Лучшие френды девушки

Глава 1. Свобода навсегда: за полгода до событий пролога

Глава, которую можно считать завязкой этой истории, потому что с нее все и началось после того, как Винский потерял друзей.

Дожди здесь шли, как по расписанию – можно было часы проверять.

Дожди начинались ровно в пять вечера и шли час. Потом опять выглядывало солнце, и через двадцать минут – словно не было никакого сумасшедшего ливня. Солнце здесь рано вставало и рано садилось на покой, а день длился двенадцать часов. Не успевал Комбат приготовить им немудрящий ужин, состоящий из выловленной в реке рыбы-пираруки, как на небе кто-то поворачивал выключатель, и наступала ночь. Смертельно усталые, они падали в гамаки, намазавшись средством от москитов из листьев и смолы туземных растений, названия которых он, Винский, теперь уже забыл.

В тот вечер Винскому долго не спалось. Он ворочался в гамаке, пытаясь найти удобное положение. Удобного положения все не было, а было жарко и душно, по заросшему лицу растеклось треклятое антимоскитное средство, свербело потное, вонючее, давно не мытое тело, а в голове крутились, не прерываясь ни на минуту, обрывки давних грез, старательно забытое мерцание парчи, черная пена кружев и заломленные женские руки. 

– Хочу цыган, – громко сказал Винский в темноту.

– Да где же мы тебе здесь цыган-то возьмем? – откликнулся из темноты Док сонным уже голосом.

– Не знаю, – ответил Винский и добавил. – Душа просит…

****

Цыганки пели.

Они плавно ходили по кругу, вздымали над головами узорчатые шали, пестрые юбки их развевались, смутно обрисовывая стройные бедра и ноги, лица были горды и самозабвенны, пышные груди колыхались в такт песне. Гитары рокотали грустно, чувственно и нежно, им пронзительно вторили скрипки. Винский ощущал мелодию всей кожей: в этом пении ему чудились дальние дороги, вольная воля и запах ковыльных степей.

Винский не спускал глаз с цыганок, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчет с высокой певицы, грудь которой покрывали нанизанные в несколько рядов золотые мониста – смуглое, царственное лицо цыганки было озарено волнующей и погибельной красотой и, словно бы, заключало в себе много-много женских лиц, знакомых и важных ему когда-то. Скоро, что интересно, высоких царственных цыганок в кругу оказалось две, и Винский сбился со счета.

– Двойняшки? – удивленно спросил он, оборачиваясь к цыгану Сальвадору, сидящему рядом с ним у костра на охапке веток.

Сальвадор, – смуглый до черноты старый цыган с глазами хищного хитрого зверя, морщинистыми щеками, выступающими скулами, жесткими складками у рта и гривой спутанных ветром волос, – шумно вздохнул и ответил:

– В колумбийской кухне смешаны традиции народов древней Америки, европейских переселенцев и выходцев с азиатского континента.

– Да-да, – невпопад пробормотал Винский и опять посмотрел на цыганок.

– Нет, вы послушайте, – настойчиво продолжил цыган Сальвадор, хватая его за руку. – Это очень хорошая кантина, сеньор Винский, и совсем не дорогая. Там вам подадут зажаренного на углях поросенка-лечону, фаршированного рисом, горохом, зерном и специями… Морсилью – ливерную колбасу, начиненную рисом и горохом… Чунчульо – колбаски из птичьего мяса… И конечно, мазаморро – суп из мяса и овощей с добавлением бобов и муки.

Винский глянул на него и кивнул. Глаза старого цыгана блеснули. Он встал и вошел в круг цыганок. Тут же один цыган протянул ему свою гитару. Сальвадор зажал гитару в крепких руках и затянул ритмичную песню. Певицы задвигались быстрее, мелко потрясывая упругими плечами.

К Винскому на освободившееся место подсел Комбат. Охапка веток под его мощным телом жалобно захрустела и просела почти до земли. Комбат оценивающе покосился на прогорающий костер и сказал:

– Но наш уважаемый сеньор Сальвадор не договаривает… Вместо кашасы они в той кантине подают анисовую водку.

– Анисовую водку? – воскликнул Док, сидевший по другую руку от Винского. – Но я не люблю ее!

– Ну, – протянул Комбат, пожал широкими плечами и виновато улыбнулся. – Индейцы ее пьют.

– Я тоже не люблю анисовую! – сказал Винский. – Сеньор Сальвадор обещал нам лучшую в мире колумбийскую выпивку.

Тут Док воскликнул:

– От этой пляски у меня в глазах двоится!..

– У меня тоже… Прямо морок какой-то, – ответил Винский и спросил у него: – Ты сколько высоких цыганок видишь?

Док присмотрелся.

– Кажется, две, – сказал он, наконец, но тут же исправился: – Нет, три. Две – рядом с медведем и одна – рядом с сеньором цыганом… Или две – рядом с сеньором цыганом? 

Винский присмотрелся к поющим цыганкам, которые ходили по кругу и взмахивали руками: высоких царственных цыганок, действительно, было три.

– Тройняшки? – удивленно спросил он, оборачиваясь к цыгану Сальвадору, сидящему рядом.

Сальвадор глянул на него, и в его взгляде Винский прочитал отчаянную дерзость хищного и ловкого зверя. Спустя мгновение изжелта-карие глаза Сальвадора потухли, он шумно выдохнул и ответил:

– Из мясных блюд, сеньор Винский, в Колумбии заслуживают внимания… Пандеха-пайса – огромное ассорти из говядины, свинины, колбасок чорисо, бобов фрихолес, риса, жареных бананов, яиц и авокадо… Ахико – густой суп из мяса птицы с картофелем и юккой.

– Да-да, – перебил его Винский и опять посмотрел на цыганок.

– Нет, вы послушайте, – не отставал цыган Сальвадор, хватая его за руку. – Это очень хорошая кантина, сеньор Винский, и совсем не дорогая. Правда, к сожалению, настоящая кашаса сейчас большая редкость… Но ей ничуть не уступает чучуаса из Летисии.