Любовь сестры

Любовь сестры

– Ненавижу этот мир. Мерзкий. Озлобленный. Он требует для себя сильных, но, словно глумясь, порождает множество слабых. Ему нравится уродовать их. Пытать и истязать всевозможными способами. А если слабому удаётся выжить, став под стать этому миру, то его, вновь затягивает в грязь понимание того, что выжив, он стал... Нет, не сильным, как говорят некоторые. Но уродливым, таким же мерзким, злым и поганым, как весь этот гребаный мир... И с этим осознанием приходится жить, воротя нос и от себя. Ну, или закрывать глаза, погружаясь в эту кучу дерьма с головой. Ведь не принимая навязанные правила игры, слишком высок риск быть сломленным.

– Арьям, заткнись ты уже. Своими пьяными мыслями вслух всех приличных посетителей распугаешь! – громко произнёс здоровый бармен из-за шикарной стойки из полированного чёрного камня.

– Нет-нет, продолжайте, пожалуйста. Мне очень интересно узнать вашу историю. – щуплый парень скромно улыбнулся, пододвинув очередной стакан с креплёным ближе к Арьям.

– Тогда конечно же продолжим. На чём я там остановилась?

– Говорили, как ненавидите этот мир, – облизнув пересохшие губы, произнёс парень, с трудом переведя взгляд с объёмных полуокружностей груди на рот собеседницы.

– Точно. Ненавижу этот мир, провонявший не только отходами, но и вонючими... Нет, не так, смердящими людьми. Прогнившими до самых костей, но думающих, что они лучше всех. Вот когда-то, давным-давно, была у меня сестра... – ик!

***

Родители рано оставили нас одних. Помню, я ещё совсем мелкая, стою на улице под пронизывающим осенним ветром. Рука протянута в сторону рослой женщины, что несла огромную корзину фруктов. Но та, вместо того чтобы дать какое-то жалкое яблоко голодному, исхудавшему так, что кости торчат, ребенку, отвесила мне звонкую пощёчину. А я ведь от голода и уйти не могла. В сознании еле себя держала. От удара, сильно тогда головой ушиблась о камень стены. Много сестрица Майла потом плакала, сидя возле меня дни и ночи, не зная, смогу ли я подняться на ноги или мою жалкую душонку приберет Бог. Кто бы знал, как мне было её жалко. Она старше меня менее чем на три года была, но уже тогда взяла на себя непосильную ответственность – меня, свою младшую сестру.

Я вообще была трудным ребёнком. Несмотря на то, что всех избегала и лет до пяти вообще не разговаривала, умудрялась постоянно влипать во всякие переделки. Родителям было со мной несладко. Когда их не стало, мне едва исполнилось шесть. Но, в отличие от Майлы, я практически совсем не болела. Она же часто лежала с лихорадкой. Порой её косил обычный кашель, что часто слышался на улицах. Сколько себя помню, она всегда была с бледной кожей и тихой по нраву. Всегда. Даже в те моменты, когда меня, уже в более старшем возрасте, пинали в подворотне дети пекаря за украденную булочку, которая пролежала на прилавке столько, что успела превратиться в камень, или избивали другие дети, за то, что смела перед кем-то отстаивать свои взгляды, или... Да мало ли кто меня избивал?.. Она лишь дожидалась, когда эти твари уйдут, чтобы потом оттянуть моё, почти бездыханное тело в тень улицы. И я на самом деле была ей за это благодарна. Я себя считала всегда более сильной, чем она. Если бы кто-то избил её так, как избивали меня – она давно бы уже испустила дух. А так, так я знала, что она меня выходит и всё будет хорошо. Ну, насколько это возможно. Поэтому, я считала своей обязанностью найти хоть что-то для нас. И пусть мне достанется по самое не хочу, но я точно знала, она вытащит меня с того света своей заботой и любовью. Она была моим личным ангелом-хранителем. Я любила её всей душой. И продолжаю любить.

А потом...

Очередной праздник урожая. Мне скоро будет пятнадцать, Майле тогда уже было семнадцать. Если бы не её потрепанные одежды, что были чуть лучше лохмотьев, то она сравнилась бы с самой принцессой или, на край, какой-нибудь дочкой знатного отца. Белокурые волосы и белоснежная кожа. Многие из богатых дам мечтали бы о такой белой коже, но моя сестричка имела её лишь потому, что болела по десять месяцев в году. Часто под её глазами разливались синюшные пятна, но она умела с ними справляться. А ее кожа порой была не просто белой, а становилась почти прозрачной, показывая мне, как много разных тонких синих линий проходит под ней.

В этот вечер, мы, как обычно, сидели у одного из костров подальше от центра площади, когда рядом с нами сел он. Высокий мужчина в доспехах. Они были начищены настолько, что пламя и моя сестра, возле которой присел тот мужчина, отражались в них словно в зеркале.

– Разрешите вас пригласить на танец? – неожиданно вежливо произнёс он, будто обращался не к уличной девке, а даме высшего двора.

Кажется, тогда я впервые за всю свою жизнь увидела какое-то подобие румянца на щеках дорогой сестры. Мужчина смотрел на неё немного грустными серыми глазами и ждал затянувшегося ответа.

Я слегка толкнула её в плечо, не понимая, чего она мямлит.

Нет, я, конечно, не из тех, что готова подложить свою сестру под первого встречного богача, а рыцари явно бедными в наших краях не были, но сегодня был один из праздников, когда некоторые из знати снисходили до таких как мы. И танец... Да о чём это я? Это же был всего лишь уличный танец.

Ааа! Кого я обманываю. Ненавижу этот день. О чем я тогда только думала? Нет, этот мужчина оказался поистине принцем для моей сестры. По крайней мере, я так думала, когда меня насиловала пара рыцарей, из его круга. Я тогда, сквозь слезы, видела, как он прикрыл ей глаза, проводя мимо нашего тёмного закутка и довольно тихо произнёс, что это развлекаются с какой-то шлюхой. А ещё я видела его взгляд и подавила свой крик о помощи.