мы прибегали при всяком удобном случае, которые создавали с большой находчивостью.

Расстались мы до удивления обыденно, я уехал на каникулы домой, там женился, увидев в этом гарантию стабильности и возможность строить жизнь не зависимо от взбрыков характера, и постепенно заменил ее образ увлеченностью наукой, работой и не частыми семейными радостями. Работа стала казаться неисчерпаемым источником удовлетворения желаний – я получил то, что хотел, работал в престижном институте, учился в аспирантуре, было интересно, даже житейский быт почти не обременял.

Но такое спокойствие было лишь внешним, на самом деле страсти бушевали, хотя не осознаваясь до определенного момента. На подступах к сознанию они тормозились удовлетворением от работы, увлечениями юности, переходящей в зрелость, другими увлечениями, которые тогда воспринимались само собой разумеющиеся. Лишь впоследствии начал понимать их вечную ценность, в то время не оцененную по достоинству. Иногда что-то подступало, и тогда хотелось прежних безумств, на которые, я это чувствовал, был еще способен. Но в том-то и дело, крайне обидным было это – еще способен!

И вот этот момент наступил, пропасть разверзлась, я повернулся и без прощания ушел из семьи. Все произошло вполне буднично и прозаично, без надрыва и взаимных обвинений. Впрочем, и семья была какая-то ущербная … хотя не будем о печальном.

Моя новая подруга не давала мне закиснуть, и не особенно претендовала на мою свободу, хотя любила меня страстно. Между нами было что-то, напоминавшее мне страсть юности, мы не могли обойтись друг без друга даже дня. Физическая близость, как когда-то прежде, давала абсолютное наслаждение, от которого я отвык за время супружества. Вновь, как в юности, были бессонные ночи, большую часть которых мы проводили в ласках. Несмотря на такую страсть, а может быть благодаря ей, у нас была негласная договоренность, что мы вместе, пока это не станет в тягость кому-нибудь из нас. Удобное соглашение, которое на самом деле ведет лишь к одному – рано или поздно понимаешь, чтобы не быть подлецом, надо либо создавать полноценную семью, либо уходить. Круг замыкается и все начинается с уже пройденного. Но казалось, это должно было произойти в далеком будущем, а пока все было безоблачно.

На Конференции она делала доклад по какой-то философской проблеме, я не особенно вникал, т.к. считал, что философы (особенно в нашей стране) ничего сказать не могут, кроме одного – перелагать классиков Марксизма-Ленинизма. Впоследствии оказалось, что я не прав, но это было потом. После доклада я подошел к ней, выразил свое восхищение докладом и вообще. Она была умна и сразу поняла двусмысленность комплиментов. Когда мы стояли рядом, молодые, красивые, независимые, смею надеяться, умные, нам казалось, что мы – это два идеала, к которым шли все это время.

И тут я заметил первый рецидив нашей бесшабашной юности, когда мы не могли друг без друга, а вместе – старались доказать именно свою необходимость для другого. Я начал ощущать, что когда она смотрит мне в глаза, мой голос начинает дрожать, а если она смотрит на меня долго, то я ощущаю слабость в ногах, как и тогда, на свиданиях в юности. Сразу же вспомнилось, как мы бросались друг к другу, только бы унять эту дрожь. Потом и она стала как-то сбиваться в разговоре, и я чувствовал, что еще немного, и кто-то должен будет предложить окончательно потеряться друг для друга. Однако произнести это я не мог, она тоже.

Взамен я предложил уйти по-английски, и пройтись по центру как когда-то прежде. Старое здание Филфака располагалось неподалеку, где я был частым гостем на семинарах по логике и семантике. Не прощаясь ни с кем, мы ушли и пошли по Волхонке к центру. Ни о чем личном не говорили, т.к. не хотелось убеждаться, что мы уже не владеем друг другом полностью, и даже сейчас нам приходится делиться с кем-то еще. Это было большой потерей для каждого, потерей, осознаваемой спустя время, и ценность потерянного от этого только возрастала.

Я первым предложил ей поехать ко мне. От прежней жизни мне осталась небольшая комната в коммунальной квартире, куда я сбегал, когда очень хотелось уединиться, чтобы поработать над какой-нибудь интересной проблемой. Впрочем, туда же я сбегал и со случайными подругами, которые изредка, но появлялись. Не раздумывая, она согласилась. Почувствовал в ее голосе облегчение, т.к. я предложил какой-то выход из создавшегося положения. И тут нас стало трясти еще сильнее, как бы в предчувствии нашей близости. Такая дрожь не нападала на меня с тех пор, как мы с ней расстались, и вот опять. Подумалось: «Неужели все начинается сначала?».. Но это был лишь отголосок мысли, которую я даже не успел до конца сформулировать.