Лондвисс для Марты

II. Кров и кровь

II. Кров и кровь

Влажный гравий шелестел под подошвами моих облезлых сапожек. Андрюшка не раз порывался их выкинуть. Но мне нравились красные ленты, подшитые к черной коже. И я донашивала старые сапожки, гуляя около дома, когда стемнеет...

Горбатый старикашка высунул нос-картошку меж прутьев решетки. Осмотрел нас – меня и полисмена. Что-то злобно ворча себе под нос, отворил ворота.

Полисмен провел меня по длинной аллее. Еще немного пьяная, я не обратила внимания ни на деревья, ни на то, как выглядит снаружи Кров Умалишенных.

Но вскоре мне пришлось протрезветь.

Пробравшись по тесному сумрачному коридорчику – такому тесному, что полисмену грозило застрять между стен, – мы вошли в приоткрытую дверь.

Я заморгала. Яркий свет заливал крохотную комнату. Огонь мощно пылал в камине; на большом овальном столе над пятью подсвечниками играли пламенные язычки; у двери, на маленьком круглом столике горела керосиновая лампа. Слева от входа, близ столика с лампой, сидел в округлом глубоком кресле тощий длинноногий мужчина. Точнее сказать, полулежал, вытянув ноги вперед.

Блестящие желтые ботинки упирались каблуками в потертый пестрый ковер.

Увидав нас, длинноногий коротко рассмеялся – точно разбил вдребезги хрустальную вазу. Таким странным показался мне его смех.

Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия: вот он – первый звоночек беды!

– Привет, Бобби! – фамильярно воскликнул тощий, пружинисто выскакивая из кресла. – Кто нам на этот раз попался, дружище?

Полисмен смущенно улыбнулся.

– Да тут такое дело, господин Ротферс... Молодая леди попала в беду – у нее отшибло память, – заискивающим тоном пробасил он. – Вы уж, ради всего святого, помягче с нею, господин Ротферс!

Тощий энергично закивал: мол, разумеется, разумеется, с леди мы всегда – помягче!

– Молодая кровь! – Доктор цепко ухватил меня за подбородок правой клешней. – Браво!

Мне почудилось: его рука жжет мне кожу, словно нагретая сковородка.

Я отстранилась. Ощупала лицо. Вроде бы, ожогов нет. Боль исчезла.

Мне стало стыдно за свою глупую иллюзию. Как может человек обжигать? Вон оно, воздействие ликерчика – странные фантазии!

Полисмен потоптался минуты две, разъясняя, что меня подсунул ему сам сэр Роджер Форс. И, стало быть, сэр может позже поинтересоваться судьбой бедной леди.

Тощий явно озадачился. Он принялся интенсивно растирать худыми пальцами свое бледное лицо.

– Что ж... Не убоимся осложнений... – наконец вымолвил он уже без энтузиазма. – В конце концов, славный сэр скорее всего попросту позабудет о девчонке...

Признаюсь честно: я слишком часто читала хорошие книжки – то были, как правило, детективы. И в тот момент, когда, вместо вежливого «леди», доктор упомянул обо мне простецким словцом «девчонка», мой мозг пожелал срочно избавиться от алкогольного дурмана.

Усилием воли я сосредоточилась. Мысли прояснились. Выбор надо делать немедленно: бежать отсюда сию минуту или же – немного погодя?

Пока полисмен не ушел, я могу поспешно заявить, что ко мне вернулась память – и якобы отправиться домой. Но вот вопрос: и куда же я тогда пойду на самом-то деле?

Я решила отложить побег на потом, но быть начеку. Интуиция редко меня подводила. А теперь она задыхалась от крика: «Враг, враг, враг!..»

Смолчав, я дала полисмену спокойно покинуть Кров Умалишенных.

Доктор указал мне на свое любимое кресло, хотя в комнате стояло еще три таких же, но менее потертых.

– Садитесь, справная девушка! Отдохните! – вкрадчиво предложил тощий. – И расскажите о себе хотя бы что-нибудь. Ведь, надо думать, хоть что-то в памяти да осталось?

– Простите, как же мне сесть? Одежда – мокрая. Я же испорчу чудесную алую обивку, – отвечала я. – Если позволите, мне хотелось бы получить сухие вещи. И немного горячего чаю. Лучше черного.

Я уверена, что говорила естественным для ситуации тоном: чуточку растерянно, чуточку просяще о сочувствии.

На самом деле, меня охватил страх. Но рассудок твердил: «Если ты чуешь в ком-то врага, притворись, что ничего не подозреваешь! Тяни время...»

Доктор дружелюбно улыбнулся.

– Как же, как же... – пробормотал он. И, подняв медный колокольчик с круглого столика, позвонил, вызывая прислугу.

Через несколько секунд в комнату вошла пухлая пожилая тетка в белоснежном переднике поверх желтого платья. Ажурная черная фата-наколка на распущенных седых волосах санитарки выглядела неуместно и вульгарно. Голубые глаза тетки смотрели как бы сквозь меня и сквозь стену, в унылую туманную даль. Губы санитарки меня поразили: на них лежал толстый слой жирной багряной краски!

– Мистер? – только и молвила она, вопрошая всего одним словом.

– Проводи девушку в четвертую палату, Бесли! – отозвался доктор, опускаясь на прежнее место, на алую бархатистую обивку кресла. – Переодень да накорми! Девчонка совсем без памяти – представляешь?

– Как звать? – брякнула Бесли в мою сторону, продолжая созерцать далекий туман.

– Марта Ронская, – брякнула я. И спохватилась: ох, я же не должна этого помнить!

Но было поздно.

– Не совсем, – подытожила санитарка мрачно. – Имя-то помнит.

Доктор как бы разбил очередную хрустальную вазу – я мысленно поморщилась от его недоброго смеха. Но ничем не выдала неприязни к доктору и его помощнице.

– Я не уверена, что это – мое имя, – добавила я вяло. – Просто первое имя, которое пришло на ум, то и сорвалось с губ...