Лисья зима

Глава 19. Сова беспокоится

Льдистая Искра была белокожей, как остальные песцы, и такой же беловолосой. Почти круглые глаза насыщенного голубого цвета, носик вздернутый и маленький, а в коротких пальчиках – изукрашенный жемчугом жезл.

«Какая же она красивая» - с оттенком зависти подумала Шелест.

И затем:

«Где они тут жемчуг добыли? Торговали? Или старые запасы? А если торговали, то с кем?»

Она спросила об этом спутницу, и та растерялась. Наморщила лоб, покрутила жезл в руке.

- Он мне от бабушки достался. А бабушка его от своей прабабки получила. А та от кого-то из своих родственников. Так что жемчужины старые, мы тогда еще торговали, думаю.

- Но точно ты не помнишь.

Девушка улыбнулась. Они медленно продвигались по землям песцов, и Шелест с удивлением отмечала, что тут, хоть и лежит снег, не так холодно, как было в совином лесу. И ни одной вьюги за те два дня, что уже вела их белоухая красавица.

- К сожалению, нет. Но в другой раз я уточню и передам тебе. 

Песцы все помнили. Сначала Шелест подумала, что они все знают – но они знали далеко не все, что и доказывал их с Льдистой Искрой разговор. Затем сова обозначила для себя это как «понимать все», но и это было неправдой – песцы не понимали, как лисы забыли Отца и как кошки поверили, что снежный бог ненавидел их мать. Песцы не понимали, потому что они не проживали эти столетия с остальными народами, но они и не стремились понять. Провожая их, они снова пытались целовать Мурлыканье руку, так и не поняв, что кошки теперь совсем иначе относятся к детям Отца.

Но не смотря на все это, песцы обладали чем-то, чего не было ни у Шороха с Мур, ни у Северного Ветра с Янтарной Осенью. Этого не было даже у Шелест с Высоким Перевалом, кажется. Это была память.

Песцы помнили мир таким, каким он был изначально. Они видели горы не такими заснеженными, а лес сов оживленным, ведущим бойкую торговлю с кошачьими поселениями. Они видели лис с кошками единым целым, каковым их творили Отец с Мамой-кошкой. Они видели прошлое. 

Мур с Льдистой Искрой не разговаривала. Шла сзади, шушукалась иногда с Шорохом. Перебрасывалась парой слов с Шелест, по большей части игнорировала лисов. Не вспоминала о песцах.

Сова легко могла вызвать в памяти тот момент, когда Снежный Вихрь сказал кошке о том, что ее богиня не запирала Отца в его холодной тюрьме. Видела, словно сейчас, как прижались к голове трехцветные уши. Слышала, как будто это происходило здесь, яростное шипение.

Еле уговорили кошку остаться хотя бы на ночь – она рвалась уйти прямо в тот же момент, но ее отговорил Северный Ветер. Безостановочно махая хвостом, Мурлыканье последовала за Янтарной Осенью в смешное полукруглое жилище песцов, любезно предоставленное им хозяевами.

Больше она с песцами не говорила. Не спорила даже, хотя сова ждала от нее чего-то подобного. Потом, следующим вечером, устраиваясь рядом с кошкой спать, Шелест подумала, что не спорила Мур не из-за злости или гнева – а просто потому что знала, что песцы им не соврали.

Отец любил Маму-кошку. И богиня отвечала ему взаимностью. 

Прямо как Мур с Осенним Листом.

Льдистая Искра была ниже Шелест. Старше, может быть, на несколько лет – девушка-песец уже была полноправной чародейкой, и Снежный Вихрь выделил именно ее сопровождающей, потому что она лучше других чаровала снег и холод, - но ниже. 

То есть ниже всех вообще в отряде, и даже красивее Мур. Даже, пожалуй, красивее Янтарной Осени с ее точеными скулами и расплавленным золотом глаз. Шелест не думала, что будет кому-то завидовать из-за внешности – она не завидовала Мур и уж точно не испытывала зависти к лисице, но Льдистая Искра вызывала в ее душе слишком много путаных чувств, чтобы можно было их просто отбросить.

А еще – она подружилась с Высоким Перевалом.

Похожая на вьюгу в своем белом одеянии, Льдистая Искра шла впереди, рядом с оленем, и говорила с ним. Высокий Перевал поначалу молчал – он вообще чаще всего молчал, олени не слишком любили разговаривать, – а затем начал отвечать. И вот они уже идут, ведут оживленную (по оленьим меркам оживленную, конечно, но и это достижение!) беседу об им одним понятных вещах, а остальные молча и зло бредут следом.

Конечно, злится только Мур – но и Шорох не выглядит довольным, потеряв почти все свои вещи. Северный Ветер молчит, а Янтарная Осень поджимает губы, поднося к лицу вернувшуюся откуда-то золотую стрекозу – и губы ее превращаются в тонкую линию, а стрекоза снова улетает, и лисица провожает ее взглядом.

Шелест тоже злится – сначала на медлительность, затем на то, что Льдистая Искра не может ответить на все ее вопросы – а потом уже просто так.

- А правда, что филины остались птицами и теперь служат вам? – внезапно выпаливает Шорох, почему-то шепотом, приблизив лицо к ее уху.

Шелест невольно дергается – и сбивается с шага.

- Ты... что это?

- Это то, что говорят у нас.

Сова вздыхает. «Говорят» - не источник знаний, хочется ответить ей, но она старается справиться с гневом. Он спросил ее, а значит, он хочет узнать. Это похвально.

- Филины – это филины. Они не служат нам.

- Но ваш бог, он давал им право выбора, стать ли двуногим или стать птицей?

- Это известно только филинам и Учителю.

На лице кота отображается разочарование. 

Они бредут по безбрежным снежным равнинам, но, не смотря на снег, идти тут приятно. Впервые за годы Шелест чувствует себя в относительной безопасности – это место уж слишком похоже на земли оленей, а там, пусть и под боком у бога лисов, ей всегда уютно.

- Но ведь все возможно, - с надеждой произносит Шорох.

Шелест эта надежда непонятна. Информация есть информация, и как одна может быть лучше другой, если речь идет о чистом знании, не связанном никак с жизненными проблемами, - неясно.