Любава. Речная сестра.

Любава. Речная сестра.

В большой семье кузнеца Петра Синицына Надя была младшей дочкой, шестой по счету.

Старшие братья души в ней не чаяли: катали на плечах, учили ездить верхом, делились с ней хрустящей коркой от каравая и вырезали для нее деревянных коней.

Отец Надю и вовсе баловал: то леденец с городского базара привезёт, то отрез цветного льна достанет на новый сарафан.

— Будешь ты у меня, как барышня, синичка. Вырастешь, жениха тебе богатого найдем, за бедняка не отдадим, — так он ей говорил, а синичкой звал по их фамилии - Синицыны.

На самом же деле Надя вовсе не была красавицей - худенькая, как тростинка, маленького росточка, с торчащими в разные стороны завитками у лба - она была больше похожа на одуванчик, чем на какую-то там "барышню", про которую все время твердил отец. Ну какая барышня может обскакать верхом старшего брата? А Надя могла!

Петр Синицын известен был по всем близлежащим деревням и селам, как лучший кузнец в округе. Широкоплечий, высокий, грузный, с длинной бородой и густыми кустистыми бровями, был он для маленькой Нади, как добрый великан-богатырь.

Когда отец садился за стол вечерять вместе со старшими братьями, Надя, одевшись опрятно, подносила им по кругу нарезанный ржаной каравай и с детским восторгом слушала, как деревянные ложки постукивают по стенкам большого глиняного горшка.

— У хорошей хозяйки семья всегда должна быть сыта, — говорил девочке отец, вытирая бороду и усы от жирных капель.

Надя чувствовала себя в эти минуты настоящей хозяйкой, ведь она всегда помогала матери на кухне.

Отца Надя любила сильно. Мать, в отличие от него, всегда была строгой и требовательной с единственной дочерью. Наде порой очень не хватало женской ласки и материнского тепла, но она понимала, что мать занята работой по дому, ей не до нежностей.

Отец тоже трудился все дни, кроме воскресенья. С утра и до позднего вечера ковал он железо в кузнице. Со всех близлежащих сел ехали к нему крестьяне. В кузнице отцу помогал старший брат Нади - Пётр, названный в честь отца и идущий по стопам своего талантливого родителя.

Наде в кузницу входить строго-настрого запрещалось. Между тем, кузница, стоявшая позади дома, так и притягивала к себе внимание девочки. Надя знала, что стоит в кузнице огромная печь, от которой жарко, как в аду.

— Может и черти там живут? — спрашивала Надя братьев, но те только смеялись над ней.

Как-то Петр, Надин старший брат, рассказал девочке, что своей длинной бородой отец умеет проверять, готово ли железо к ковке. Если кончики его бороды шипят и плавятся, значит, хорошо железо раскалилось, пора ковать. С тех пор Надя считала, что отец ее владеет особым кузнечным колдовством.

Разнообразные звуки, крики, смех и ругательства, доносившиеся каждый день из кузницы, так и манили Надю внутрь. Бывало, только мельком заглянет девочка в кузницу, как уже слышит строгий отцовский окрик:

— А ну брысь отсюдова, синица!

Надя не понимала, что такого страшного может случиться от того, что она зайдет и всего пять минуточек постоит возле самых дверей, посмотрит, как отец кует железо огромным молотом, как разлетаются из-под молота в разные стороны горячие, красные искры. Это же так красиво, так сложно и так интересно!

Но отцовского слова в семье Синицыных не нарушал никто. Потому что праведный гнев Петра был так же широк, как широка была его доброта. Братья и даже маленькая Надя хорошо усвоили это.

Когда мать с отцом были заняты работой (то есть почти всегда), Надя проводила время с бабушками: Дарьей по матери и Анисьей по отцу. Они учили её рукоделию: вышивать и вязать салфетки, шить рубахи и женские нижние сорочки, искусно латать дыры на штанах братьев, прясть шерсть и ткать лен.

С ранних лет Надя, как любая девочка, знала, что к собственной свадьбе она должна уметь делать всю женскую работу. Но до свадьбы было еще ой как далеко! Поэтому, девочка хоть и училась рукоделию, но ей было скучно по несколько часов сидеть на одном месте. И как только бабушки начинали дремать после обеда на лавочке, Надя прятала косу под платок, скидывала с себя ненавистный сарафан, надевала не единожды залатанные портки с рубахой и бежала в поля, к старшим братьям. Там ей была воля: солнце золотило лицо, ветер трепал и без того непослушные кудри. На воле любая работа была Наде в радость.

Братья ругались, увидев девочку в полях одну, но она так рвалась помогать, что им ничего не оставалось, как брать Надю с собой в поля на сенокос, на жатву и на другие работы.

Среди деревенских ребят Надя заслужила себе славу девчонки не по годам шустрой, боевой и работящей.

Она легко могла обогнать верхом даже мальчишку, значительно старше её по возрасту. Она метко стреляла из рогатки, быстро бегала и не боялась ничего на свете, даже самого лешего.

Наверное, поэтому девочек-подружек у неё не было, хотя она всегда мечтала о хорошей подруге, о близком человеке, с которым можно было бы поделиться секретами и переживаниями, которые мальчишкам не понять. Надя в тайне очень жалела, что у нее нет родной сестры.

Как-то соседка Ира призналась Наде, что девочки не хотят с ней дружить, потому что она ведет себя, словно парень. Надя тогда весь вечер рыдала на сеновале от обиды и злости, а потом, увидев, что мать ушла доить коров, зашла на кухню и с остервенением отрезала свою косу острым кухонным ножом. Отрезала, и сама испугалась того, что наделала. Но время назад не воротишь...

Братья с отцом так и застыли с полными ложками, не донеся их до рта, когда увидели вечером Надю, вошедшую на кухню. Она заправила короткие кудри за уши, подтянула портки повыше и, как ни в чем не бывало, стала помогать матери у плиты.

— Что это с тобой, дочь? — строго спросил Петр, прикидывая в уме, как правильнее поступить - выпороть Надю или запереть в своей комнате за такой проступок.

— Все равно меня девчонки называют "парнем", дружить со мной не хотят. Так какая разница, как ходить? — пробурчала Надя себе под нос.