Love in vein

Love in vein

    Жизнь иногда подкидывает удивительные штуки. Порой необходимо принять одно единственное решение. Без удобной золотой середины, просто сказать «да» или «нет». Я всегда выбирал второе, тем самым отказываясь от возможного счастья. Происходило это не из-за фантастического упрямства, а из-за того, что первый вариант, в силу моего странного существования, просто невозможен.

      У некоторых будто природой заложено отказываться от желаемого на полпути. Или это такая разновидность глупости. Злой рок, плохая карма, дурное окружение и так далее. Не исключено, что в отдельных случаях внешние влияния имеют место быть, но в большинстве люди сами виноваты в своих проблемах. Иные уж очень старательно изображают мучеников. Они просто не знают, что такое безысходность. Каково быть запертым в границах чего-то, как это произошло со мной. Запертым во всех смыслах. Как человек в коробке.

      Переживая всякий раз одни и те же события, я чувствую себя в безопасности, ведь ничего нового не происходит. Знаю, что никогда не умру от передоза, поэтому спокойно могу нюхать кокаин. Могу пить как лошадь и печень останется целой. Создатель наградил меня охренительным здоровьем, чёрт побери. Я даже рассудок не потеряю и не закончу жизнь в дурдоме, пуская слюни в рукав. От этого порой становится просто невыносимо. Такая вот странная ирония судьбы.

      Даже привидение, живущее на чердаке дома, не сможет навредить. Полиция никогда не найдёт меня с белыми как мел волосами и перекошенным от ужаса лицом. Я застрял в какой-то ебучей временной петле, из которой нет выхода. Нет смерти и забвения, поющих ангелов и яркого света впереди. Мрачные размышления о бесполезности моего существования, периодические ночные кошмары и приступы паники не уходят с течением времени. Как печальная похоронная процессия, они идут сзади, воют под скрипучую музыку и цепляются за руки. Время представляет из себя нечто совсем абстрактное, когда ты не можешь умереть.

      Какую-то часть жизни я провёл на чердаке и слушал ворчание немногочисленных обитателей этого последнего пристанища. Хорошо, что хоть удалось убраться оттуда достаточно быстро. Они постоянно нудели, ругались между собой и делали это слишком громко, поэтому я старался поплотнее спрятаться в своём тёмном жилище с круглыми окнами и не обращать на них внимания.

      Издалека мой дом напоминает разбухший от воды гроб, невесть каким образом оказавшийся посреди зеленовато-серого поля. Обстановка не блещет излишествами — две комнаты с простецкой мебелью, кухня с ванной и чердак, на котором обитает призрак девушки, жившей в доме ещё задолго до моего появления на свет. Мы друг другу не мешаем. Я не захожу наверх и не нарушаю покой соседки. А вот она не всегда бывает тихой. Порой вечерами призрачная девица начинает рыдать и стонать на все лады, поэтому мне приходится либо включать музыку громче, либо орать, чтобы она заткнулась. Эта сучка порой чуть ли не до бешенства доводит.

      Одна из комнат используется в качестве библиотеки. В ней целых два огромных шкафа, занимающих большую часть пространства, не считая окна, плотно занавешенного пыльными шторами. Иногда я беру какую-нибудь книгу, когда в голову совсем ничего не лезет. Нахожу отдельные моменты, на которых не заострял внимание раньше, и переживаю их заново. Эта хитрость помогает мозгам не превратится в кашу окончательно.

      Моё существование спокойно до тошноты. День начинается с того, что я встаю с кровати, смотрю на серое от непогоды небо, слушаю тихий шелест травы в поле через открытое окно и курю. Солнце в унылом крае, где я живу, никогда не светит. За постоянство огромное спасибо моему щедрому на детали создателю. Чтобы хоть как-то рассеять скуку, я запрыгиваю в свой умирающий «Корвет» и еду в город, такой же серый и однообразный, как захолустье. Брожу по улицам, разглядываю картонные лица и здания. Покупаю кокаин (в этом чёртовом городе им разве что дети не торгуют) и кое-что из еды на неделю. Затем в баре на окраине нажираюсь, снимаю всегда одну и ту же шлюху и трахаю её в близжайшем вшивом мотеле. Происходит так вовсе не потому, что она мне нравится, а потому, что нет возможности выбрать кого-то ещё. После этого всего возвращаюсь домой, к четырём стенам и круглым окнам.

      Работа у меня нехитрая — писать статьи для местной газеты. Времени это много не занимает и помогает сводить концы с концами. Год назад я написал роман, который продаётся в книжных магазинах города. Фантастика — штука увлекательная и молодёжь зачитывается ей так же, как и раньше. Сейчас я судорожно пишу второй роман, боясь ударить в грязь лицом. Знаю, что так и не допишу его до конца. Никогда не допишу. Понимаю свою нелогичность, но всё равно боюсь. Может, это какой-то инстинктивный страх, может побочное действие моего рациона — понятия не имею. А в хрупких мечтах я всё ещё вижу себя успешным писателем с огромной аудиторией... Я предпочитаю работать на пишущей машинке, полученной в наследство от моего деда, который писал рассказы в журнал. Некоторые из выпусков до сих пор хранятся в домашней библиотеке. Представляю, как бы дед гордился, узнав, что я в своих изысканиях ушёл дальше коротких публикаций.

      Придя домой, я начинаю работать сначала над статьёй, затем над романом. Много курю. Люблю действовать по плану, но всё же иногда от него отхожу, потому что меня иногда начинает тошнить от себя самого. Вечером отправляю с ноутбука письмо с вложенным файлом (чёртовы высокие технологии!) и с облегчением вздыхаю, глядя на клубы синеватого дыма в комнате. Затем туплю несколько минут и сажусь за машинку. Могу немного закинуться для разгона, но роман всё равно пишется медленно. Я продвигаюсь страниц на десять каждый день в лучшем случае. Да, ему не суждено быть дописанным, как и мне не суждено умереть, но это не значит, что нужно забивать на работу. Я могу написать страницу, затем прочесть её ещё раз, переписать, потом ещё раз прочесть, переписать заново, так как переделанный текст порой выходит отвратительным, а это ужасно действует на нервы. Особенно раздражает, когда пытаешься сосредоточиться, а призрачная соседка устраивает концерт наверху. Таким образом, убегая от одних проблем, я носом влетаю в другие. Чёрт меня дёрнул купить этот ужасный дом.

      Вечером я готовлю скромный ужин, который может позволить себе одинокий мужчина, смотрю старые фильмы или слушаю что-нибудь из запаса музыки, например «L.A. Woman» «The Doors» или «Helter Skelter» легендарной ливерпульской четвёрки. Могу пропустить стаканчик «Джонни Уокера». Или два. Иногда и больше.

      Если не клеится с писаниной, то я заряжаю ноздри и начинаю путешествие прочь из телесной оболочки. Про каждое из них можно написать полноценный роман, поэтому упомяну лишь последнее. Часы висели на стене, а секундная стрелка еле ползла по циферблату. Этот момент длился бесконечно долго. Я не мог пошевелится — ждал с замиранием сердца, когда эта ярко-красная тварь наконец-то достигнет своей цели. Только вот она не думала торопиться, поэтому волей-неволей приходилось тонуть в этом вязком действе, становясь его неотъемлемой частью. Глотка начала гореть, будто внутри находилась адская печь. Сердце билось набатом под рёбрами. По венам пробежал сильнейший импульс, а затем внутри что-то взорвалось множеством неоновых красок. Глотка начала гореть вновь от радостного предоргазменного вопля. Перед глазами пронеслась смесь из воспоминаний и сюрреалистического бреда. Я видел своего создателя, его близорукий прищур и нервно трясущиеся руки. Широкая морщина чёрной пропастью раскрылась посреди его лба и я упал в неё, окружённый плотным кольцом блуждающих огоньков. После этого даже сам не заметил, как отключился.

      В такие моменты порой кажется, что я вновь очарован. Будто желание слышать оживает вновь. Я мог бы раздавить устоявшееся положение дел, но не в силах сделать это без помощи. Поэтому есть всего лишь один путь: абстрагироваться от происходящего, в очередной раз упороться и представить, что всё не так уж плохо. Но были на моей памяти исключения, когда сбежать почти удалось. Вернее, был один лишь подобный случай.

      Размеренная жизнь кончилась, когда я однажды увидел из окна девушку. Белокожая и тонкая, она дрожала как тростинка на пронизывающем ветру. Я увидел её рано утром, едва продрав глаза, и сначала подумал, что сплю. Обычно моей историей интересуются всякие юнцы или потрёпанные жизнью типы. А тут вдруг девушка. Славный сюжетный поворот, ничего не скажешь.

      Мне было неловко за своё холостяцкое жилье, отросшую щетину и перегар, но всё же пришлось впустить внезапную гостью. На вид ей было не больше двадцати. Зелёные глаза, очки на носу, тяжёлый пучок русых волос на голове и капризный изгиб бледных губ. Привести в порядок я себя не успел, а она, казалось, вовсе не обращала внимания на это. Помню, в какой восторг Виктория пришла, увидев мою скромную библиотеку. Никто ещё так не восторгался паре старых шкафов... Вспоминая себя, стыдно становится от того, каким идиотом я был в далёкие двадцать. В общении она держалась достойно, как викторианская девица, была любезна, но ничего лишнего не рассказывала, несмотря на все мои ухищрения. Да и я не стал сразу во всё её посвящать. Например, в события пятилетней давности, когда моя жена и сын погибли в авиакатастрофе, перелетая океан. Их тела до сих пор не нашли. Они лежат сейчас где-то на глубине океана, и сотня пёстреньких рыбок ежедневно проплывает мимо безжизненных костей. Наркота не помогает стереть эти воспоминания из головы, как бы я не пытался.

      Чаще всего мы с Викторией встречались вечерами и гуляли до тех пор, пока не наступала ночь. Если на улице шёл дождь, то мы сидели на кухне и пили чай, слушая завывания моей призрачной соседки на чердаке. Виктория боялась этих отчаянных воплей. Я успокаивал её как мог, но не спешил рассказывать всё. Иначе нарушил бы множество негласных законов моей сферы обитания.

      Обычно девушки в её возрасте экспериментируют с самовыражением и ни о чём, кроме любви, не думают. Виктория же серьёзно относилась к учёбе и к жизни в целом, но не была лишена некоего азарта и романтичности, что мне очень нравилось. Она копалась в прошлом дома, пытаясь выяснить, что же здесь произошло и почему призрачная соседка так и не обрела покой. Как двоих спецагентов в известном сериале*, нас объединяло общее дело, благодаря которому мы искали правду и лучше узнавали друг друга.

      Вскоре я рассказал ей про ту авиакатастрофу. Вместе со мной Виктория познала всю горечь и медленное падение вниз. С её присутствием, правда, оно было не столь болезненным. Она терпела мой не самый приятный характер, отвлекала от осточертевшей работы, когда я слишком психовал, видела ходящие волнами стены после ритуального допинга. Так странно сейчас вспоминать времена, когда даже иллюзии мы делили на двоих. 

      Вскоре пришлось выехать в город. Мы подняли на уши местные архивы и кое-что нашли про дом. Оказалось, что призрак на чердаке — это молодая девушка, сестра местного священника, жившая в доме в XIX веке. Местные жители считали её умалишённой из-за странного образа жизни. Она была затворницей, практически не контактировала с внешним миром и за всю жизнь произнесла едва ли десяток слов. После её смерти брат девушки таинственным образом исчез. А спустя три дня поисков его нашли в заброшенном лесном доме с петлёй на шее и трупик ребёнка рядом.

      Случай наделал много шума. Девушка, урождённая мисс Эванс, рано осиротела и осталась на попечении старшего брата. Как выяснилось позже, он не стеснялся пользоваться своей властью и периодически насиловал сестру. Бежать за помощью ей в голову не приходило, да и никто не стал бы слушать полусумасшедшую девицу. В семнадцать она забеременела. Её праведный братец, разумеется, не желал видеть возле себя ребенка, рождённого в грехе. Поэтому когда несчастное чадо появилось на свет, он решил убить его. Мисс Эванс встала на защиту малыша, но сильно в этом не преуспела. От пары ударов в живот она получила разрыв внутренних органов и упала, но брату было плевать на потерявшую сознание сестру. Он забрал ребёнка и ушёл, оставив её умирать в луже крови. Впрочем, у этого чудовища после убийства сдали нервы и он покончил с собой. Хотя, у меня есть подозрение, что мисс Эванс со своим потусторонним гневом всё-таки помогла братцу убраться в ад.

      С момента нашей встречи прошёл месяц. Странно для взрослого мужчины было влюбиться как подросток, но в своих чувствах я абсолютно искренен. Виктория часто приходила, интересовалась происходящим в жизни чудаковатого писателя, была дружелюбной и внимательной слушательницей, но не более того, а моё властное желание возрастало всё сильнее день ото дня. Как-то раз я не выдержал и признался в своих чувствах. Это случилось глубокой ночью. Усыпанное звёздами небо, лёгкий ветерок и тишина, прерываемая стрекотанием беспокойных сверчков — сама обстановка располагала к подобным разговорам. Выпалив неосторожную фразу, я замолчал и уже начал было жалеть, что вообще произнёс это, как вдруг она сама поцеловала меня. Не могу сказать, что ожидал этого, но среагировал быстро. Десятилетняя разница в возрасте делала отношения более пылкими и не стала для нас преградой. Мы провели не одну ночь вдвоём, о чём я до сих пор вспоминаю с трепетом.

      Исчерпав все способы разобраться в происходящем, я предложил провести спиритический сеанс, потому что неразговорчивая призрачная соседка идти на контакт не желала. Это помогло. Она наконец-то рассказала о том, что не давало ей покоя. Мисс Эванс хотела, чтобы ребёнок был с ней. Мы с Викторией с трудом нашли почти разрушенную могилку и не один час провели на кладбище, пока не переместили крохотные косточки к матери. На душе стало легче — я не спас свою семью, но зато помог объединится несчастной мисс Эванс с ребёнком, пусть даже на небесах. Однако счастью не суждено было продлится долго. Виктория ушла так же быстро из моей жизни, как и вторглась в неё. Мы были близки как клейкая лента. Я не понимал, как всё могло так внезапно оборваться и не хотел признавать очевидное. Просто было очень больно.

      История, успешно завершившись, началась вновь с чистого листа. Глупо было рассчитывать на что-то иное. Подъём утром, город, статья, алкоголь, кокаин, роман, вечер, иллюзии, сон и стенания призрака на чердаке. Бесконечный круговорот событий, увековеченный больным умом создателя на бумаге. Мне же ничего больше не остаётся, как создать свой взгляд на мир и тут же подделать его. Тихо надеюсь, что когда-нибудь возродится желание слышать и видеть происходящее, ведь уже прошло столько времени. Для этого нужно, чтобы кто-то нашёл меня и помог убить это гнетущее однообразие, но пока остаётся лишь спиваться дальше и делать одно и то же день ото дня.

      Возможно, скоро всё изменится. Найдётся некто жадный до впечатлений, заинтересованный моей историей. Я опять переживу вместе с ним или с ней заново то, что должен. Было множество таких странников, их лица иногда оживают в памяти, но не вызывают никаких эмоций. Они просто когда-то существовали. Все, но только не ты, Викки.

      Не знаю, встретимся ли мы с тобой снова. Ничего нового не происходит, но кое-что изменилось. Сейчас я с деланным спокойствием наблюдаю, как небо темнеет. Чувствую, как кровь бурлит в организме, начиная пробег по венам. Я всё ещё люблю. Помню, как прижимал тебя к себе холодными ночами в надежде согреть. Викки, произошедшее между нами противоестественно, так быть не должно, но невозможное случилось. Добровольно подписав себе приговор, я жду, когда ты раскроешь книгу. Станешь вновь частью того мира, откуда мне нет выхода. Я хочу увидеть свет твоих зелёных глаз. Свет, который я тщетно ищу, вглядываясь в пустые взгляды прохожих. 

      То, чего не существует в человеческой реальности, страдать неспособно. Но тогда какого чёрта мне так больно, Викки? Я ведь всего лишь абстрактный герой, навеки запертый в книге, которую ты, моя читательница, нашла когда-то на чердаке своего дома...



Отредактировано: 20.09.2018