Любовь после завещания

1. Как мы встали на ноги?

Мередит

Прошло четыре месяца после нападения на Мередит и смерти Квентина…

Звук, как хлыст, разрезает воздух. Начинаю рыдать, и слезы обжигают воспаленную кожу. Квентин хватает меня за шею, все еще удерживая за волосы, ограничивает поступление воздуха в мои легкие и цедит сквозь зубы:

— Богопротивная шлюха, прими свое наказание с честью!

Всхлипнув, раскрываю засохшие губы и спрашиваю:

— За что?

С криком подскакиваю на кровати. Футболка прилипает к телу от холодного пота, дыхание сбивчивое и шумное. Оглядываюсь вокруг: на улице ночь, в квартире темно. Провожу рукой по постели и разочаровано выдыхаю, потому что Маркус еще не вернулся. В последнее время у него много работы, и мне приходится засыпать одной. Обычно в моменты, когда я просыпаюсь из-за кошмаров, он притягивает меня к себе, успокаивает словом, поцелуем, но никогда не просит рассказать ему, что мне приснилось. Он узнал, что конкретно произошло со мной, когда мы сходили к психологу. Больше ни я, ни Маркус не поднимали эту тему. Я не хочу ворошить прошлое, а он — причинять мне боль.

После случившегося страдала не только я: Маркус сам страдает от кошмаров. Урывками я слышу, как он бормочет что-то, обращаясь ко мне. Или к своему отцу. Он вспоминает, что было, когда мое сердце перестало биться. На приеме психолога Маркус не стал вдаваться в подробности. Когда терапевт попросил его рассказать, что было, когда он нашел меня в озере, Маркус озлобился и ушел. Он отказался посещать сеансы. Не могу забыть, насколько он побледнел, вспоминая ночные события. Мне было больно от категоричности Маркуса, но потом он все-таки извинился и предложил доходить курс. Нам это было очень необходимо.

Однако мы не смогли излечиться до конца. Я просыпалась, задыхалась в панических атаках и рыдала каждый день. Все симптомы посттравматического синдрома остались со мной, но стали чуть реже. Маркус взял на себя обязанность опоры, за которую я могу ухватиться в любой момент, и не мог позволить проявлять свою слабость при мне. Когда он страдал от бессонницы или кошмаров, он отстранялся или наоборот… мы занимались жестким сексом, выбивая друг из друга силы, которые могли бы потратить на разговор. После терапии в отличие от меня Маркус справился почти со всем. Кошмары лишь изредка мучили его, и он их больше не стыдился.

В горле сухо. Кажется, я кричала. Поднимаюсь с постели и иду на кухню попить. Волосы прилипают ко лбу, и я споласкиваю лицо в раковине. Руки сами тянутся к почти зажившим рубцам на бедрах, и я вздрагиваю. Они гладкие и немного выпирают. Надавливаю на шрамы, вспоминая, как мою кожу резал нож, и резко убираю руки от ног. Я должна вспоминать, что сон — лишь сон. Я в безопасности.

В окнах виднеются яркие огни Нью-Йорка. Несмотря на оживленный город за окном, мрачность заполняет все тело. Нью-Йорк сделал мне больно, но я чувствую, что я должна быть здесь. Это ощущение появилось недавно, когда началась учеба. Работа и занятия в университете пробудили во мне ту самую «рабочую» жилку Ван дер Мееров. Как бы я ни отстранялась от дел семья, кровь взяла надо мной верх. Я будто разделилась на две части: одна — привычная для меня Мередит — оставалась собой, любила готовить и веселиться с Маркусом, а вторая — новая девушка — начала строить бизнес-стратегии, учиться до посинения и читать не только романы, но и специальную литературу. Думаю, это тоже некое проявление посттравматического синдрома.

И я, и Маркус углубились в работу. И в себя. Остальной мир остается где-то далеко.

Ставлю стакан на подоконник, путаясь где-то в своих мыслях.

— Мер? — слышится голос Маркуса за спиной.

Отворачиваюсь от окна и вижу, как мой мужчина проходит в кухню из спальни. Маркус одет в ту же одежду, что и утром. Рубашка, брюки и пальто. В Нью-Йорке он стал носить классическую одежду, и я немного скучаю по его стилю горного мужчины. Плечи Маркуса часто вздымаются. Черт, кажется, я не услышала, как он пришел. Спальня пустая, в квартире тишина — он мог потерять меня и подумать не то. Маркус замирает, оглядывает меня, убеждаясь, что я в порядке. Мне становится стыдно, и я подхожу к любимому, кладу руки на его грудь, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Поднимаюсь на цыпочки и нежно целую его в губы. Ритм в мужской груди слегка успокаивается, и я снимаю с него пальто, затем расстегиваю рубашку и прижимаюсь щекой к оголенной груди. Маркус обвивает мою талию огромными руками и стискивает едва ли не до боли.

— Прости, я не слышала, как ты вернулся, — шепчу я.

Его грубые руки забираются под мокрую футболку и замирают, нащупав холодную липкость. Он знает, что это значит.

— Снова кошмар? — хрипит Маркус. Я не отвечаю. Мое молчание красноречивее любого ответа. — Ты должна была мне позвонить. Ты устала, а я задержался. Я должен был…

Отрываюсь от его груди и затыкаю поцелуем. Маркус не должен мне ничего. Я не знаю, как выбить из его головы эти мысли. Он считает себя виновным за все случившееся. Идиот! Меня такая реакция уже начинает злить.

Тело просыпается, и я четко понимаю, чего хочу. Углубляю поцелуй, сжимаю его волосы в ладони, привлекая к себе ближе. Маркус стонет, тяжело втянув воздух сквозь нос, и наконец-то полностью отдается поцелую. Мужчина позволяет снять с себя рубашку и расстегнуть брюки. Я запускаю ладонь в его боксеры, обхватываю член и сжимаю налитую эрекцию. Сейчас мне это очень нужно. Маркус отстраняется, смотрит на меня затуманенным возбуждением взглядом и тянется к краю моей футболки.