Любовь шаманки

Начало

«Я рожу тебе ребенка, - сказала она, повернувшись ко мне. Потом добавила. – Очень хочу твоего ребенка». Наша близость только что завершилась. Я излился, оставив в ее теле свою влагу. Она простонала последний раз и затихла. Прижался к ней сзади, крепко держа руками обе груди. Сильно сжал их, может быть даже сделал ей больно. Но стонала она не от этого. Ей было приятны мои содрогания одновременно со своим оргазмом. Приятно было принять мою влагу, ощутить, как она наполняет ее.

Я любил эту позу, когда она вся на виду. Ее широкие бедра, их белизна, округлость и плавность линий возбуждали. Мое желание становилось непереносимым. Поэтому с ней я старался всегда завершить нашу близость в позе, когда я сзади. В ней я завершал секс, сильно прижав ее тело к себе. Тогда мой член входил в нее очень глубоко и, содрогаясь, изливался.

Она позволяла делать со своими ягодицами все, что мне хотелось: гладить, целовать, лизать, прижиматься, раздвигать, шлепать. Ей было приятно, ее расслабленная плоть поддавалась и требовала еще. Порой я не оставлял в ней сперму, а выливал ей на спину или бедра. Иногда я выливал на нее вино из своего бокала. И тогда они, смешиваясь, текли по ее телу, падали на простыню, и расплывались пятнами. После наших безумств простыни были все в пятнах. Она нисколько не стеснялась этих следов любви. Даже говорила, что горничная порадуется за нас, увидев их. Иногда горничная меняла простыни, иногда нет. Нам было безразлично. Это были наши следы, и мне они были дороги, как следы ее босых ног на песке у Байкала.

Мы уже несколько дней жили в гостинице на берегу Байкала. Здесь была конференция по математике, организованная Иркутским университетом.

Наше знакомство началось несколько месяцев назад в Москве, куда она приехала по аспирантским делам, и я вызвался ей помочь. В Москве она была впервые. Я, как принимающая сторона, взялся ее развлекать: водил в театры, не публичные просмотры фильмов, Пушкинский музей. Она не была провинциалкой по своей сути, она просто жила в провинции. Очень самостоятельная, культурная, начитанная. С ней было интересно, хотя я был много старше и опытнее. Она была личностью с собственными представлениями, суждениями, мнениями.

Как оказалось, впоследствии, она была глубоко чувствующей натурой. Открыл это, когда мы случайно попали на спектакль в Театр на Таганке. Мы сидели рядом, и вдруг я почувствовал, что она плачет. Тайком смахивала слезы, не желая показывать их. То же случилось в Зале Чайковского, где мы были на концерте стариной музыки. Так среагировать на игру актеров и музыку мог только действительно глубоко переживающий человек. Эти события изменили наши отношения, они стали более теплыми. Я стал ее больше понимать, внимательнее выслушивал ее рассказы о жизни, представления о прошлом и происходящем.

Дела её близились к завершению. Я последний раз пригласил ее в Большой Театр на балет Спартак. Впечатление было очень сильным. Потом шли по Москве, молчали. Не хотелось обсуждать великое. От этого оно проигрывало. Переживали оба. Я проводил ее до аспирантского общежития, где она жила последний месяц. Перед общежитием был небольшой сквер, мы шли через него, и я почувствовал, что оба не хотим такого формального расставания. За этот месяц между нами установилась та душевная близость, которая уже не может перейти только в дружбу с ее воспоминаниями. Мы стояли в тени деревьев, светила луна и возникло неловкое молчание, как прелюдия чего-то более значимого. Обнял ее за плечи и притянул к себе. С готовностью она очутилась в мои объятиях, подставила лицо для поцелуя. Наши губы слились, и мы почувствовали себя единым целым. Душевная близость перешла в близость телесную. Мы так крепко прижались друг к другу, что на какое-то время она стала задыхаться и оттолкнула меня. Я выпустил ее, но она вновь вернулась в объятия, и мои руки вновь окружили ее.

Здесь мы оба начали терять чувство реальности. Я был намного старше, и поэтому мне еще удавалось контролировать себя. Она же совсем потерялась в своих ощущениях. Прижавшись ко мне всем телом, она чувствовала мой твердый член. Он прижимался то к ее ногам, то к бедру, то терялся где-то между ног. Я пытался отстраниться, она не давала. Все сильнее прижималась ко мне, водя бедрами из стороны в сторону. Она очень хотела физической близости, чтобы я вошел в нее. Я понимал, что могу тут же в этом темном сквере овладеть ею. Она этого страстно хотела. Но это был бы такой диссонанс с нашей душевной близостью! Я не мог этого сделать. В то время, как Эля (так ее звали) хотела завершить наше расставание на самой высокой ноте.

Я взял себя в руки и сказал: «Уже поздно. Тебе пора».

«Не уходи, не уходи. Не оставляй меня, - прошептала она. – Я не переживу этого вечера».

Немного успокоившись, мы вновь обнялись. Я чувствовал дрожь ее спины. Она все-таки не владела собой.

Так мы стояли, слив воедино тела, и соединив губы. Ее дрожь потихоньку прошла. Отстранившись, сказала: «Теперь все. Я ухожу». Резко повернулась и пошла к выходу из сквера.

Я смотрел ей вслед, на ее профиль в свете луны. Очень женственная, гармоничная во всем: покатые плечи, изящная талия, широкие бедра, которые только что с силой прижимались ко мне, стройные ноги. Все это было моим мгновение назад. Но я не жалел ни о чем.

Повернулся и пошел домой. Не хотелось думать о том, что произошло.

Домашние уже спали. Раздевшись, нырнул под одеяло, устроился рядом с женой. Она во сне, по-хозяйски, погладила меня, убедилась, что все в порядке и заснула. Я лежал без сна и думал об Эле, почти физически ощущал ее близость, прижатые бедра и грудь, горячие губы. Потом заснул. Во сне она явилась, и мы занялись сексом. Утром жена сказала: «Спасибо, милый! Сегодняшняя ночь была замечательная. Ты был такой ласковый и одновременно сильный!». Из чего я понял, наш секс был во сне. Мы не проснулись даже во время ее оргазма и моего излития. Эля добилась своего, она приняла меня, хотя произошло это в ином, не физическом пространстве. Наша близость была мистической.