Лыткин и река времени

20, 21

Глава 20. В сельсовете

Лыткин с Алёшей шли по широкой улице имени Клары Цеткин села к зданию сельсовета. Для майора Старое Речное как-будто совершенно обновилось за одну ночь. В своём прошлом оно, конечно, выглядело новее. Над светлыми бревенчатыми избами, преимущественно новой постройки, возвышались высотные сооружения: новая пожарная каланча и огромный, крашеный суриком, бак водонапорной башни. Почти все дома села заимели водопровод.

Через проём улицы Лыткин увидел реку. Её таинственные воды сверкали и переливались под ярким утренним солнцем.

Чекисты прошли сельский магазин, покрытый декором из мелких дощечек, свежеокрашенных в зелёный цвет, миновали малолюдную, но, как ни странно действующую, церковь, ещё немного прошли по улице и вышли на центральную площадь Речного, находившуюся на пересечении двух больших улиц. Лыткин с интересом рассматривал втречных и ходивших по площади людей, их внешность и одежду. В каком-то отношении он ощущал себя вполне туристом, вот только задавать вопросы экскурсоводу было запрещено.

На середине сельского форума стоял отлитый из чугуна, чёрный, с человеческий рост, памятник Ленину. Сама площадь была окружена фасадами общественных зданий большого поселения: одноэтажная деревянная изба-читальня имени Клары Цеткин с небольшой копией роденовского «Мыслителя» перед крыльцом, с большими дверьми и похожая на бывшую конюшню, деревянной школой имени Клары Цеткин с большими окнами классов, больница с кленовой аллеей перед ней, почта и небольшое кирпичное строение милиции.

- А что это у вас так много всяких объектов названо именем Клары Цеткин, - спросил Лыткин, - улица, изба-читальня, школа?

- Умная была женщина, да и звучит по-революционному, - ответил сержант.

В центре этого кольца возвышалось большое двухэтажное кирпичное здание с белыми колоннами, полукруглым крыльцом, и терассой на втором этаже. По всей видимости, это было бывшее помещечье имение. У входа в здание, на правой стене, одна над другой располагались официальные таблички: «Сельская организация ВКП(б)», «Сельсовет с.Речного», «Правление колхоза «Красный гигант». Территория, начиная с правого и левого крыльев здания, была огорожена большим забором и покрыта высокой крышей. За досками забора было видно различное сельскохозяйственное добро: телеги с длинными оглоблями и деревянными колёсами, конные плуги и бороны, куча хомутов и упряжи, другой инвентарь и инструмент, а также горки разного рода одежды и всевозможной домашней утвари: посуда, мебель, половики, материя в рулонах и просто комках и т.п. «Экспроприация», - догадался Лыткин.

Майор с Алёшей прошли по коридору до двери с табличкой «Зам. начальника политотдела колхоза по линии НКВД Чеботаренко А.Л.» Сержант открыл дверь ключом и они вошли в кабинет. Это была небольшая комната с одним окном, письменным столом с печатной машинкой и телефоном на нём, сейфом, шкафом с полками и портретом Дзержинского. Лыткин сел на стул, Алёша за стол и набрал двузначный номер:

- Свистов! Ко мне машинистку и заключённого Кулагина Егора, - дал команду сержант и обратился к старшему, - Сейчас, товарищ майор, последний допрос сделаем под запись и отправим его в город.

Через некоторое время в кабинет вошли девушка-машинистка в строгом костюме, арестванный Хижняк со связанными кожаным ремнём руками и конвоир. Машинистка села за стол, на место Алёши, тот - на стул напротив кушетки, на которой расположился Егор Кулагин. Лыткин с интересом рассматривал его. Сын кулака был копией артиста Аркаши, но копией более приземлённой, адаптированной к реалиям эпохи. Отсутствовали в его образе некая картинность и киношность, свойственных его двойнику из будущего. Заросшее чёрной короткой бородой и усами, полноватое лицо, угрюмый взгляд карих глаз исподлобья, мятый картуз и порядком запачканные грязью красная рубаха и безрукавка.

Зато его охранник, рядовой Свистов, светился каким-то тихим счастьем, тайной иронией и юмором. Одет он был в военную форму без знаков различия и кепку рабочего. Голубые глаза с прищуром и тонкие капризные губы на его гладковыбритом лице имели выражение надменной снисходительности, усмешки и некой заповедной тайны, секрета, известному только его обладателю. Конвоир тоже сел на стул у двери кабинета.

- Кулагин, - начал допрос сержант, развернув кулёк и показав подозреваемому сигареты, зажигалку и деньги, - чьи это вещи?

- Откуда я знаю, - глянув на них, глухо сказал Егор.

- Вот только не надо запираться! – прикрикнул следователь, - Когда тебя арестовали в первый раз, эти вещи нашли у тебя в карманах. Есть свидетели: товарищ майор и Люба Хижняк.

- Какой первый раз? Я даже не знаю, что это ты мне показываешь, Лёшка. Откуда это может быть у меня? Ага, тоже мне, свидетели, майор и его жена. Сговорились, небось.

- Я тебе не Лёшка, а товарищ сержант! Ты, что, хочешь сказать, что не совершал побега. и у тебя не было этих вещей?

- Какой ещё побег ты хочешь мне приклеить? И вещи не мои. Во всём, о чём вчера говорил, признаюсь. Хлеб прятал, корову зарезал, две телеги переломал, семенное в муку перемолол. Но вот убивать, никого не убивал и не бежал ниоткуда. А Ефима батя убил, не я, да.

- В отрицаловку пошёл, гад! Ничего, в городе во всём признаешься. Мартин, уведи его.

- Встать! Пошёл! – с удовольствием скомандывал Мартин Свистов.