Любовь с придыханием

Любовь с придыханием

— Она посмотрела ему в глаза, и в них взвилось пламя! Резким движением руки он притянул её к себе за талию и!.. Впился в уста сладким поцелуем! Ох… Колени у Эванжелины затряслись, дыхание прервалось, и она прошептала: «О, моя любовь!»…

Александра Ивановна отложила книгу на стол и завистливо вздохнула.

Эх, почему этой Эванжелине достался такой прекрасный… такой восхитительный субъект?! А она сама… ну так себе… Ни о чём! Просто мышка серая. Почему такой идеальный мужчина не мог достаться кому-нибудь... получше?

На глаза навернулись слёзы.

Как бы хотелось взять и встретить одного или нескольких таких необыкновенных и со всех сторон положительных мужчин. Вот как их описывают: широкие плечи, бархатный голос, упругая задница, за которую так часто героини хватаются, а потом жмякают, жмякают, жмякают!

Дверь в дом отворилась, и вместе с ледяным порывом ветра в дом вошёл Тимофей Андреевич. Супруг. К сожалению…

— Что, Шурка, поесть что сготовила? Жрать охота… Сил нет! — дедуля, прихрамывая и охая, снял валенки и вместо них надел на ноги протёртые домашние тапочки. На вешалку, прибитую к стене ржавыми гвоздями, полетел тулуп и шапка-ушанка. Дед растёр морщинистые руки и беззубо улыбнулся своей жене.

— Что, старая, скучаешь? А я сегодня долго — снега в этом году навалило… полный край! Вот приедут к нам Маришка с Ванечкой, будет из чего внучатам снеговиков лепить!

Александра Ивановна снова вздохнула.

Вот почему у глупых героинь всё так прекрасно? И жизнь налаживается, и попаданками они становятся: когда ты, вот, был старый, а потом… Р-р-раз! И сразу прекрасный! И грудь у тебя до колен не свисает, и голос-то чистый, и морщин нет. И бородавок на носу тоже нет!

А ведь она тоже… Тоже могла бы!

Она ведь ещё не совсем старая — всего десять лет, как на пенсии! В ней ещё задору юношеского на пятерых героев хватит!

Взгляд сам с собой упал на жалкое подобие мужчины.

Сгорбленная спина, сутулые плечи, плешивая голова и выглядывающие ребра… Даже не сказать, что жрёт, как не в себя!

Дедуля шаркающей походкой поспешил к накрытому столу и прицокнул языком, оценив вид нового блюда — картошки, запечённой в глиняном горшочке с добавлением сливок и пряностей.

И пускай Машка с третьего дома говорит, что Александра Ивановна читает романтические бредни, но эта же самая Машка никогда бы не смогла приготовить ничего подобного, потому что рецепт был найден на одной из страниц книги про брошенную графиню и благородного герцога. Аккурат перед горячей и страстной сценой!

От воспоминаний о прочитанном отвлёк Тимофей Андреевич, громко чавкая блюдом, которое бы с лёгкостью подошло какому-нибудь герцогу… Или даже королю! А приходится тратить… На всяких…

И опять тихий вздох

— Ты чего дышишь тяжко? — заволновался дед. — Астма опять, да?

— Тьфу ты, — плюнула Александра Ивановна, — о чём с тобой вообще можно говорить, старый? Не понимаешь ты мою душу! Ты мне об астме, а я хочу о возвышенном. Я хочу романтики! Чтобы как... — она потрясла книжкой в руке, — чтобы как в книге! Я хочу любви…

— Чего?

— Любви… — медленно, с придыханием повторила Александра Ивановна. — Куда тебе понять, старый, возвышенные чувства, которые могут испытывать… они…

— Да кто они-то?

— Ну, всякие, понимаешь? Я задыхаюсь в этой рутине, в ощущении, что жизнь прошла и другого шанса на счастье не будет! А я так и не почувствовала всю гамму эмоций, той всепоглощающей страсти, что накрывает с головой и заставляет дыхание сбиваться, колени подкашиваться, а глаза мечтательно закатываться…

— Говорю же, — встрял супруг, — астма это — все признаки!

— Ой, да что с тобой разговаривать! — хлестнув непутёвого по хребтине полотенцем, женщина расстроенно отошла к окну.

По морщинистой щеке скатилась одинокая слеза.

Нет в этом мире справедливости. Нет и не было её.

Как можно объяснить старому, дряхлому деду, проработавшему всю жизнь на заводе, к чему стремится её пожилое, но ещё такое горячее сердце?

И пусть сил в руках уже мало, но душа-то молодая! Такая же, как и пятьдесят лет назад! Когда и опостылевший муж не был немощным пердуном, а улыбался ей белозубо, сверкая ямочками на щеках. Тогда он не был Тимофеем Андреевичем. Это был шутник и балагур Тимоша Кудрявцев, в чью смазливую мордашку были влюблены все девицы их деревни. Но повезло только ей — Шурке. До сих пор в памяти остались те вечера, когда они гуляли при луне или целовались на сеновале всю ночь напролёт! А с утра опять бежали на работу — не выспавшиеся, но такие счастливые!

А что потом? Свадьба прошла, пошли дети и эта круговерть: работа, дом, корова, дети, работа, дом, корова… И только выйдя на пенсию и начав читать о том, как могут жить другие, она поняла, чего всю жизнь была лишена! Вместе с героинями её любимых книг она могла путешествовать, влюбляться, делать что-то важное… Там она была не просто Шурка! Там она могла быть графиней Де Конте, за чью руку сражались короли, или леди Эванжелиной, перед которой склоняли колени доблестные герцоги!

А потом книга заканчивалась, и место Эванжелины снова занимала Александра Ивановна, которой надо было готовить есть, доить корову и таскать воду в деревянный деревенский дом… А потом терпеть присутствие некогда прекрасного, а ныне разваливающегося и жалующегося на погоду мужа, что с кряхтением ложился в супружескую кровать, а потом делал громогласный залп! Такой, что приходилось вскакивать и бежать на кухню, чтобы переждать, пока запах не выветрится.

Она ненавидела его бородавку на кончике носа. Его волосатые уши и скрипящие колени. Но приходилось терпеть и продолжать жить рядом, ведь мимо их дома никогда не проходил герцог и не проскакивал на вороном жеребце король… Да даже если бы и проскакал, разве заинтересовался бы он деревенской Шуркой с грубой кожей на ладонях и обветренным от постоянной работы на улице лицом?

На плечо легла сухая рука.

— Шурочка, ты чего расстроилась? Я не понимаю, какой романтики ты хочешь. Ты так часто о ней говоришь, так может, она у нас есть? Просто ты её не видела…