Любовь Со Вкусом Пламени И Льда

Часть I Глава 1

Сказки слушать я любила, да только времени у меня на это почти не было. Если лет до восьми я еще бегала со сверстниками и играла, то после восьмого лета занемогла мама, и пришлось мне впрягаться в работу, чтобы прокормить нашу небольшую семью. Двое только в ней и было – мама да я. Работала за еду. Деньгами платили только в трактире, что стоял несколько в стороне от деревни, у дороги, но там и без меня было кому стряпать и мыть.

- Малинка, девка вредная, опять в облаках витаешь, - раздался надо мной злой голос Гната, моего хозяина и родного дяди. – Что застыла над грядкой? В доме воду ждут, а она уснула над морковью. Корми эту лентяйку, делай милость, а она руками не шевелит…

Слушать подобное было привычно, но не менее обидно. И не ленивая я. Ну задумалась, так есть над чем и подумать. Например, как жить дальше. Мама с каждым годом слабеет, снадобья знахарки не помогают. В городе лекарь тоже только руками развел. Не знает причин этой болезни. Вот мама и заговаривать стала частенько, что скоро я останусь совсем одна. Первый раз, когда она это сказала, я так испугалась, что проревела полдня. Сейчас уже привыкаю и к этим словам, и к мысли, что мамы скоро не станет. И кому я буду нужна? Мне всего пятнадцать, правда, по виду выгляжу я моложе. Многие мои сверстницы уже оформились, стали пышными девицами, на которых заглядывают парни, и некоторых уже навестили свахи, а я как заморыш – ни ростом, ни кожей не вышла, только глаза сверкают необычным зеленым светом. Мама говорит, что это нормально для меня, вроде в родне отца так у всех молодых – позднее взросление. А от отца мне вся внешность и досталась. И эта смуглая золотистая кожа, как после легкого загара, черные волосы, как воронье крыло, и глаза тоже отцовские, цвета молодой зелени. И чертами лица на маму я не походила. Ни своим заостренным прямым носом, ни тонкими губами, ни овалом лица. Мама то у меня русоволосая, белокожая, сероглазая, как и многие уроженки этих мест. А дети все здесь рождаются белобрысыми. Вот и бегала я одна вороненком среди здешней малышни.

Вообще, мама по молодости сбежала из деревни. Знахарь заезжий сказал, что у неё есть магический дар и ей надо учиться, вот только отец её, а мой дед Нивад, решил её отдать замуж, да еще за вдовца из соседней деревни. Братец тут постарался. Если сестрицу замуж без приданного отдать, то землю делить не придется, вот и нашел такого. А мама возьми, да и сбеги в город, там пришла в магическую школу, где проверили её дар и силу. Только мало сил в ней было магических, вот и устроили её учиться на учителя грамматики.

Мама рассказывала, что дед приезжал за ней, хотел увести обратно в деревню, только она наотрез отказалась, ногой топнула, а он проклял её и велел больше у них не появляться. А мама выучилась и стала сама детей учить в школе, только в городе, намного южнее наших мест. В самой столице. Там мама и встретила моего отца. Он был учителем по магии. Они поженились, и у них родилась я. Папа назвал меня Малиной, своей ягодкой.

Только мама скучала по своим родным, вот и поехали мы навестить деда и бабушку, познакомиться, меня показать. Да только не доехали. По дороге на обоз напали разбойники и многих тех, кто сопротивлялся, убили. Тем более, в обозе не было много охраны. Женщины и дети разбежались по лесу, спрятались. Отец сражался до последнего, его несколько раз ранили, а потом закололи, подло, в спину. Он не успел обернуться. Так рассказывала мама.

Приехала мама в деревню только со мной, без мужа, жалкая, без вещей и денег. О, как злорадствовал мой дед, как таскал маму за волосы по двору, выкрикивая обидные прозвища, а потом просто вышвырнул нас со двора. Если бы не я, мама бы ушла, но куда ей деваться с младенцем на руках? Еще надеялась, что родители смилостивятся, когда увидят, какая у них внучка есть. Но чуда не случилось. Дед и дядя были непреклонны, считая, что у мамы и мужа не было, и что она падшая и распутная.

Приютила нас бабушка Матея, она была дальней родней нам, но одинокой. Мама хотела уехать, но на дорогу надо было скопить денег. Это было трудно, никто не брал на работу, даже её родной брат смотрел на нас, как на прокаженных. Так мы и остались изгоями среди родных. Только мамина мама, бабушка Нила жалела, и тайком от мужа и сына баловала меня то пряником, то булочкой, то просто куском хлеба, а однажды отдала нам старые платья моей двоюродной сестры, которая из них выросла. Мама их перешила, но дед увидел и узнал в моей одежке платья внучки, и бабушке досталось. Дед гонял её по двору с вилами, грозя убить за то, что пошла против него и привечает всякую шваль. Больше баба Нила ко мне не подходила.

Местные дети тоже не сразу меня приняли. Повторяя повадки и слова взрослых, меня долго били и отгоняли. И только благодаря деду Есею, я влилась в ребячью ватагу деревни. Он, рассказывал сказки, объяснял, что обижать младших и слабых – это подлость, что сильные должны защищать, в этом проявляется храбрость. Он устыдил мальчишек, даже не стал рассказывать свои истории, пока среди детворы не будет мира. Волей – неволей, но я стала своей, хотя в гости так ни к кому в дом не заходила, видя неприветливые взгляды взрослых, ведь меня и маму считали проклятыми родней.

Вскоре умерла бабушка Матея, а мама начала болеть. Свою хворь она воспринимала как что-то обыденное и неизбежное. Жизнь словно медленно гасла в ней без видимых причин, силы уходили. Я не раз слышала, как бабы шептались, что это действие проклятия моего деда. Поэтому его я боялась больше всего, и сразу пряталась, когда видела.

- Ну что расселась?! Живо иди к тетке, ей воды надо натаскать, - продолжал дядя Гнат. Я быстро соскочила и побежала из огорода, а то ему ничего не стоит схватить меня за косу и хорошенько дернуть до черных кругов перед глазами, до жгучих слез. Причинять боль он умел, впрочем, и его жена Лада тоже не отличалась добрым нравом, могла ударить поперек спины всем, что было в руках на момент её недовольства мной.