Лондвисс для Марты

VI. Белая леди

VI. Белая леди

Жалость вампира и порожденная ею ложь обеспечили мне отсрочку казни, а Фелю – дальнейшее подгнивание клыков. Ведь лживо клялся-то мой вампир именно своими родными зубками...

Совершенно не понимаю, чем сэру Генри Баскервилю (в русском фильме) не угодила овсянка. Конечно, у себя дома я предпочитала ее – на молоке и с сахаром. Но и сваренная просто на воде с солью овсянка не внушала мне отвращения.

Поколебавшись: стоит ли изобразить отсутствие аппетита? – я решила, что симулировать недомогание можно и менее трудными способами. И потому доела свой завтрак до самой последней крошки. И даже, боюсь, лишка переела масла. (Андрюшка часто высмеивал нас с Сосом за страстную любовь к сливочному маслу и молоку – шуточно обзывал «мол-масловками».)

Бесли заявилась через четверть часа – забрала поднос...

Я улеглась на кровать, уставилась в потолок: чист и бел – как новая жизнь с нового листа!

Итак, мне стало ясно: вампир служит в психушке дегустатором крови.

«Сколько отпил? Каплю? Две?» – ведь именно так выразилась Бесли.

Следовательно, доктор не способен сам установить качество крови. Злодей-не-профессионал – уже неплохо! Шансы обвести его вокруг пальца возрастают.

Кроме того, на мой рассветный вопрос: «Когда придет милый доктор?» – Бесли пробурчала: «И не подумает. Доктор вечно торчит у себя. Я отведу тебя к нему, дорогуша, когда он тебя закажет!»

Мой врожденный оптимизм слишком уж меня обнадежил: доктор не способен покинуть залитую светом и жаром заколдованную комнату – доктор обречен торчать там, хотя и вампирит пациентов! Ведь слова Бесли, обдуманные мной в контексте упоминаний Феля о докторе, нетрудно было истолковать и столь позитивно.

Увы и ах! Часом позже дверь распахнулась – в мою уютную палату вторгся господин Ротферс. Я обиженно поджала губы: моя надежда на безвылазное сидение злодея в его красной комнате не оправдалась.

– День добрый, голубушка! – весело начал доктор. – Как спалось?

Я неуклюже сползла с постели. Уныло сгорбилась. Обняла саму себя за плечи. И принялась дремотно расхаживать от настоящей кровати к мнимой печке. Туда-сюда, туда-сюда...

Нудным тоном ослика Иа-Иа я вяло жаловалась: у меня путаются мысли... Я забываю самые простые вещи... Например, не могу вспомнить, когда я в последний раз ела... А еще – меня постоянно мутит, хотя и не тошнит... И разламывается от боли голова... И ломит кости... И выкручивает мышцы... И-и-и-и-и...

– Ясно, ясно! – нетерпеливо прервал меня господин Ротферс. – Одной фразой: только язык уцелел! И то – надолго ли?! Кхе, кхе!

Доктор позвякал своим противным вазокрошащим смехом. Горячая волна ужаса прошлась по моей спине – и залила грудину.

Но мой страх надежно спрятался за унылым бормотанием ослика – ослика недалекого, лопоухого, сдуру бесстрашного.

Пламенными проворными руками доктор ощупал мои лицо и шею. К счастью, они болезненно пылали.

Проверив мой пульс – скакавший зайчиком! – доктор слегка опечалился. Он оттянул мои нижние веки – проверил белки глаз. (Хорошо, что я недоспала!)

Прослушав мне грудь короткой трубкой-дудкой, враг сделал самый большой промах: симулировать грудной хрип, играя на неритмичной задержке дыхания, меня давным-давно научил Андрюшка. (На детскую проделку попадались и более сведущие врачи с более толковыми аппаратами!)

– Безобразие, голубушка! – почти сочувственно подытожил злодей. – Вчера-то мне помстилось, что ты – справная малышка. А нынче тебя развезло, словно старушку. Никуда не годится! Велю: спи, гуляй, ешь, Марта Ронс!

И, ограничившись таким коротким и предельно ясным повелением, странный доктор шустро унес свои длинные ноги из моей палаты, переставляя их вполне обычным манером...

После ухода фальшивого доктора я облегченно вздохнула, распрямилась. И сунулась было к потайной дверце. Но та не поддалась попыткам ее отворить. Видимо, Фель принял меры, чтобы помешать мне рисковать попасться на отлучках, а также – не дать мне помешать вампиру спокойно поспать.

От нечего делать я уставилась в окно. И только теперь обратила внимание на то, что серая сырость бесследно испарилась.

Над густыми кустами в мелких лиловых бутонах – не вижу нужды помнить названия всех цветочков мира, – голубел простор, залитый лучами жизнерадостного майского солнышка.

Я залезла на подоконник, ослабила затворы, распахнула створки – и впустила в комнату бодрящий воздух вешнего садика.

Заслушавшись стоголосым щебетом птичек, я, наверное, не сразу заметила: позади меня – внутри комнаты – белеет что-то новое.

Но, устыдившись вдруг перед чистым после дождя садом того, что я совсем позабыла умыться, я задумчиво скосила глаза на столик, где, подле таза, ожидал меня кувшин с водой. И тут-то до моего сознания дошло: какое-то белое марево движется к моей кроватке.

Волшебно-прекрасная женщина – лет тридцати на вид, стройная и высокая, – грациозно возлегла поверх моего одеяла.

– Это еще что? – необдуманно вымолвила я.

– Не считаю должным спрашивать вашего позволения, мисс Неизвестность! – мелодически-нежным голоском пропела красавица. – Вашим скудным пожиткам не повредят мои прикосновения...

Мне стало трудно дышать. Но не от нахального вторжения незнакомки в мою палату. А от внешнего вида, голоса и аромата гостьи.

Представьте себе идеальные черты лица, античную фигуру Венеры; светлые волны волос – от макушки до талии; утонченное напевное произношение и сладостный аромат цветущей акации! А теперь сделайте всю эту красоту белоснежной и полупрозрачной! И облеките в платье из тончайшего тюля, вышитого серебристой нитью!