Ломка

1

— Она тебя не любит, знаешь.

— Кто? — Брюс оторвался от своего занятия — разглядывания плитки под ногами, чтобы посмотреть на человека, сидящего напротив него на кровати.

— Доктор Леланд.

— Да ну? — Сарказм в его голосе был почти осязаем.

Джон пожал плечами.

— Да. Наверное, сложно не заметить, правда?

Брюс не ответил. Он сомневался, что Джон в полной мере отдает себе отчет в том, чего ему стоили эти визиты. Еще менее — степень негодования своего психиатра. Женщина винила Брюса за бунт, теперь — за Джона. Ее стойкая оппозиция его желанию навещать пациента вылилась в жесткую конфронтацию и едва не переросла в публичный скандал. Чтобы уладить ситуацию ему пришлось дать немало денег на лапу прессе и администрации Аркхэма.
Со всеми неприятностями, которые она ему причинила, Брюс не мог смотреть на Леланд без тени враждебности.

Но она не была плохим врачом и заботилась о своих пациентах, чего он не мог сказать о большей части персонала лечебницы.
Ее самой большой ошибкой было подписать бумагу, позволившую Джону покинуть пределы Аркхэма.
Брюс не стал играть грязно. Леланд сохранила работу и должность, но ее отношение к нему не изменилось.
Каждый раз, когда он смотрел на нее, он не мог избавиться от призрачной тени болезненного, вязкого ощущения, похожего на страх, и голос Альфреда и другие голоса у него в голове хлестали и жалили словами.

«…Иногда мне кажется, Бэтмен сам создает зло, с которым борется…»

«…Ты не можешь в самом деле так думать…»

«…Впитывал в себя каждое твое слово…»

«…даже самую темную твою часть…»

«…то же что в твоем отце…»

«…ты ничего обо мне не знаешь…»

«…Правда? А на мой взгляд в тебе очень даже много чего от твоего папаши, а я большой его фанат…»

Брюс не мог игнорировать лихорадочный голодный огонек, загоравшийся в глазах Джона каждый раз, когда он ловил на себе его взгляд. Призрак, зыбкая тень задушенного шесть месяцев назад пожара, но Брюс безошибочно узнавал его. С той же прожорливой алчностью Джон смотрел на вскрытое горло. Созерцал хаос, захвативший комнату в миг, когда у Зсазса в руке оказалась заточка. Говорил о Харли. Обещал, что будет весело, прежде чем раскинуть руки и рухнуть с моста вниз.

«Что же ты видишь во мне, Джон?»

Он боялся когда-нибудь улышать ответ. Уродливая правда царапала спину когтями, дышала в затылок, стискивала в холодных липких лапах грудную клетку.
Страшнее чем от Джона было услышать ее от Ала. Человека, который любил его. Спас. Вырастил. Заменил отца. Создал с нуля. Поставил на ноги и дал цель.

— Она… хорошо с тобой обращается?

Джон презрительно фыркнул, закатывая глаза.

— Я ей нравлюсь, — ухмыльнувшись ответил он, приложив к сердцу ладонь, и прямо глянув ему в глаза. Оба прекрасно понимали, что вопрос был задан с целью заполнить чем-то неловкую тишину.

Это был его третий визит. Первый он нанес месяц назад, после пяти месяцев борьбы за одно лишь право посещать больного.
Джон был ему рад, и Брюс это видел. Но даже воздух в помещении, казалось, звенит, отравленный ощущением токсичной энергии их антагонизма.

— Но, что-то подсказывает мне, что она не скоро теперь подпишет бумаги о моем освобождении. Мы шагнули назад, знаешь, — Джон издал невеселый смешок. — Семимильный шажок. Не думаю, что мои шансы когда-нибудь выбраться отсюда велики, Брюс.

В его тоне не звучало обвинения, и он смотрел в другую сторону, когда говорил, но Брюсу словно дали пощечину.

— Доктора говорят, твое состояние стабильное. Тебе нужно продержаться. Тебе откроют доступ в общую комнату отдыха, переведут…

Брюс понял, что совершил ошибку раньше, чем Джон ударил кулаком в стену с убийственной гримасой ненависти на лице. Почти наверняка разбил себе костяшки.

— Мне не нужна общая палата отдыха, Брюс! Не после того, что было, — он пепелил его взглядом секунд пять, затем лицо его так же резко переменилось, из взбешенного став угрюмым. Он ссутулился, бросив взгляд на камеру на потолке. Брюс посмотрел в том же направлении. Красный глаз мигнул, равнодушно наблюдая за ними сверху. — Слушай… Ты… Я вижу, что ты пытаешься сделать. Пятерка за старания… Кого я обманываю? Три с минусом. Я имею в виду, я знаю, ты пытаешься, но ты не думаешь, в самом деле, что я сижу и мечтаю, как бы мне плевать в потолок сидя в комнате отдыха с другими овощами, правда? Ты стал счастливее, когда отдал Бэтмена, Брюс?

Брюс не ответил.

— Но у тебя, по крайней мере, есть свобода, — Джон забрался с ногами на кровать и лег, сложив руки на груди и уставившись в потолок. Его грудь тяжело вздымалась, а костяшки на бледных кулаках побелели. Из-под содранной кожи на них проступили алые капельки крови. Брюс устало потер переносицу. Ему следовало этого ожидать. Он не знал Джона так, как знал в свое время Оза и Харви. У него не было времени, чтобы это сделать.

Их отношения были самым большим парадоксом в его жизни.

Кобблпот, Дент… Их он знал годы. Думал, что знает. Думал, что на века.
С Джоном они были знакомы всего несколько дней. Меньше недели. Брюс считал. Их совместные воспоминания сводились к одному дню в Аркхэме, и времени, проведенному Брюсом под прикрытием, среди тех, от кого он когда-то поклялся спасти свой город.
Их дружба была возведена и зацементирована на лжи и эксплуатации. Ее фундаментом послужили слепой энтузиазм и отчаянная нужда Джона стать ближе, позволившие Брюсу взобраться по нему, как по лестнице, наверх, и дотянуться рукой до Пакта.
Джон был ключом его операции, от начала и до конца. Универсальной картой. И от конца до начала, Брюс ненавидел каждую секунду, что ему приходилось пользоваться чужой уязвимостью. Казалось, он перерезает подставленное под нож горло. Чувство жалости и вины отравляли мозг. Податливость Джона заставляла поверить во власть над чужой судьбой, значимость собственного влияния. Эта вера заставляла Брюса чувствовать себя могущественным. Он помнил гордость, испытанную в момент, когда Джон отказался передать Уоллер вирус.

…И когда Брюс понял, что переоценил себя, было слишком поздно.

Когда это случилось, он уже не знал, что в их отношениях было настоящим — мост сгорел. Брюс ходил по тлеющим доскам. Любая могла под его ногами просесть и развеяться прахом.
Брюс рассчитывал на свое влияние, ничего не зная о человеке. Надеясь, что обожания Джона будет достаточно, чтобы вечно удерживать его на своей стороне.
Брюс просчитался.
И он все еще не знал его.
Понимание этого пришло резким шоком, словно врачи в один прекрасный день сообщили ему, что долгие годы Брюс существует без жизненно-важного органа. Сердца или мозга.
Возможно, виной была фамильярность Джона — с первой встречи он вел себя так, будто они были знакомы до этого годы. Десятилетия.

Но они не были.

Брюс не знал Джона так, как знала его Харли. Он чувствовал его на уровне инстинктов, но этого было недостаточно. У них не было общих интересов. Брюс не знал о нем элементарных вещей. У них никогда не было возможности просто поговорить. Он понятия не имел, как Джон жил, выйдя из Аркхэма — до сих пор. Как он жил в Аркхэме. На что он надеялся. Чего хотел. К чему стремился. О чем мечтал. Он понятия не имел, как Джон проводит свободное время. Чем увлекается. Какие книги читает и какую слушает музыку. Смотрит ли кино. Какую марку автомобилей предпочитает и где научился водить. Любит день или ночь, лето или зиму, дождь или солнце.
Брюс любил ночь, город, его огни и дождь. 
Харви любил зеленую дымку пробуждающейся природы ранней весной.
И Освальд любил лето и солнце. Когда-то. В детстве.

Раньше он мог запросто подойти к Джону и без задних мыслей заговорить с ним.
Любой разговор с Джокером казался минным полем.

Брюс умел распознать намерение в человеческом взгляде. В глазах Джокера он прочитал смерть. Брюс знал, что Джокер убьет Бэтмена, если Бэтмен не станет драться в полную силу. Это не было шуткой. Это не было игрой. Решение — четкое и ясное. Он больше не был Брюсом, или Бэтменом, или человеком. Он был препятствием, и Джокер собирался его уничтожить.
Он хотел убить его так отчаянно, что не чувствовал или не обращал внимания на боль. Он остановился, только когда у него не осталось сил, чтобы двигаться.
Брюс не мог забыть этот взгляд и дикую силу в руке, направляющей нож ему в горло.

Джон в самом деле хотел его смерти.

У него не было ни одного рационального основания считать человека, лежащего на койке напротив, своим другом.
В то же время, Брюс знал: Джон, находящийся сейчас с ним в одной комнате, не хочет, чтобы он умирал.

И он не мог прогнать чувство.

Каким-то образом Джон был ближе к Освальду, чем даже Харви.
Давно забытые ощущения родом из детства оживали в нем, каждый раз, когда он останавливал на нем свой взгляд.

Мозг играет с людьми жестокие шутки.

Но он собирался попробовать. Он был намерен все исправить. Сделать правильно.

— Прости, — просто сказал он. Джон повернул на секунду к нему голову и скривился, прежде чем снова уставиться в потолок. Иногда Брюсу казалось, что Джон его ненавидит. Вероятно, в какие-то моменты это было правдой. Когда-то это виделось невозможным. Слепая любовь Джона была чем-то непоколебимым, константой, которую нельзя сдвинуть с места. Ее утрата причиняла боль по причинам, которые Брюс не вполне мог себе объяснить. Словно что-то выдрали у него изнутри.

— Перестань, Брюс. Ну, не смотри на меня так. Все в порядке.

Он вздрогнул и сел ровнее на стуле. Он не заметил, как Джокер искоса разглядывал его, едва повернув голову на бок.

— Надо сказать, у тебя еще хреновее чем у меня получается социализировать с людьми, — Джон хрипло рассмеялся. — Я имею в виду, взаправду социализировать. Когда тебе не все равно, Брюс. Не когда ты играешь богатого плейбоя на публику. Поверить не могу, что я к тебе обратился за советом по поводу отношений. Без обид. Но ты приходишь третий раз, и третий раз на лице у тебя я наблюдаю целую симфонию страданий, — движением дирижера он описал руками дугу в воздухе, скалясь ему в лицо. — Не знаешь от какого слова я укушу тебя за руку, да, Брюси?..

— Да ладно. Я не так плох в этом.

— Нет. Нет, ты ТАК плох.

— Мне удалось обмануть Пакт. И Харли.

— Только потому, что тебе на самом деле не было дела до них, — Джон сел на кровати, подтянул ноги к груди, сложил руки на коленях и положил на них голову, разглядывая его со своего места. — Давай не будем говорить о Пакте, Брюс.

Он кивнул. Не самая безопасная тема для разговора.

— Как Ал?

Брюс внутренне вздрогнул. Он не ожидал этого вопроса, и Джон слишком сильно напомнил ему в этот момент Селину.

— Лучше, с тех пор как ему больше не нужно беспокоиться, что он однажды обнаружит меня мертвым в переулке.

— О… А вот это неправильно, он всегда может найти тебя мертвым в переулке… Ты конечно, — он прищурился и провел ладонями по сторонам своего лица, поднимаясь к волосам, и изобразил остроконечные уши. — Но в то же время довольно «Брюс», и мы оба знаем, как кончил твой папаня. Как думаешь, может, тебе стоит носить бронежилет, Брюс? — Его тон снова резко изменился, став обеспокоенным, и он остановил взгляд у Уэйна на груди. — Теперь, когда ты упомянул это, я чувствую легкое беспокойство. Не всем нравится благотворительность. Ты отнимаешь у многих кусок хлеба. Что будет с частными охранными агентствами и врачами, если ты вложишь финансы в правопорядок и медицину и перестараешься, Брюс? Многим это не понравится!

Многим это не нравилось. В словах Джона было больше правды, чем Альфред желал видеть или признавать.

— Этого не случится, — заверил он.

Джон смотрел на него несколько секунд, выглядя всерьез встревоженным, потом вздохнул и, высвободив ноги из кольца рук, вытянул их перед собой.

— Ты не можешь этого знать, Брюс. Это случилось однажды, а история имеет привычку себя повторять.

— Мы можем поговорить о чем-то, кроме моей смерти?

— Конечно, Брюс, у нас широкий выбор общих тем. Думаешь, Альфред злится на меня?.. — Вздох. — Завидую тебе, Брюси. Старикан тебя на руках носил, когда ты щенком был, да?..

Альфред предпочел бы, конечно, чтобы он держался от Джона как можно дальше.

— Тебе нравится Альфред?

— Ну, на вас, ребята, сложно смотреть и не умиляться. Хотел бы, чтобы кто-то так мне перевязывал раны, — он хохотнул. — Доктор Леланд… Ей не все равно. Но она — доктор. Понимаешь?.. Это не то же самое. С Харли все было по-другому. Не то, чтобы она перевязывала мне раны, — он испустил тоскливый вздох и уставился на свои коротко стриженные ногти. — Но это были не отношения доктора и пациента, понимаешь?

— Да уж, понимаю, — чуть резче, чем собирался, ответил Брюс. Это не ускользнуло от Джона, и его уголки губ чуть дернулись вверх, превращая жесткую линию рта в лукавую улыбку. Он прищурился.

— Я принес карты, — произнес Брюс, спеша перевести тему разговора, и извлек из кармана пиджака запечатанную колоду. Джон резко сел на кровати, поставив ноги на пол, и хлопнул в ладоши.

— Карты? Брюс! Ты играешь?

— Брюсу Уэйну приходится быть человеком многих талантов. Хочу я этого, или нет, — он поднялся со своего места и пересел на кровать. Джон отодвинулся, освобождая место для игры. Его глаза лихорадочно горели, и он сложил руки в знакомом детском жесте, таращась на Брюса с широкой улыбкой, словно ребенок, которому пообещали показать фокус.
Чтобы быть детской, в его улыбке было слишком много зубов, и ее сходство со звериным оскалом выворачивало и искажало образ наизнанку.

— Думал, ты захочешь сыграть.

— Черт бы меня побрал, если бы я не хотел!

Брюс улыбнулся. На секунду напряженное ощущение застывшей в воздухе враждебности отступило, позволяя ему погрузиться в убаюкивающую иллюзию, будто минувшие события не изменили связывающие их отношения прочно и безвозвратно. Будто перед ним сидит все тот же самый Джон Доу, спасший его в Аркхэме, вручивший неуместную открытку на похоронах Люциуса, Джон Доу с его нелепой приветственной растяжкой на «Ха-хасиенде». Джон Доу, который смотрел ему в рот и глотал каждое слово, Джон Доу, который его боготворил.
Не Джокер, на правой кисти которого еще краснела, зарубцовываясь белым, четкая линия шрама от бэтаранга. Он пролежал в госпитале три недели — на пять дней дольше, чем Брюс «провел в командировке», пока Альфред зализывал ему раны.

Их время было ограничено часом, и они сыграли в пару коротких игр, прежде чем перейти на бесконечную и монотонную Войну. Брюс не мог сказать, что получал огромное удовольствие от игры или что испытывал непринужденность. Расслабиться не позволяла тревога. И хотя минуты за занятием летели быстро, а борьба за обладание картами отвлекала от более тяжелых мыслей, вид рубца на бледной ладони Джона не позволял отрешиться от них насовсем. Широкая линия шрама напоминала об Эйс. Неизбежно толкала поток размышлений Брюса в область, которую он стремился избегать.

Он ни разу не взглянул на часы, отчасти не желая нервировать Джона. Внутреннее времяощущение подсказывало, что час подходит к концу, и, судя по растущей раздражительности и угрюмости, Джон тоже это чувствовал.
У Брюса на руках оказалось большая часть карт, когда Джон бросил свои на кровать и с хрустом размял кисти рук.

— Все, хватит. В это можно играть до бесконечности.

— Хочешь сыграть во что-то другое?

— Ты сам знаешь, что мы не успеем больше ни во что сыграть, Брюс.

Брюс воспользовался удачным моментом и взглянул на часы.

— Осталось пять минут, — он чувствовал облегчение, чувство вины за него, и досаду одновременно.

Джон взглянул на него неожиданно зло, несколько секунд буравил взглядом и потом вдруг резко сник, опустив плечи и уставившись себе под ноги. В этот момент он больше всего напоминал Брюсу старого себя.

— Можешь… Эм… Можешь оставить мне карты?

Брюс напрягся и глянул на него.

— Честно говоря, я схожу здесь с ума от безделья, Брюс. Это таблетки, сон, таблетки, сон, когда я просыпаюсь, моя голова как в тумане. И они не дают мне книг, — он нервно хихикнул.

Брюс скосил глаза на фото в деревянной рамке. Джон проследил за направлением его взгляда.

— Доктор Леланд была против — ну, сначала была против. В итоге, я… убедил ее, что фото помогает мне, — он замялся, подыскивая слово. — Как это… Сдерживать беспокойство. Да, бороться с беспокойством, — Брюс нахмурился и уставился на правую ногу Джона, ступня которой нервно трусила по полу. Джон проследил за направлением его взгляда, поймал себя на занятии и резко остановился. — Упс.

— Ты знаешь правила, Джон. Я не могу передавать тебе вещи.

Джон судорожно выдохнул, запуская пальцы в волосы на затылке и ероша их. Под ядовито-яркой краской у корней начинал проступать естественный, темно-зеленый, почти черный оттенок.

— Ну да, ну да… Думаешь, мне нужно сделать тайник, Брюс? Типа секретной плитки в полу?.. Как у Гарри Поттера?.. Для тортов и так далее?.. Чтобы доктора не нашли?.. Идея приходила мне в голову.

Брюс беспокойно поерзал на месте, не зная, куда смотреть. Тот факт, что Джон всерьез советовался с ним по поводу того, чтобы устроить у себя в камере тайник для вещей, незаконно пронесенных в Аркхэм…

Он ценил доверие, но восприятие Джоном «правильного» приводило его в отчаяние.
Он сомневался, что Джон когда-либо сможет его осознать.

— Джон, если тебя за этим поймают… Если нас поймают за тем, что я передаю тебе вещи, тебя накажут, а мне запретят приходить к тебе. Ты не представляешь, чего мне стоило добиться того, что у нас есть сейчас, — он сердито понизил голос и наклонился к ему, жестикулируя правой рукой. Почему Джон не может понять настолько элементарных вещей?
Джон уставился на него, округлив глаза и чуть приоткрыв рот — знакомое выражение, за которое Брюсу периодически хотелось его ударить.

— Правда? Ты сделал это ради меня? О, Брюс, — Джон приложил ладонь к сердцу. Брюс втянул ноздрями воздух, чувствуя, как напрягаются мышцы спины и пульсирует жилка на виске. Он не мог сказать, говорил ли Джон искренне, или это был сарказм. Он бы воспринял слова как иронию, произнеси их кто угодно другой, но Джон слишком часто ставил его в тупик своей детской искренной непосредственностью в сочетании с довольно жестоким, грубоватым черным юмором и прямотой, отлично уживающийся с двусмысленностью всего, что он делал и говорил.

— Джон…

Раздался стук в дверь, и они оба вздрогнули. Брюс глянул на часы. Его были выверены в точности до секунд, и до конца свидания оставалось две минуты. Тем не менее, дверь открылась, и на пороге возникла доктор Леланд, за которой высилась фигура впечатляющих габаритов сотрудника охраны. Вместе с ними был санитар, которого Брюс никогда раньше не видел.

Леланд скользнула по ним взглядом, на секунду остановив его на Брюсе, и на пару дольше задержавшись на разложенной на кровати карточной игре. Меж бровей ее залегла легкая складка.

— Время посещения подошло к концу, мистер Уэйн.

Джон сник, и опустив голову, сцепил ладони в замок между коленей.

— Зачем охрана? — Брюс собрал карты с простыни и поднялся, убирая колоду в карман пиджака.

— Он отправляется на сеанс терапии.

Брюс глянул на Джона. Тот не пошевелился, и не повернул головы, продолжая рассматривать плитку у себя под ногами. Услышанное либо его не заботило, либо он знал о сеансе. В любом случае, Брюсу показалось странным, что он не обмолвился о нем ни словом, и сам он не был поставлен в известность. Он персонально следил за лечением Джона Доу, знал расписание его сессий, видел отчеты, которые не предназначались для глаз кого-либо, кроме его врачей.

Но деньги решают многие проблемы.

Брюс кивнул, поправил галстук и посмотрел на Джона, который по-прежнему угрюмо молчал.

— Джон?

Джон скосил на него глаза.

— До встречи?..

— Ага. До встречи, — Джон поморщился и поднялся с кровати, протягивая ему руку. Брюс скрепил рукопожатие, от его внимания не ускользнуло, как санитар беспокойно переступил с ноги на ногу, а охранник напрягся, когда Джокер оказался на ногах.

Чувствуя странное опустошение и гнетущее чувство неловкости, Брюс прошел к двери. Охранник шагнул внутрь, освобождая ему дорогу.

— Брюс!

Брюс замер, досчитал про себя до трех и обернулся. Беззвучно молясь, чтобы все закончилось хорошо.
Безразлично-угрюмое выражение на лице Джона сменилось потерянным, в котором сквозило отчаяние и — страх.

— Когда ты вернешься? Ты ведь вернешься?

— Конечно я вернусь, Джон, — не представляя, что можно сказать, чтобы дать ему почувствовать себя лучше, уверил его Брюс.

— Когда? Через месяц? — Голос Джона прозвучал резче, и на этот раз в его тоне проскальзывали нотки злости.

Брюс переглянулся с Леланд, беспокойство на ее лице перекрывало тень неприязни, которую он видел каждый раз, когда ее взгляд на нем останавливался. На секунду вид ее вызвал у него в уме образ Альфреда, который точно таким же взглядом смотрел на Джона Доу, и Брюс почти усмехнулся иронии.

— Я навещу тебя так скоро, как только смогу.

— «Так скоро, как только смогу» — это растяжимое понятие, Брюс, — злое выражение на лице Джона проступило отчетливее, и он шагнул вперед, его кулаки сжались, но он разжал их, сделав короткий, глубокий вдох. — Это может быть день, неделя, месяц, год, ты знаешь, отсутствие конкретики — это неопределенность. А неопределенность, — он хихикнул, на секунду маниакальное выражение проступило на его лице, а взгляд стал пустым и стеклянным, — неопределенность сводит людей с ума, — он повертел пальцем у виска. — Здесь ее порядком хватает, Брюс.

Брюс нахмурился и взглянул на Леланд. Большинство пациентов в Архэме имели свободный график посещений. Но Джон не был обычным пациентом. Его короткая, но взрывная эскапада поставила его на один уровень с другими «Самыми Известными» преступниками Готэма. Большой взрыв, который произвел Джокер, потряс город едва ли не сильнее, чем война между Харви Дентом и Детьми Аркхэма, и терроризм Пакта.

Вердикт — крайне опасен.

Для себя и для окружающих.

Единственными причинами, по которым Брюс получил возможность его посещать, были его деньги, влияние и настойчивость.

Вместо него ответила Леланд:

— Джон, я знаю, что для тебя это важно. Но мы поговорим с тобой об этом во время сеанса, и я обещаю ответить тебе на все вопросы. А сейчас твоему другу пора уходить. Время посещения, — она глянула на часы. — Закончилось шесть минут назад. Пунктуальность — это важно. Мы с тобой говорили об этом, и ты согласился. Ты согласен, Джон?

Джон скривился и отвел взгляд.

— Да, — негромко произнес он. — Да, согласен. Но…

— Две недели, — сказал Брюс, игнорируя хлестнувший по нему взгляд Леланд. — Через две недели — это я тебе обещаю.

Это было несогласованно, и он знал, что его ждет неприятный разговор, но он принял решение. Две недели — это короткий срок по сравнению с тем, что им приходилось ждать. Глаза Джона загорелись, и он улыбнулся.

— Спасибо, Брюс. Теперь, когда я это знаю точно мне… гораздо спокойнее. Ловлю тебя на слове, приятель.

Он шагнул к нему и раньше, чем Брюс или кто-то из присутствующих успел отреагировать, стиснул в медвежьих объятиях.

— Джон!

Брюс услышал за собой движение, и, не заботясь о том, как Джон это воспримет, оттолкнул его от себя, предпочитая сделать это самостоятельно, нежели дожидаться вмешательства охраны и санитара. Поступок был глупым, импульсивным и недопустимым по правилам посещений заключенного — вполне в духе Джона.

— Все в порядке, — поспешно произнес он, поднимая руки. — Это просто объятие.
Джон захихикал, глядя на него. Похоже, грубость Брюса не была воспринята им как обида, и он счел ситуацию забавной. Брюсу хотелось схватить его за грудки и как следует встряхнуть. Каждый раз посещая его, он боялся, что Джон выкинет что-то, что вынудит Леланд запретить визиты. И он знал, что Леланд не упустит возможности поступить именно так.

Никто кроме Джона не нашел происшедшее смешным.

— Достаточно, — Леланд покачала головой. — Джон, это запрещено, и ты знаешь об этом. Мистер Уэйн, — она остановила жесткий взгляд на Брюсе.

Он кивнул.

— До свидания, Джон.

— До встречи, приятель! Увидимся через две недели!

Выходя, он уловил сердитый тихий вздох Леланд.
Брюс поймал взгляд охранника. От его внимания не укрылась острая неприязнь в глазах мужчины. Для многих он был просто избалованным богачом с тягой к экзотике. Богатый отпрыск Уэйнов, слабо смыслящий в жизни филантроп, или ищущий дешевого пиара бизнесмен, из всех маньяков Аркхэма выбравший самого громкого. 
... По крайней мере, большинство людей игнорировало тот факт, что они с Джоном были знакомы задолго до Джокера. 
Брюса это вполне устраивало.

Брюс вышел в коридор, слыша позади металлический лязг защелкивающихся наручников. Мужской голос что-то негромко сказал, Джон рассмеялся, Леланд так же тихо ответила, и вся группа вышла в коридор. Брюс не стал оборачиваться. С руками в карманах он зашагал к выходу из блока, спиной ощущая чужие взгляды.

Он не прошел и пяти шагов, как позади послышалось: «Эй! А это что?», и голос Джона негромко, но с чувством выругался.
Зажмурившись и дав себе секунду собраться, чтобы подготовиться к тому, что случится следом, Брюс обернулся.
Охранник держал Джона за плечо. С гримасой злости и досады Джон смотрел себе под ноги, а санитар поднимался с корточек, подбирая что-то с пола.
Приглядевшись секунду, Брюс с упавшим сердцем узнал в тонкой карточке игральную карту.

«Черт бы тебя побрал, Джон».

Леланд сложила руки на груди и покачала головой, прежде чем посмотреть на Брюса.

— Пациентам нельзя передавать вещи. Это правило, мистер Уэйн.

Он посмотрел на Джона. Джон посмотрел на него. Брюс выругался про себя. Джон не собирался ему помогать.

— Да ладно, док, это всего лишь карта, — он нацепил на лицо свою фирменную улыбку плейбоя, которую обычно приберегал для подобных ситуаций. — Наверное, вывалилась случайно, пока я…

— Вывалилась ему в штаны? — Резко спросила Леланд. Очевидно, знаменитые чары Уэйна на нее не действовали.

Брюс снова глянул на Джона, чувствуя, как злость с каждой секундой завладевает им. Джон украл карту во время игры? Или когда обнял его? После того, что Брюс ему сказал? Объяснил, каких трудов ему стоило добиться этих визитов, просил его вести себя осмотрительнее?..
Брюс устало потер пальцами переносицу. Это не должно было его удивлять, но он не мог перестать испытывать всю гамму негативных эмоций, крушащих его каждый раз, когда Джон Доу его разочаровывал своим…

Брюс даже не мог дать этому имени.

Отсутствием здравомыслия?.. Ненадежностью?.. Его не знающим себе аналогов талантом вызывать шторм посреди ясного, безоблачного дня, создавать проблемы на ровном месте, там, где их никогда не должно было быть?..
Если бы это был кто-то другой, Брюс бы решил, что человеку просто наплевать на него. Но с Джоном он знал, что это не так.
Возможно, именно это было его болезнью. Как клептомания. Невозможность себя контролировать.
Брюс глубоко вздохнул, безуспешно пытаясь унять стремительно поднимающееся раздражение.
Леланд приняла карту из рук санитара. Когда она глянула на нее, на ее лице на секунду отобразился шок, а затем оно ожесточилось.

— Это все или ты что-то еще взял, Джон?

— Это все.

— Брюс, вы приносили с собой что-то еще?

— Я же сказал, это все! — Повысив голос, повторил Джон. В его глазах зажглись опасные огоньки.

— Это все. Я брал с собой только колоду, — это было правдой. Все что могло навредить Джону или послужить оружием, как положено по правилам безопасности, Брюс выложил из карманов. Ручки, булавка, даже мобильный телефон. Единственным, что он с собой взял, с разрешения администрации, была игральная колода, при условии, что он заберет ее с собой.

— Будьте внимательнее. Некоторые вещи запрещено делать не просто так, Брюс, — Леланд протянула ему карту, и, еще до того, как его взгляд на нее опустился, он знал что увидит.

Джокер.

Джон неожиданно зарычал, и вздрогнули все, кроме Брюса, который почувствовал, как его мышцы напрягаются. Охранник дернул заключенного на себя, как собаку, обучаемую команде «рядом», санитар испуганно шагнул в сторону, и на лице Леланд на долю секунды промелькнул страх.

— Я хочу эту карту, Брюс, — Джон уставился на Джокера у него в руке. — Просто отдай ее назад.

Брюс долю секунды смотрел на него, и, наконец, протянул Джокера Леланд. Она замешкалась, но приняла карту и убрала в нагрудный карман с бейджем.

— Твой доктор решит этот вопрос, Джон.

— Нам нужно идти, — Леланд кивнула Брюсу, и Уэйн чуть склонил голову в вежливой форме ответа.

— Давай, Джон. Мы выбиваемся изо всех рамок. Марк, — она сделала жест охраннику.

Марк, рука которого по-прежнему лежала у Джона на плече, сжал его и подтолкнул вперед, чуть сильнее, чем следовало. Джон резко сбросил с себя руку мужчины и развернулся к нему лицом.

— Господи, вы все всегда так куда-то спешите! У меня вот полно времени. Бездна его. Не знаю, куда девать.

— Да. Только вот тебе за него не платят, — скучающим тоном ответил охранник, и шагнул к нему. — А мне — да. Поворачивайся.

Он протянул к Джону руку, и Брюс дернулся вперед.

— Джон, нет!

Раздался хруст, как будто треснула тыква, Леланд вскрикнула, и Марк отшатнулся назад, зажимая ладонью разбитый нос, по его подбородку и сквозь пальцы текла кровь. Коридор зазвенел, отражая эхо высокого, на истерической ноте смеха. Через секунду Брюс обнаружил себя за спиной Джона. Он схватил его за плечи, отдергивая назад, санитар бросился к ним, доставая шприц.

Вспышка боли ослепила его, и он зарычал, когда затылок Джона с силой впечатался ему в лицо. В глазах выступили слезы, но он не ослабил хватку, и сквозь заполнивший собой все визгливый хохот и шум крови в ушах услышал:

— Держи его, Уэйн!

— Да, попробуй удержать меня, Брюси, — прошипел голос под самым ухом, и он почувствовал, как его ноги оторвались от пола. Джокер поднял его и круто развернулся, намереваясь сошвырнуть со спины и бросить об стену. Используя свой вес, Брюс дернул более легкого противника на себя, и тот пошатнулся. Ноги Уэйна снова нашли опору. Брюс взял шею оппонента в захват под локоть, и в этот момент санитар и охранник с лицом, залитым кровью, оказались на них. Марк обхватил Джона за ноги и приподнял. Вдвоем они повалили его на пол, и санитар всадил ему шприц с транквилизатором в бедро прямо через одежду.

— Все. Подергается и затихнет. Молодец, Уэйн, — голос охранник звучал глухо и гнусаво из-за разбитого носа. Он шмыгнул им и сплюнул кровь на плитку. Джон под ними хрипел и извивался, изворачиваясь, чтобы нанести удар, но его силы стремительно таяли, и Марк плотно прижал его ноги к полу собственным весом, а Брюс и санитар вдвоем удерживали руки и торс.

— Брюс! Шея! — Леланд упала рядом с ними на колени.

— Я знаю, что делаю, — отрезал он, но ослабил хватку. Поздно. Инстинкты сработали слишком быстро. Бэтмен не убивал, но приемы борьбы несли достаточную жестокость, чтобы сеять страх. На горле теперь останутся синяки.

Наконец, Джон обмяк, и его голова бессильно откинулась назад, так что затылок упал Брюсу на грудь, и он мог видеть бледное лицо. Джон был в сознании. Глаза едва приоткрыты, и как пленкой подернуты действием наркотика. На лбу ярко-красным пятном растекается чужая кровь. Алые брызги от удара на лице и одежде.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что взгляд Джокера осмыслен и устремлен на него.

— Почему, Джон? — Его голос вырвался хриплым, и он не мог сдержать одолевавшие его чувства боли, обиды и непонимания.

Джон пьяно улыбнулся, обессиленно прикрыл глаза и слабо передернул плечами, выглядя почти умиротворенно.

— Он давно нарывался на драку. Просто нашел причину. Не забивай голову, Уэйн.

— Я думаю, мистер Уэйн догадывается о причине, — резко сказала доктор Леланд, прикладывая пальцы к бледной шее Джона и нащупывая пульс.

Брюс метнул на нее яростный взгляд.

— Прошу прощения, — Марк кивнул им и поднялся, доставая рацию. — Прием. Хендерсон на связи. Да. Уже…

Он отошел от них, и санитар занял его место. Бросив взгляд на бейдж, Брюс прочитал: «Д. Рассел».

— Вы в порядке, Уэйн?

— Да, — отрывисто бросил он.

— Поможете мне перенести его обратно в комнату?

Камеру, было правильнее сказать.

— Да.

— Хорошо. Берите его подмышки, и я возьму его за ноги. На счет три. Один, два…

Несмотря на относительно небольшие габариты, Джон не был легким. Для Брюса не составило бы проблем в одиночку донести его на руках до койки, но дополнительный вес при обманчивой хрупкости давали Джону сильное преимущество в драке. Однажды Брюс его недооценил. И у него остались шрамы, чтобы об этом вспомнить.
Они оттащили его на кровать. Леланд шла рядом, и в ее молчании застыла надвигающаяся буря.

— Что будет с ним теперь? — Тихо спросил Брюс, когда Джон оказался уложен, наручники сняты с его запястий, и они втроем остались стоять, тяжело дыша и приходя в себя после эпизода.

Леланд покачала головой.

— Теперь? Изоляция. Медикаменты. Сегодняшний сеанс сорван, и я не знаю, как скоро с ним можно будет разговаривать. Он не станет разговаривать, если не захочет, Брюс, — она бросила взгляд на Джона. Его грудь медленно, тяжело вздымалась и опускалась, и он продолжал наблюдать за ними сквозь полуприкрытые веки, слегка приоткрыв рот. Он выглядел почти счастливым. Несмотря на застлавший глаза туман, его взгляд был осмысленным, и Брюс с неприятным холодком осознал, что Джон продолжает их слушать и понимает каждое слово.

Он нахмурился и, приблизившись к нему, сел рядом на кровать.

— Брюс, — предупреждающим тоном начала Леланд.

— Почему, Джон? — Брюс склонился над ним, глядя прямо в глаза, зрачки которых медленно, заторможенно следовали за его движениями. — Почему?..

Безвольное, расслабленное от транквилизатора выражение лица Джона на секунду переменилось, приняв почти виноватый вид, и он моргнул и отвел взгляд, прикрывая веки. Он сглотнул и слабо закашлялся, потом открыл рот, собираясь что-то сказать, но вместо речи из него вырвалось слабое сипение. Он снова закашлялся и, сглотнув, просипел голосом, едва выше шепота:

— Т-ты… сам… по… подумай… Брю… Брюси.

Брюс сконфуженно выпрямился, чувствуя себя странно задетым, и Джон захихикал булькающим, слабым смехом, а потом окончательно затих, прикрыв глаза.
В коридоре раздались шаги. Брюс поднял голову и увидел в дверях невысокую полную санитарку средних лет. Она вымученно вздохнула и кивнула Расселу, зашла в комнату и поставила на комод у кровати небольшой медицинский саквояж.

— Пойдемте, Уэйн. Это работа санитаров.

Брюс вздохнул, и, ощущая на себе взгляд Леланд, сжал на долю секунды руку Джона, не зная, в сознании ли тот и может ли его чувствовать, затем поднялся на ноги и вышел из камеры.